Политические партии всегда объясняют свое поражение, когда все остальные аргументы терпят неудачу, кивая на недостатки в своей организации. Так произошло в 1945 году с консерваторами, и в следующем году Черчилль убедил лорда Вултона, бизнесмена и министра продовольствия в военное время, стать председателем партии и отремонтировать ее администрацию. Однако, как и в вопросах политики, он сделал это из ощущения, родившегося из глубокого опыта, что скорее бывают правительства, которые проигрывают выборы, чем оппозиции, которые их выигрывают. От организационных изменений или новых программ пользы будет немного до тех пор, пока правительства не начнут сбиваться с пути, либо из-за собственных ошибок, либо из-за обстоятельств, от них не зависящих. Защита его ослабленного лидерства в непосредственно следующие за 1945 годы может основываться на этом аргументе. Тем не менее к 1949 году Черчилль почувствовал, что его бывшие коллеги-лейбористы подустали и у консерваторов появился шанс. То, что могло стать его последним шансом, сразу же сделало его более порывистым, властным и нетерпеливым — не в последнюю очередь в обращении с собственными детьми. Некоторые из них пользовались его расположением и могли, таким образом, участвовать в семейных спорах, особенно когда они подражали своему отцу в употреблении алкоголя, не обладая его сдержанностью. Таким образом, была почва для размышлений, особенно его жены, о домашней цене погони за властью.

Голосование — по лейбористскому закону о Народном представительстве — состоялось в феврале 1950 года. Ожидание исхода было мучительным. Если лейбористы удержат что-то наподобие их большинства в 1945 году и вместе с ним право формирования полной администрации, то не могло быть никакого сомнения в том, что Черчиллю придется уйти в отставку из партийного руководства, либо немедленно, либо чуть погодя. Но по итогам лейбористское большинство решительно сократилось до простой шестерки. Самым простым объяснением было то, что избиратели среднего класса, среди которых было много либералов, вернулись к консерваторам. Словом, было не похоже на то, что лейбористы смогут быстро оправиться. Черчилль хотел лично нанести нокаутирующий удар, и в свете результатов, которых он достиг, немного было стимулов к тому, чтобы пытаться его остановить. В самом деле, перспектива власти снова взбодрила его до необычайной степени. Как оказалось, даже еще один удар, который он перенес в 1949, не совсем ослабил его. Он экономно расходовал свою энергию, хотел посетить Марракеш и страстно желал, чтобы публика увидела в деле его скаковых лошадей — сравнительно новое увлечение.

В политическом отношении, он расстался с миром, где давали изумляющий результат его парламентские речи и процедурные маневры, внесшие существенный вклад в подрыв морального духа лейбористов, уже ослабленный потерей ведущих министров и ведомств и дополнительными тяготами, возникшими в результате войны в Корее, которая началась в июне 1950 года. Хотя он усиленно работал над пятым томом своих военных мемуаров «Замыкая кольцо», который должен был закончить кануном высадки союзников в Европе, приближавшей крах гитлеровской тирании, он едва мог дождаться того, что могло оказаться его последними выборами — каким бы образом это ни случилось. Ему никогда не нравился Герберт Моррисон, преемник Бивена на посту министра иностранных дел в лейбористском правительстве, и их парламентский обмен нотами был особенно колким по средневосточным и другим проблемам. В свете этой полемики, Эттли, со своими маленьким большинством, решил добиваться у избирателей нового мандата.

Именно на этом фоне в октябре 1951 года лейбористы предприняли кампанию с тем, чтобы окрестить Черчилля «поджигателем войны» и внушить, что только лейбористское правительство преграждало путь третьей мировой войне. «Дейли миррор» просила читателей рассудить, чей палец, Черчилля или Эттли, желали бы они видеть на спусковом крючке. Консерваторы надеялись, что они смогут оказаться способными поддержать выборы своим амбициозным обязательством строить 300 000 домов в год, но еще раз обнаружили, что внимание концентрировалось именно на персоне Уинстона Черчилля. Однако, за исключением нескольких сухих замечаний насчет Эттли, он продемонстрировал удивительную сдержанность. Он отвечал на обвинения, говоря, что не желает, чтобы на каких бы то ни было курках лежали чьи бы то ни было пальцы. Он не верил, что третья мировая война была неизбежна, но если она разразиться, курок нажмет не британский палец.

