— Или заметил, но сейчас не узнал…
А узнал только что. Разве в прежней Жене легко угадать ту дамочку на высоких каблуках, в дорогой шубе? Жене теперь и самой не нравился ее образ. Потому что ей его навязали, а она не смогла отказаться… Сил не было и уверенности в собственной правоте.
Может быть, он начал узнавать сейчас, когда Женя максимально приблизилась к тому, утраченному, облику?
«И только начала приближаться к собственной душе».
Время текло незаметно и чересчур быстро.
Оно всегда спешит, когда хорошо.
Посмотрев на часы, Женя даже испугалась — оказывается, они проговорили уже больше часа!
— Мне еще добираться, — расстроилась она.
— Почему вы переехали, Женя?
— Так вышло…
Ей совсем не хотелось посвящать его в подробности своей незадавшейся жизни с Панкратовым. И объяснять, почему она решила спастись бегством в свою квартирку на самом отшибе города, тоже… Сейчас вся история виделась ей в совсем невыгодном, даже унизительном каком-то свете. И дело тут было не в банальной измене. Что-то другое. Женя еще не поняла, но догадалась уже — дело было в ней самой. Она в «панкратовский период» казалась теперь самой же себе ужасно жалкой, глупой, раздавленной… И — обыденной, как большая алюминиевая кастрюля.
Или стол. Или телевизор. То есть, проще говоря, Женя Лескова почти пять лет выполняла функции предмета обихода.
Она грустно рассмеялась. Повторила про себя: «Кастрюля Женя», — и поднялась.
— Мне пора…
— Я вас провожу.
— Это далеко, — возразила Женя, хотя ей ужасно хотелось еще немного побыть рядом с этим человеком.
«Кастрюля, — напомнила она себе, наблюдая, как он одевается. — Ты просто снова ею станешь…» «Он другой», — возразила она своему внутреннему голосу. «Панкратов тоже сначала был другим».
«В конце концов, мне страшно идти одной…»
«Я же говорила, что ты навсегда останешься предметом. Придатком. К кому-то… Даже к собственным подругам…»
Ах, это гадкое «альтер эго»! Всегда оставляющее последнее слово за собой, критичное сверх меры! «Немудрено, что у меня застарелый комплекс неполноценности, — подумала Женя, выходя на темную улицу. — Скоро начнут разыгрываться приступы при смене погоды…»
Вокруг одинокого фонаря мелкими белыми мухами резвились снежинки. Начиналась вьюга. Женя обернулась встревоженно и сказала своему спутнику:
— Кажется, это была не лучшая идея — отправиться меня провожать в такую непогоду… Давайте сойдемся на том, что вы проводите меня до остановки. Дальше я все-таки доеду сама…
— А я буду нервничать, — усмехнулся он. — Нет уж, меня этот вариант совершенно не устраивает…
— Хорошо, я вам позвоню…
— Кстати, вы не дали мне свой новый телефон. И адрес…
— А я вам и старый не давала… Он похлопал себя по карманам: — Черт, я забыл блокнот…
— У меня есть…
Женя достала из сумочки органайзер. Вырвала листок. Записала свой адрес и телефон.
— Вот. Позвоните через час… Убедитесь, что со мной все в порядке. Все дурное, что могло со мной случиться, уже случилось, поверьте.
Она остановила машину и договорилась с хмурым водителем о цене. Вышло дороговато, но куда денешься…
— Позвоните, — сказала она. — Видите, меня довезут до самого дома в целости и сохранности…
Он развел руками.
Вьюга бушевала все сильнее и сильнее.
Женя обернулась, чтобы помахать ему еще раз рукой, и увидела его одинокую фигуру, застывшую посреди снежного вихря. «Может быть, я была не права, — подумала она. — Похоже на бегство… Но сейчас мне кажется, что я все решила правильно…»
Она не знала, чего она боялась. Только сейчас, запертая ненадолго в клетке с равнодушным водителем, она отчетливо поняла, что именно страх заставил ее убежать. Все остальные доводы — беспокойство, как он станет добираться из ее глухого спального района или — а если он останется?.. Именно это. Если он останется…
Женя вдруг отчетливо поняла — он бы остался. И тогда что произошло бы? Она закрыла глаза, пытаясь понять, какие ощущения вызывает в ее душе эта — уже потерянная — возможность реальности. «Я этого хотела?» — спросила она себя. Тут же ответила — нет, слишком быстро, чтобы ответ посчитался искренним и правдивым. Хотела…
Проведя ладонью по вспотевшему лбу, Женя тихо засмеялась. Боже, как стыдно…
Не этих мыслей, которые уже появились в голове, слишком раскрепощенные, слишком бесстыдные… А новой банальности. И того, что она, Женя, получалась ничем не лучше Панкратова. Только Панкратов был самцом, а Женя — самкой…
Какая гадость, поморщилась она. Все, значит, она решила правильно.
