.
..И не поддавайтесь своим страстям...
Ибо тогда кони пожрут своих седоков...
Кони-страсти пожрут своих седоков...
Пожрут!.. Пожрут?..
А за стенами крепости Офтоб-кала ночь поздняя сырая, осенняя...
...В такую ночь волки скользят, таятся, тянутся, неслышно впадают в спящие теплые пахучие отары...
Льнут к гиссарским послушным избыточным овечьим курдюкам... Льнут... Упиваются... Хмельные пьяные оглохшие волки!..
Их можно хватать за хвосты — они не слышат... Они чуют только кровь, баранью покорную тугую кровь... Слепые!..
А сказано у шейха Саади: Волк смерти по одному уносит нас из стада... А сказано...
...Две старухи с дамасскими полыхающими бритвами в руках бегут ко мне по моему родному мягкому рисовому изумрудному полю...
Бегут, бегут, вязнут в рыхлой солнечной воде...
В изумрудной комнате изумрудные травяные ковры паласы... изумрудные нежные багдадские светильники... изумрудные балхские атласные одеяла и подушки... изумрудная деревянная грушевая кровать под изумрудным балдахином...
Лежит женщина в изумрудных луговых одеялах... девушка, девочка, дитя...
И сон ее — неверный, хрупкий, ломкий, и она разметалась, раскидалась, распалась на одеялах, и голова ее с зелеными, крашенными индийской мятой волосами свешивается с кровати и почти касается пола...
Как голова у курицы, которую тащат с базара за связанные ноги...
А волнистая зелень одеял так похожа, так напоминает мне юную терпкую водяную зелень моих рисовых полей, полей, полей...
— Подними ее голову... Не буди ее. Уйди в нее... В спящую...
Как волк в ночное спящее стадо!..
Ее зовут Зумрад... Изумруд!.. Она похожа на майскую прозрачную мягкую приречную траву... Уйди в траву... Ложись на вешнюю ласковую траву... Насреддин!
Иди, волк! Иди — ягненок ждет тебя!.. Айе!.. Снимай фазаний халат! — шепчет, задыхаясь, Талгат-бек.
Он устал от вина, от бессонной ночи, от старости, от воспоминаний молодых...
От жизни устал...
Хрипит, задыхается, мается...
Но он хочет помочь мне...
— Иди, волк... Иди — ягненок ждет тебя!..
— Нет, муаллим, нет, учитель...
Наслаждение, ко¬торое испытывает волк, поедая барана, ничто по сравнению с наслаждением, которое испытывает баран, поедая траву...
— Ты боишься, отрок? Иль тебе не нравится Зумрад?..
— Разве у вас в гареме всего две комнаты? — стараюсь я еще раз перехитрить его, но он уже понимает это.
- Айе!.. У меня есть еще Алмас в алмазной комнате!.. Заррина — в золотой!.. И много других, но ты хитришь, отрок в фазаньем халате...
Айе!.. Я понял!.. Ты же девственник!.. Ты боишься!.. Ха-ха!..
Я покажу тебе это!.. Сосунок, барашек, птенец!.. Ха-ха!.. Гляди!.. Айе!.. Я волк!..
Гляди — я снимаю унылый постылый чапан старости, я остаюсь в одной белой шелковой вольной гасанидской рубахе, я пью гранатовый шербет из кувшина...
Гляди, Насреддин!.. Учись, внимай, о отрок, пока полна соком твоя ветвь! И пока податлива твоя глина — принимай отпечаток мира!..
- Но не отпечаток гаремных одеял, учитель!.. Да и любить в гареме — то же, что стрелять в кекликов-куропаток, запертых, томящихся в клетке. Невесело!.. Да и какая охота? — говорю я тихо, но он уже не слышит меня.
Он пьет гранатовый шербет.
Он старый...
У него борода снежная, жемчужная, как сасанидская рубаха...
...И кони страсти пожрут своих седоков...
Пожрут!..
Махмуд Талгат-бек, зачем, зачем вы сняли тихий чапан старости?..
Зачем лицо ваше от прилива вялой, застойной крови сразу стало темным, а потом рубино¬вым, как в той, рубиновой комнате?.. И стало рубиновым лицо и тело ваше в изумрудной травяной луговой комнате...
Айе!.. Зачем?..
— Подождите, муаллим!.. Не надо!.. Зачем?..
...Дряхлый, слепой, с рыхлыми палыми сыпучими желтыми клыками бродит стылый волк средь ярых, молодых текучих отар, отар, отар... тычется глухой мор¬дой в сильные крутые блаженные нетронутые овечьи курдюки...
Айе!.. Зачем?..
Зачем гранатовый обильный шербет течет, струится, вьется, ползет, бежит по вашей вольной снежной сасанидской рубахе?.. По жемчужной, перламутровой бороде?..
Зачем кувшин-кумган неслышно падает из ваших рубиновых онемевших пустынных палых рук в изумрудные травяные луговые ковры, ковры, ковры...
Зачем кумган падает, а гранатовый шербет все течет и течет по рубахе, по бороде... Обильный, необъятный шербет...
Муаллим!.. Да это не шербет...
Это кровь. Изо рта. Из вашего, муаллим...
Тогда вы мокро хрипите...
Тогда вы хрипите...
— Сынок!.. Насреддин! Я покажу тебе это!.. Девственник!.. Ягненок! Птенец! Сосунок! Ха-ха! Я успею!..
— Нет. Не успеете... Зачем, муаллим?..
Айе!.. Зачем?..
Зачем вы падаете, не дойдя до изумрудной кровати?..
Падаете навек...
Рубаха сасанидская вольная, летучая, снежная, жемчужная стала рубиновой живой мокрой...
Текучая тяжкая рубаха...
Махмуд Талгат-бек, вы в текучей живой рубиновой гранатовой мокрой липкой рубахе.
Зачем, муаллим?..
Зачем вы сменили тихий темный халат старости на эту струящуюся последнюю посмертную рубаху?..
Зачем?..
...И кони-страсти пожрут своих всадников!..