Результаты выборов были очень близки, но консерваторы приползли к финишу с большинством, которое было лишь чуть больше, чем у лейбористов в предыдущем году. Тем не менее, оно обеспечивало Уинстону Черчиллю существенную основу для последнего проявления его политической власти.

Наконец, за долгое время, в возрасте почти 77 лет Черчилль впервые выиграл Всеобщие выборы[102]. Продолжительность его власти основывалась на выборе людей. Он отпраздновал свое первое народное подтверждение формированием Кабинета с самой высокой пропорцией пэров за 30 лет — выбор, который, естественно, претил честолюбивым членам парламента от консерваторов. Его, в общем-то кавалерийский, подход к формированию правительства проистекал частью из того, что он игнорировал потенциальные таланты, а частью из желания окружить себя людьми из былых времен, которых он любил и которым он доверял, вне зависимости от того, обладали они или нет прямо относящимся к делу политическим опытом. Ему нравилось координировать действия министров, быстро окрещенных «повелителями», в созвучии с еще одним отголоском военного времени[103]. В правительство вошли лорд Черуэлл (Линдеманн) как Главный казначей, лорд Исмей как министр по делам Содружества, Уолтер Монктон как министр труда и фельдмаршал лорд Александер Тунисский как министр обороны (как только закончился срок его пребывания в должности генерал-губернатора Канады). Кстати сказать, Черчилль думал, что он сам мог бы снова делать эту работу. Иден был министром иностранных дел, Батлер — министром финансов, а Макмиллан — министром жилищного строительства. Черчилль хотел бы включить и лидера Либеральной партии, но тот отказался. Этот выбор показал, что Черчилль до сих пор видел себя скорее национальным, чем партийным лидером.

Возвращение к власти, казалось, дало ему изначально свежую энергию и энтузиазм. Он все еще сохранял интерес к тому, что делают его министры, хотя больше не хватало энергии вносить вопросы и предложения в любое время дня и ночи. Он все больше и больше получал удовлетворение скорее от самого факта, что он выжил, чем от достижения быстрых результатов любых своих амбициозных предприятий. Неотложные проблемы, стоявшие перед правительством, были в основном экономическими, и премьер-министр мог предложить несколько хороших собственных идей. Конечно, он не считал, что его правительство затеет фундаментальный пересмотр Национальной службы здравоохранения или «приватизацию» тех отраслей промышленности, (за исключением сталелитейной), которые были национализированы во времена правления лейбористов. Уолтер Монктон, будучи министром труда, должен был мирить правительство с профсоюзами. Не было необходимости восстанавливать закон о торговых спорах 1927 года, который отменили лейбористы. Макмиллан был воодушевлен своей идеей возводить обещанные дома. Эта расстановка акцентов позволяла думать, что Черчилль делал все от него зависящее, чтобы стереть свою репутацию вечного противоборца. Впрочем, сейчас для того, чтобы быть примиренцем, требовалось меньше усилий.

А дело, которое он все еще хотел завершить, находилось в области внешней политики, и он не тратил времени, пытаясь оживить прошлое. Всего через несколько недель после вступления в должность он поднялся на борт «Куин Мэри» и устремился к Соединенным Штатам, чтобы восстановить личные взаимоотношения с президентом Трумэном. Государственный департамент предупреждал президента, что его угостят мировым обзором в грандиозном масштабе, но действительной целью Черчилля было «поддержать слабеющий престиж и влияние Британии демонстрацией особых взаимоотношений между Соединенными Штатами и Соединенным Королевством». Чиновники Государственного департамента убеждали, что Трумэн должен сойтись во мнениях относительно важности взаимоотношений с Британией, но упирать на то, что они оказываются более эффективными, когда лежат в основе других многосторонних взаимоотношений, таких как НАТО.