Интересно появляющееся здесь имя Демокеда. Мы знаем, что так звали знаменитого кротонского врача, побывавшего даже в роли придворного медика персидского царя. Уж не он ли опять перед нами? Напомним, что, вернувшись на родину, Демокед женился на дочери борца Милона. Тем самым получается, он вступил в круг пифагорейцев. Некоторые авторы прямо говорят об этом, например: "Рассказывают, что знаменитый Демокед из Кротона, который первым ввел у варваров греческую медицину, после пребывания в Сузах и у мидян (мидянами греки нередко называли персов. — И. С.) стал учеником Пифагора и предпочел богатство Пифагоровой мудрости сокровищам персидского царя" (Гимерий. Речи. С. 145, 33 Colonna).

Вот еще одно своеобразное сообщение о Демокеде: "По словам Тимея, после истребления Сибариса кротонцы также впали в роскошь, так что их архонт (высшее должностное лицо. — И. С.) обходил город, облаченный в порфиру, увенчанный златым венцом и обутый в белые сапоги. Другие говорят, что обычай этот пошел не от роскоши, а от врача Демокеда…" (Лфиней. Пир мудрецов. XII. 522а). То есть будто бы Демокед привез с собой в Кротон персидские обычаи. Тут обращает на себя внимание, что победа над Сибарисом привела к некоему моральному разложению самих граждан Кротона. В принципе, если это так, то удивляться опять же не приходится. Победоносная война с очень богатым противником, несомненно, принесла Кротону обильную добычу. Такие вещи всегда дурно влияют на нравы. А пифагорейцы продолжали настаивать на умеренности и воздержности во всём… Вот и еще одна причина восстания против них.

Подведем итог тому, что мы узнали о событиях последнего периода жизни Пифагора. Разумеется, предложенная нами реконструкция во многом гипотетичная и приблизительная, но она опирается на наиболее достоверный источниковый материал.

Вскоре после победы над Сибарисом, имевшей место, напомним, в 510 году до н. э., созрел антипифагорейский заговор Килона. Заговор вылился в открытое нападение на пифагорейцев, сопровождавшееся поджогом дома их собраний. Кротонский пожар, возможно, был не единственным. Во всяком случае, Полибий, один из крупнейших древнегреческих историков, пишет: "Однажды в той части Италии, которая называлась тогда Великой Грецией, сожжены были дома, где собирались пифагорейцы. После этого, как и следовало ожидать, возникли в государствах сильные волнения, ибо каждое из них потеряло столь неожиданно своих знатнейших граждан. Вследствие этого тамошние эллинские города преисполнены были убийств, междоусобных распрей и всяческой смуты" (Полибий. Всеобщая история. II. 39. 1).

Таким образом, можно говорить о массовом погроме пифагорейцев, прокатившемся по всему региону, где они еще совсем недавно имели столь большое влияние. Следует ли считать, что Килон был необычайно талантливым организатором, распространившим нити своего заговора на целый ряд полисов? Вряд ли. Более вероятно, что пошла, так сказать, цепная реакция. Жители городов Великой Греции давно уже тяготились жестким пифагорейским режимом, а теперь, узнав, что его вожди низвергнуты кротонцами, сразу же стали один за другим следовать примеру последних.

Сам же Пифагор то ли был в горящем доме Милона, но спасся, то ли вообще отсутствовал в тот момент в Кротоне (последнее, пожалуй, более вероятно). В любом случае тогда он остался в живых. Но недавнему полубожественному учителю пришлось оказаться в роли скитальца. И после того, как ему не открыли ворота жители нескольких городов, в прошлом верных пифагореизму, он и осел в Метапонте. Видимо, этот город оказался последним оплотом пифагорейского движения. Но и там тоже со временем одержали верх противники Пифагора, и последний окончил свою жизнь в храме.

Однако случилось это не сразу, а лет через десять после начала мятежа Килона. Смерть Пифагора виднейший древнегреческий мастер хронологических изысканий Аполлодор Афинский датирует (в пересчете на наше летосчисление) 497 годом до н. э.^{123} Было ему, получается, семьдесят с небольшим. Правда, у Диогена Лаэртского в одном месте написано, что философ скончался в возрасте то ли восьмидесяти, то ли даже девяноста лет (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 44). Но это, конечно, ошибка. Иными словами, до столь глубокой старости наш герой не дожил.

Эта книга написана для серии, которая называется "Жизнь замечательных людей". Соответственно, наиболее резонным было сосредоточиться в ней преимущественно на жизни Пифагора, притом показать его как человека (насколько это возможно при имеющемся состоянии источников). Об этом до сих пор и говорилось.

Однако, рассказывая о Пифагоре, нельзя не коснуться и его интеллектуальной деятельности, его вклада в античную и мировую культуру. Более того, такой разговор совершенно необходим. В конце концов, Пифагора и поныне чтут в мире, конечно же не потому, что он когда-то в каком-то Кротоне держал в своих руках власть, а потом был этой власти лишен… Ясно ведь, что он вошел в историю по совершенно иным причинам. А именно — как некий духовный гений.

Итак, начнем. Что сразу бросается в глаза — это некое "триединство" фигуры Пифагора как представителя эллинской культуры. Сферы, в которых он активнейшим образом работал, — это, во-первых, религиозная мысль (то, что ныне принято называть теологией^{124}), во-вторых, естественно, философия, в-третьих, — наука. Напомним в связи с этим заголовок самого, пожалуй, фундаментального исследования, которое существует на русском языке о пифагорейском учении, — "Наука, философия и религия в раннем пифагореизме"^{125}. Тут пресловутое "триединство" в полной мере отражено.

Можно ли, так сказать, переформулировать его в некую целостность? Из "триединства" сделать просто единство? В религиозной ("богословской") теории Пифагора главное — представление о метемпсихозе, переселении душ. В его философских взглядах главное — идея, согласно которой "всё есть число"^{126}. В его научной деятельности главное — это, вероятно, то, что Пифагор выглядит чрезвычайно разносторонним специалистом, занимавшимся геометрией, астрономией, музыковедением…

Впрочем, эти его научные интересы достаточно четко увязываются с "числовой доктриной". И легко показать, каким конкретно образом. Геометрия, как и математика в целом, имеет самое непосредственное отношение к числам. А греки (вспомним приводившийся выше пример с квадратом из камешков) представляли числа более "материально", чем мы. Соответственно, между геометрией и арифметикой не было такой четкой границы, как в наши дни. Повышенное внимание к числам неизбежно выводило на геометрию, которая в эллинском мире являлась самой "востребованной" из математических наук.

О причинах подобного положения вещей отчасти говорилось выше (образное, предметное мышление греков). К этому можно добавить и соображение из непопулярного ныне "социально-экономического" арсенала. В эллинском мире постоянно делили землю. И полисы между собой (порой путем кровопролитных войн), и граждане внутри полисов (порой путем не менее кровопролитной междоусобной смуты). Бедна, скудна более или менее плодородными землями была Эллада. Не хватало этих земель на всех желающих.

Пожалуй, можно было бы при желании продемонстрировать, как и почему три самые знаменитые древнегреческие геометрические задачи (квадратура круга, трисекция угла и удвоение куба) напрямую проистекали из сущности феномена греческого полиса, из отношений, складывавшихся в нем. Но подобного рода размышления оставим до какого-нибудь другого раза. А пока заметим: ведь само название науки, о которой тут говорится, — геометрия — по-древнегречески означает не что иное, как "землемерие". Наверное, о чем-нибудь это всё же свидетельствует?