"…Самосцы воздвигли на своем острове три самых больших сооружения во всей Элладе. Во-первых, они пробили сквозной тоннель в горе высотой в 150 оргий [8], начинающийся у ее подошвы, с выходами по обеим сторонам. Длина тоннеля 7 стадиев [9], а высота и ширина по 8 футов. Под этим тоннелем по всей его длине они прокопали канал глубиной в 20 локтей и 3 фута [10] ширины, через который в город по трубам проведена вода из одного обильного источника… Это одно из трех сооружений. Второе — это дамба в море, возведенная вокруг гавани. Дамба эта 20 оргий высотой и более двух стадиев в длину. Третье сооружение — величайший из известных нам храмов" (Геродот. История. III. 60).
В этом отрывке из Геродота Поликрат, правда, не фигурирует; однако названные тут постройки напрямую связаны со знаменитым тираном. Храм, о котором идет речь, — это, разумеется, самосский Герайон. При Поликрате он был вновь перестроен (уже в который раз!), с еще большей пышностью, и теперь-то уж точно стал самой большой в греческом мире культовой постройкой, не имеющей себе равных. Дамба (наверное, точнее было бы назвать это сооружение портовым молом) была нужна для того, чтобы в гавани Самоса находился в безопасности от бурь и шквалов флот — основа благосостояния островитян.
Специально остановимся на Поликратовом тоннеле. Этот уникальный памятник сохранился до наших дней. Он, со своей длиной более чем в километр, действительно способен поразить, а в те времена, несомненно, производил сильнейшее впечатление на всякого, кто его видел. Пробивали тоннель одновременно с двух сторон и, что интересно, встретились посередине, почти не допустив ошибки. Подобной точностью можно только восхититься, если учитывать, на сколь ранней стадии развития инженерного дела всё это происходило: строители, естественно, не располагали никакими приборами, кроме собственного глазомера.
Тоннель сооружался, чтобы служить водопроводом, но, несомненно, не только с этой целью. Иначе непонятны большие размеры отверстия: для подачи воды вполне достаточно было бы узкого желоба с уложенными в нем трубами. Обратим внимание, что высота тоннеля, судя по вышеприведенным данным, была как раз такова, чтобы по нему могли свободно, не нагибаясь, пройти взрослые люди с факелами в руках. Поликрат явно спланировал всё так, чтобы тоннелем можно было пользоваться и как потайным ходом из города на случай каких-нибудь военных невзгод (например, для совершения неожиданных вылазок против осаждающей вражеской армии).
А превратностей такого рода постоянно приходилось ожидать в неспокойном мире греческих полисов, постоянно враждующих друг с другом. Однажды против самосского тирана пошла войной сама Спарта. А ведь она пользовалась заслуженной репутацией сильнейшего в военном отношении государства Эллады. Однако Поликрат и тут оказался на высоте, сумев отразить нападение.
"…Лакедемоняне высадились на Самосе с сильным войском и осадили город. Они проникли до городской стены и уже взобрались на башню (что стоит в предместье со стороны города). Тогда подошел на помощь Поликрат с сильным отрядом и оттеснил их назад. А с другой башни на вершине горы наемники и большой отряд самосских горожан сделали вылазку… Лакедемоняне же после сорокадневной безуспешной осады Самоса отплыли назад в Пелопоннес. По одному известию (конечно, недостоверному), Поликрат подкупил лакедемонян самосскими деньгами, будто бы приказав выбить монету из позолоченного свинца, а те, получив эти деньги, отплыли домой" (Геродот. История. III. 54–56).
Эта последняя версия и вправду выглядит смехотворной. Даже простоватые спартанцы, конечно, не приняли бы свинцовые монеты за золотые. Впрочем, вполне возможно, что Поликрат добился успеха, сочетая силу и хитрость, как он всегда и делал. Как бы то ни было, знаменателен уже сам тот факт, что спартанцы — лучшие воины Греции, обычно возвращавшиеся на родину с победой, — на сей раз ушли несолоно хлебавши. Это одно из редчайших поражений в спартанской военной истории интересующей нас эпохи. Правда, к дальним морским экспедициям спартанцы тогда совсем не были привычны; у них усиленно культивировалось сухопутное боевое искусство. Но всё же триумф самосского тирана от того почти не умаляется.
