Даже когда он написал эти слова, часть его имела в виду новый вид власти, атомную бомбу, которая могла привести к разрушению всех традиционных военных представлений. Однако ход работы над проектом бомбы был еще одним показателем того, куда ветер дует. Первые стадии работы прошли в Британии, но затем она была перенесена в Соединенные Штаты, где были доступны большие ресурсы. В последний период войны Черчилль сражался против попыток американцев ограничить британцам доступ к информации по атомной бомбе, на которую они имели право. Тем не менее, в 1945 году Британия не обладала никаким контролем над теми бомбами, которые были сброшены на Хиросиму и Нагасаки[88]. Всем своим существом он ненавидел коммунизм, но все его существо не могло сдержать восхищения русскими людьми, которые так много сделали для того, чтобы победа стала возможной. Огромную радость доставило обращение Клементины Черчилль к русским людям по Московскому радио, в котором она выражала надежду, что две страны смогут «в добром товариществе и симпатии идти к солнечному сиянию победного мира».

Оставалось увидеть, будет ли он человеком, разделившим судьбу островного населения в трудные времена, которое неизбежно последует за эйфорией победы.

Глава 6

ПОТЕРЯ ВЛАСТИ

(1945–1955)

Первые Всеобщие выборы за десять лет состоялись 5 июля 1945 года. До этого времени Черчилль находился в переписке о дате и способе, которым подойдет к концу пребывание у власти коалиционного правительства. В результате 23 мая он подал в отставку и после этого принял предложение короля сформировать администрацию более консервативного толка по результатам, ожидаемым от выборов. Сохранение власти могло оказаться более трудной задачей, чем казалось некоторым.

Как было отмечено, Черчилль пришел к власти не после Всеобщих выборов. Он стал партийным лидером только после того, как стал премьер-министром. Он возглавлял коалиционное правительство. Однако теперь он хотел от избирателей, чтобы его сделали премьер-министром во главе Консервативной партии, в противовес лидерам лейбористской партии, которые были его коллегами в правительстве на протяжении пяти лет. В моменты эйфории в ходе войны Черчилль отмечал в частном порядке чувство солидарности, проявляемое нацией в общем и политиками в особенности[89]. В таких случаях он видел себя действительно национальным лидером и не мог замышлять разворота к бесплодным банальностям партийных конфликтов. Дальтон писал в своем дневнике, что в Доме № 10 28 мая 1945 года Черчилль обратился к собранию коллег и к экс-коллег со слезами, сбегающими по щекам. Все они собрались и оставались вместе как объединенная команда друзей в «очень изнурительное время». Может быть, он уйдет из политики с репутацией «человека, который выиграл войну», не подлежащей сомнению?

Тем не менее, к весне 1945 года его наслаждение властью все еще бросалось в глазах, войну против Японии все еще надо было выиграть, и к середине июля была назначена еще одна конференция «Большой тройки». Нельзя сказать, что возраст или здоровье серьезно его беспокоили. Черчилль довольно благосклонно сопоставлял свой опыт в международных делах с таковым новоиспеченного президента Трумэна. Казалось, он думал, что сможет так эффективно вести дела со Сталиным, как никто другой[90]. Короче говоря, он не слишком серьезно считался с отставкой. Здесь был тот самый случай, когда ни одна политическая фигура в его окружении или в Консервативной партии не обладала либо смелостью, либо склонностью попросить его формально освободить место. И его международная репутация, и национальная устойчивость, насколько можно было измерить, находились на высоком уровне. Он мог с уверенностью бороться и победить в следующей кампании.

Искушение вести борьбу на выборах на личной основе было очень сильным. Удача Ллойд Джорджа в 1918 году представляла воодушевляющий прецедент. Пышность личности Черчилля контрастировала с более прозаической личностью Эттли. Именно «Декларация политики мистера Черчилля…» была предложена избирателям. Он путешествовал по стране в специальном поезде и практически без исключения приветствовался рукоплещущими толпами. Подчеркивание собственного роста Черчилля в личном плане казалось абсолютно оправданным. Из десяти выделенных Консервативной партии радиовыступлений он сделал четыре — Эттли сделал только одно из десяти лейбористских. Лео Амери был не одинок, когда думал, что со стороны Черчилля является ошибкой прыгать прямо со своего пьедестала государственного деятеля мирового масштаба «для совершения фантастически масштабного нападения на социализм»[91]. Тем не менее, за исключением утра объявления результатов выборов — по особым причинам, тремя неделями позже выборов — казалось, Черчилль едва ли предчувствовал поражение[92]. На деле это было даже не поражение, это было огромное унижение. Лейбористы обладали большинством над консерваторами более чем в двести мест, большинством, которому никоим образом ничего не угрожало, даже если бы ольстерские юнионисты, национал-либералы (на деле консерваторы) и либералы готовы были бы поддержать консерваторов по особым вопросам. Масштаб парламентского большинства вводил в заблуждение, поскольку лейбористы не приобрели полного большинства в распределении голосов, но направленность мнений была бесспорной. Черчилль подал на рассмотрение королю просьбу об отставке 26 июля и посоветовал обратиться к Эттли.

О победе лейбористов много рассуждают и по сей день — для некоторых лейбористских лидеров она явилась такой же неожиданностью, как и для Черчилля — и до сих пор объяснения различаются в том, на что они делают упор[93]. Возможно, лейбористская партия получила обратно то преимущество, которое было вдребезги разбито разгромом 1931 года. То замечание, что голоса войск имели огромную важность, теперь широко не берется в расчет, но консерваторы в поисках объяснений ухватились за обнаруженное ими в работе армейского Бюро текущих событий вмешательство левого крыла. Также когда-то могло сложиться ощущение, что Ллойд Джордж в действительности не «выиграл Мир» особенно убедительно, будь то внутри страны или в международном отношении. Это наводило на мысль о том, что лучше обладать свежим мышлением, имеющим отношение к проблемам миротворчества.

Внес ли Черчилль личный вклад в увеличение размеров поражения, или без него оно могло стать только еще больше? И в то время, и впоследствии мнения разошлись. «Манчестер Гардиан» не одинока в критике Черчилля за то, что он превратил выборы в «персональный плебисцит». Даже если предположить, что он это и сделал, до сих пор не так-то легко оценить эффект этого. Возможно, часть избирателей опасалась, что у победившего Черчилля окажется слишком много власти. Возможно, бессознательно он перенесет в мирное время тот способ применения власти, который нация могла исключительно терпеть, и только во время войны. Необходимо было сократить эту власть и единственным способом для этого было — голосовать против него. Иначе говоря, именно его успех принимался в расчет против него. Некоторые консерваторы могли предполагать такое, не преодолев своей предвоенной подозрительности к рекорду Черчилля. С другой стороны, доказуемо, что в 1945 году Черчилль был более популярен, чем Консервативная партия, и что, следовательно, он лично переманил многих избирателей из числа тех, кто не хотел голосовать за Консервативную партию по каким-либо другим основаниям. В противовес этому, широко внушалось, что Черчилль недооценивал настроение в стране в связи с внутренними вопросами. Его заявление, что «никакая социалистическая система не может быть установлена без политической полиции», иначе говоря, без «гестапо» (хотя смягченно указал на первое), лейбористы осудили как паникерство. Его понимание этой проблемы считалось в лучшем случае неблагоразумием и служило лишним свидетельством врожденной предрасположенности к преувеличению.