— Все правильно, — прошептала она едва слышно.
Уже показался ее дом, и она не испытала радости… Там ее снова поджидало одиночество, разделить с ней которое был готов только огромный белый кот.
Одиночество, которое сейчас Женя ощущала физически. Как неизбежную боль…
«Надо к нему привыкнуть, — посоветовала она себе. — Ко всему можно привыкнуть… Сотни людей так живут, и ничего…»
Но ей отчего-то еще не хотелось так жить. И, уже поднимаясь по лестнице вверх на свой этаж, где большими буквами кто-то написал длинную тираду с матерными словами и негативным отношением к какой-то Таньке, Женя снова подумала: «Чертов Панкратов… Чертов самец, заразивший меня своими вонючими животными инстинктами…»
Чертов Панкратов, оставивший ее, Женю, наедине с собой…
Кот встретил ее с легким недовольством. Он так обиделся на позднее возвращение своей хозяйки, что не соизволил подойти к ней, как делал это обычно.
— Знаешь, Кот, — огорчилась Женя, — я тоже могу обижаться…
Кот только презрительно фыркнул.
Женя стащила ботинки и, точно бунтуя против старых своих привычек аккуратистки, швырнула их на пол. Бац! Бедные ботинки застыли, носками врозь, по кривой траектории… Ей даже стало их немного жаль. Но раздражение на саму себя теперь вылилось на «предметы собственные».
— И потом, Кот, — продолжила Женя свою обвинительную речь, — еще неясно, кто в доме хозяин. Ты-то думаешь, что именно тебе принадлежит это место. Но на самом деле, Кот, это я приношу в дом добычу. Значит, именно я и являюсь хозяйкой…
Кот на сей постулат смотрел с явным сомнением. Словно говоря: «Я тоже могу поймать парочку мышей, но ведь ты их есть не станешь…»
— Вот и лови своих долбаных мышей… А я посмотрю, где ты их возьмешь. И от «Гринпис» тебя отмазывать не стану… Живодер.
Она насыпала ему корм. Кот сначала попытался сохранять хорошую мину и даже отвернулся, но запах сделал свое дело. Не спеша, он встал, замер на секунду у Жениных ног, задрав голову, и Женя погладила его.
— По сути, нам с тобой нечего делить, — сказала она. — Одинокие идиоты… Кому мы на фиг нужны? Тебя никто не ищет. И меня тоже… Давай уж тогда держаться друг друга.
Кот потерся о ее ноги и приступил к трапезе.
Женя вздохнула. И Коту она была нужна только для… приношения пищи, как жертвы, тепла и уюта…
Она и сама в этом нуждалась. В тепле и уюте. Только как-то пока это не получалось… Сейчас ей казалось, что и пять лет, проведенные с Панкратовым, она занималась самообманом. А если не было никакой любви, испугалась она. Если она просто подсознательно боялась остаться одна, вот и приняла этот страх за любовь…
Нет, оборвала она себя. Нет, это не так. Потому что, когда она первый раз увидела Панкратова, у нее и сердце замирало, и душа уносилась ввысь… Все это было, было!
Просто потом что-то случилось. Праздники кончились, усмехнулась она. Пошли давить елочный сок.
— С этим надо что-то делать, — проворчала Женя. — С таким тухлым настроением… В конце концов, ничего не произошло. Знаешь, Лескова, сколько женщин однажды обнаруживают мужей в объятиях дешевых профурсеток? И никто не умирает… А сколько из них пускается во все тяжкие, чтобы отомстить неверному супругу?
Отомстить.
Она и в самом деле до сих пор жаждет мести. И Александр тоже был только способом?
