— Живее! — кричит один из мужчин в белых халатах.

Медсестра подносит ему скальпель. Он делает разрез на груди у карлика. Тот приходит в сознание, но второй мужчина зажимает ему рот ладонью. Глаза карлика выходят из орбит.

Он дергается, но подоспевшие санитары хватают его за руки и ноги. Один поспешно вводит иглу в локоть и впрыскивает содержимое. Мужчина со скальпелем что-то вырезает из внутренностей карлика, хватает пинцет и вынимает металлический, заляпанный кровью предмет. Видно плохо, но это, без сомнения, пуля.

Карлик обмякает в руках у санитаров. Вновь теряет сознание. Санитары отпускают его и переходят к другому больному, тому, который без ног. Он пытается встать на руках и едва не соскальзывает с койки.

— Его личные вещи на месте? — обращается один врач к другому. — Если он умрет, надо будет сообщить близким.

Второй врач наклоняется и достает из-под койки небольшой рюкзак с рваной дырой на нем.

От дыры все еще идет едва заметный дымок.

— Военный билет обгорел. Ничего не разобрать, — сообщает он, выуживая небольшую книжицу с распухшими листками. — Еще есть расческа, и… вот это.

Врач достает из рюкзака книгу. Тот, который со скальпелем, берет ее в окровавленные руки и внимательно листает:

— Занятно. Только ничего не разобрать. Вы думаете, он иностранный шпион?

— Вполне возможно. Правда, я не могу узнать язык.

— Похож на какие-то иероглифы. Японец?

— Вы смеетесь? Посмотрите на него.

Врач внимательно разглядывает тело, грудь которого медсестра торопливо заштопывает нитками.

— Он что-нибудь говорил?

— Ничего. Когда мы его нашли, он был без сознания. Единственное, что он сжимал в руках, был этот рюкзак.

— А где его нашли?

— В подвале.

— Прямо здесь?

— Да. Вероятно, он здесь обитал, пока немцы не добрались. Потом скрывался от них, питался чем попало. Посмотрите на его лицо. Он не ел как минимум несколько дней.

— Действительно, истощение.

— Он мог быть местным смотрителем. Иностранцы обычно любят советскую литературу.

— При чем здесь это?

— До войны это здание было центральной библиотекой. Мы обнаружили целые комнаты сваленных в кучи книг. Бывшие хозяева библиотеки вывезли часть книг за границу или в тыл, а то, что не успели, попытались спрятать в подвале или на чердаке, но, наверное, им что-то помешало. Нам пришлось часть книг выбросить, потому что нужны комнаты для больных. Их и так уже класть некуда.

Совсем недалеко раздается взрыв. Одно из окон со звоном разлетается. На головы людям сыпется штукатурка. Кто-то падает с койки и кричит.

Врач кидает книжку на койку около карлика и торопится поднять больного. Ему помогает второй врач, которого окликает появившаяся в дверях медсестра. Он уходит из комнатки.

Человек на койке встает и медленно, держась за другие койки, хромая, подходит к карлику.

Берет книгу. На ней что-то написано на непонятном языке, определенном как древнерусский. Человек прячет книгу под майку и некоторое время рассматривает карлика.

Тот лежит, не двигаясь, и ровно дышит. Неровный шрам на груди плавно поднимается и опускается в такт дыханию…"

— При чем здесь карлик? — тихо пробормотала Вероника, и это заставило меня оторваться от чтения.

Вася и Сом тоже подняли головы и уставились на нее.

— У тебя, значит, тоже? — спросил Вася.

— И у меня, — отозвался я. — Судя по всему, в Великую Отечественную. А до этого я читал девятнадцатый век. И он тоже там был…

— У меня времена правления Петра, — произнесла Вероника удивленно.

— А у меня — Иван Грозный. И он уже тогда был здесь. Вот послушайте… — Сом перелистал несколько страниц и зачитал: — "Ориентировочно четырнадцатый век. Карлик с короткими и редкими волосами и приплюснутым носом появляется из пристройки и направляется в сторону собора. В руке у него свиток…" Ну, и так далее.

— Но ведь тогда еще не было игроков! — воскликнул Вася. — Вы хотите сказать, что на Земле еще до появления игроков были какие-то бессмертные люди? Подобные нам?