Естественно, после столь блестящей победы его слава стала еще более громкой, планы — еще более амбициозными. "Поликрат, насколько мы знаем, первым из эллинов, если не считать Миноса, кносского царя, и тех, кто в прежнее время еще до него господствовал на море, задумал стать владыкой на море. Со времени героической эпохи по крайней мере до Поликрата никто не стремился покорить Ионию и острова" (Геродот. История. III. 122). Таким образом, удачливый самосец пожелал сравниться с самим Миносом — мифическим древним царем Крита, который, согласно легендам, властвовал на Эгейском море и брал дань со всех прибрежных и островных городов. Такое морское владычество греки обозначали термином талассократия. Поликрат уже немало продвинулся по этому пути.
Поликрата можно было назвать настоящим "баловнем судьбы". Во всём ему везло, он отличался постоянной удачливостью. За что бы он ни брался, счастье благоприятствовало ему. Двор его был блистателен; туда съезжались со всего эллинского мира известные интеллектуалы, такие, например, как знаменитый поэт-лирик Анакреонт или Демокед — один из крупнейших медиков того времени.
И вот парадоксальным образом среди греков пошла молва, что самосский тиран слишком уж возвысился, что боги обязательно накажут его за это. Дело в том, что в древнегреческом религиозном мировоззрении достаточно значимое место занимала своеобразная идея "зависти богов"{96}. Считалось, что обитатели Олимпа — ведь им "ничто человеческое не чуждо"! — могут разгневаться на смертного, который достиг "чрезмерного" процветания.
Желая отвратить немилость небожителей, тиран решил пожертвовать им какую-нибудь особо дорогую для себя вещь. Широко известен красочный рассказ Геродота о "перстне Поликрата"; этот сюжет неоднократно использовался литературой последующих эпох:
"Он стал размышлять, потеря какой драгоценности больше всего огорчит его. А обдумывая, Поликрат вспомнил вот что. Был у него смарагдовый перстень с печатью, в золотой оправе, который он носил на пальце, — изделие самосца Феодора, сына Телекла. Этот-то перстень Поликрат и решил забросить и поступил так. Посадив людей на пятидесятивесельный корабль, он сам поднялся на борт и приказал затем выйти в море. Когда корабль отошел далеко от острова, Поликрат снял перстень и на глазах у всех своих спутников бросил в море. После этого он отплыл назад и, опечаленный потерей, возвратился во дворец.
А спустя пять или шесть дней после этого случилось вот что. Какой-то рыбак поймал большую красивую рыбу и решил, что это достойный подарок Поликрату. Рыбак принес рыбу к воротам дворца и сказал, что желает предстать перед Поликратовы очи. Когда желание рыбака было исполнено, он подал Поликрату рыбу со словами: "Царь! Поймав эту рыбу, я не захотел нести ее на рынок, хотя и живу от трудов рук своих. Я решил, что она достойна тебя и твоего царства. Поэтому я приношу ее тебе в дар". А Поликрат обрадовался таким словам и отвечал: "Ты поступил прекрасно. Я благодарю тебя вдвойне: за речь и за подарок. Приглашаю тебя на обед". Рыбак, польщенный, отправился домой, а слуги выпотрошили рыбу и нашли в ее брюхе тот Поликратов перстень. Увидев перстень, они тотчас же с радостью понесли его Поликрату. Отдавая перстень, слуги рассказали, как он нашелся. А Поликрат понял тогда, что это божественное знамение…" (Геродот. История. III. 41–42).
Для греков этот случай означал, что боги окончательно отвернулись от Поликрата, раз они не пожелали принять его дар и вернули перстень. Люди говорили так: "Поликрат не кончит добром, так как он преуспевает во всем и даже находит то, что сам забросил" (Геродот. История. III. 43). Его стали считать окончательно обреченным. И когда через несколько лет персы заманили самосского тирана в ловушку и подвергли его чрезвычайно мучительной смерти, никто особо не удивился: чего-то подобного ждали уже давно.