— Мы ничего не хотим сказать, — ответил Сергей Александрович, — но и у меня на листе есть карлик. Он с книгой.

— И у меня он с книгой. На ней не разберешь надписи… — сказал я. — Это что-то может значить?

— Без сомнения. Заметь, судя по всему, карлик появляется на глазах у всех или почти у всех тех твоих родственников, память которых ты держишь в себе. — Сергей Александрович отложил в сторону листы и начал рассуждать: — Это значит, что карлик как-то связан и с тобой. Ты нигде не видел карликов?

— Встречал как-то… — пожал я плечами. — Их в городе много ходит. Что я, обращал внимание, что ли, какие у него там волосы, редкие или нет?

— Ладно, не твоя вина. Тем более что ты никак не пересекался с карликом. Он не передавал тебе никаких книг, ты с ним не разговаривал или что-нибудь в этом духе?

— Ни разу, — заверил я, — иначе я бы помнил.

— Вот именно. Этот карлик, кем бы он ни был, косвенно или напрямую играл роль в жизни твоих предков. С некоторыми даже вступал в контакт.

— А может, какую-то роль играла книга? Та, которая с вишней на обложке? — спросила Вероника.

— Ну-ка повтори! — воскликнул я, насторожившись. Опять вишня! — И вишня, или черешня, — это единственное, что я помню из своего сна, — пробормотал я.

— Тоже какой-то знак, — заверил Сергей Александрович, — как и книга. Что-то все это символизирует. Карлик, скорее всего, — какой-то гонец, у которого задача донести информацию в виде книги до тебя, вернее, до твоих родственников. Книга содержит что-то важное, иначе он не стал бы так настырно преследовать твой род.

— И где она может быть сейчас? — поинтересовался Вася.

Сергей Александрович пожал плечами:

— Кто знает… Может, карлику удалось передать ее одному из прадедушек Виталия, и она лежит где-нибудь у него в квартире или пылится на чердаке заброшенного дома, где жила его бабушка.

— Честно сказать, не помню ничего подобного, — сказал я. — Согласитесь, если бы это было что-то важное, то мне бы рассказали. Но ни мать, ни отец никогда не говорили ни о чем подобном.

— Скажи, Виталий, а ты уверен в том, что твой отец настоящий тебе отец? Или мать та, за кого себя выдает? — Сергей Александрович задал вопрос с такой непосредственностью, что я даже сначала не понял его смысла. А потом ответил:

— Совершенно уверен. Я похож на них обоих. Притом, что на моего отца могла позариться только моя мать. Они друг друга стоили, заверяю вас.

— В любом случае надо прочитать все до конца, составить полную картину всего, что содержит твое подсознание, и уже тогда выдвигать версии. — Сергей Александрович принял из рук подошедшего человека еще одну стопку листов. — Сегодняшний день обещает быть долгим…

Я читал до упора, передавая листы "профессору", которые он сортировал и передавал на соседний стол, за которым листы раскладывали в хронологическом порядке. Не знаю, получалось ли у них что-нибудь конкретное — за несколько часов ни один из сидящих у стола людей не проронил ни слова.

Затем буквы на листах стали сливаться для меня в одну неровную толстую линию черного цвета, и читать уже стало невозможно. Я понял: все-таки не слишком хорошо отдохнул, чтобы долгое время чувствовать себя бодрым.

Я широко зевнул и решился встать из-за стола. Никто меня не одернул. Тогда я положил стопку листов на стол и неторопливо пошел к дверям. Надо немного отдохнуть, а то выдохся уже совсем.

Только выйдя в прохладный коридор, я сообразил, что у меня нет ни одной сигаретки, хотя ужасно захотелось курить. Не возвращаться же обратно.

— Есть еще Евгений Валерьевич, — буркнул я сам себе. Навестить его не помешает. Правда, я ни разу не видел, чтобы он курил… Выясним.

Я вновь спустился на третий этаж. Странно, но вокруг было пустынно и тихо. Словно все обитатели Театра собрались в комнате, где происходит расшифровка моих мыслей. А может, сейчас идет представление? Часы на стене показывали половину первого дня. Вполне возможно…