Володя проснулся со смешанным чувством. Радость от вчерашнего освобождения немного омрачилась снами, что всю ночь терзали сознание и не отпускали, не давали проснуться.

Необычная магия, магистры, регистры, сатра из корпуса Мюрата – все это будто давало понять, что можно пытаться сбежать от матери или отца, но от себя не убежишь. Все это – в самом деле его естество.

С другой стороны, снились же ему разные странности прежде. И при этом он жил без всякой магии. Правда, теперь пришло понимание того, что на самом деле ему видится, а раньше это было просто ночным кошмаром или бредом. Но ведь можно заставить себя не обращать на это внимания?

Не обращать внимания. От этой мысли пришло облегчение. А еще проще сделалось на кухне. В нос ударил запах свежесваренного кофе, к нему примешивались тонкий аромат колбасы и душок пустившей на подоконнике зеленые стрелки луковицы.

Мама возилась у плиты. Что-то шкварчало на сковородке. Папа сидел за столом, уткнувшись в распечатку. Периодически тяжело вздыхал и начинал яростно царапать что-то карандашом на полях.

Володя замер в дверях. На душе стало тепло и уютно. Все как обычно. Все как всегда. Все хорошо. Мама повернулась от плиты, увидела сына.

– Доброе утро, – улыбнулась она.

И от этой улыбки стало легко и просто. Как в детстве, подумалось Володе, когда просыпаешься от кошмара в слезах, а рядом ласковая мама. И сразу ясно – это всего лишь сон, и он закончился.

– Доброе, – кивнул он и сел к столу.

Папа оторвался от распечатки:

– Что с тобой?

– А что? – не понял Володя.

– Светишься, как прожектор перестройки.

– Настроение хорошее, – улыбнулся Володя. – Па, а правда, что Мюрат сын трактирщика?

– И король Неаполитанского королевства.

– Я серьезно, – почувствовал подначку Володя.

– Я тоже, – папа, кажется, и впрямь не шутил. – А чего это тебя Мюрат заинтересовал?

– Да так, – неопределенно ответил Володя, припоминая ночные видения, – странный персонаж.

– Герой революции, один из ближайших людей Наполеона. Прекрасный военачальник. Его уважали даже враги. Например, в России...

– Нет, в России его не очень-то уважали, – покачал головой Володя. – Того, кого уважают, не называют щипаным павлином.

Папа поглядел внимательнее, во взгляде проступило понимание.

– Возможно, – кивнул он. – Но сохранились и другие воспоминания.

– Может быть, это зависит от того, кто вспоминает? – предположил Володя, подумав вдруг совсем о другом. – Уважать врага можно задним числом. Когда он уже не враг. А вот если враг перед тобой, его не надо уважать. Его надо ненавидеть. Иначе не победишь.

Папа вздохнул, покачал головой:

– А как же «не убий» и «подставь другую щеку»?

– А как же «око за око»? – парировал вдруг Володя. – Это, кажется, из той же книжки. И потом, я не настолько силен, чтобы подставляться.

– При чем здесь ты? – лукаво улыбнулся папа. – Мы же вроде про Мюрата говорили. И вообще, хватит об истории. Лучше скажи, как там твои фотографии поживают?

– Никак. Фотоаппарат мой пропал без вести. Денег на новый нет. Так что фотография отменяется. Время разбрасывать камни и время их собирать. Видимо, у меня сейчас вынужденный период аккумуляции.

Он проникся этой идеей и аккумулировал весь день. Просто жил и впитывал. Радовался общению с однокурсниками, находил красоту в незаметных повседневных мелочах: от бычков на подтаявшем снегу до заснувшего за столом Потапкина. Андрюха отрубился, лицо его расслабилось, лишившись богатой напускной мимики, отчего он смотрелся не циничным хохмачом и душой компании, а добрым, милым теленком.

Отмечая для себя такие пустяки, Володя понял, насколько загнался в последние недели. Его несло в бешеном темпе, крутило, подбрасывало. Несло по течению. События и люди возникали с такой поспешностью, что он не успевал даже осмыслить происходящее, не то что принять решение.

Теперь все будет не так, решил он для себя. С этой мыслью ехал домой из университета, радуясь, что его оставили в покое. Что нет больше никаких магов и родителей. Никто не следит, никто не трезвонит с закрытых номеров, и никто от него ничего не хочет.

Иллюзия свободы и счастья разбилась вдребезги, стоило ему выйти в город из метро «Крылатское». Хорошее настроение как рукой сняло. Сердце предательски забилось сильнее, ладони намокли, выдавая испуг.

Володя глубоко вдохнул и пошел в сторону дома, делая вид, что ничего не заметил. Знакомый «Рав 4» со всполохами аэрографии на корпусе неспешно покатил следом. Так они и двигались некоторое время практически рядом.

Затем «Тойота» ускорилась, обгоняя, и завернула в ближайший проезд, перегородив дорогу.

Володя остановился. Перед ним распахнулась задняя дверь. Открылся фрагмент салона. За рулем и на соседнем сиденье светили лысыми макушками джинна. На заднем сидела Лейла. Вид у матери был серьезным до невозможности.

– Садись, подвезу, – предложила она, когда Володя приблизился к машине.

– Спасибо, я пешком дойду, – отказался Володя.

– Садись, – жестко повторила джинна.

Он пожал плечами и уселся рядом с матерью.

– Дверь закрой.

Володя хлопнул дверцей, машина неспешно покатила по дворам.

– Что ты решил? – Лейла не смотрела на него, но выражение лица говорило о многом.

– Я же все сказал вчера твоей собачке.

– Не дерзи, – голос джинна стал жестким. – Почувствовал себя очень крутым? Твой отказ не принимается. Ты нужен. И не только мне, а всем нам, твоим родичам. Поэтому ты придешь ко мне завтра и будешь делать то, что от тебя требуется. Это понятно?

– Этого не будет, – твердо ответил Володя. – Я принял решение и не намерен его менять.

Машина остановилась. Володя кинул взгляд сквозь тонированное стекло и не без удивления отметил, что его в самом деле привезли к подъезду.

– Твое решение никого не волнует, – отрезала Лейла. – Решения здесь принимаешь не ты. Надеюсь, ты все понял, и заставлять тебя изменить решение силой не придется. В конечном итоге ты все равно сделаешь так, как надо. Так что не сопротивляйся, не делай хуже себе и своим близким.

Все люди делятся на две категории, напомнил себе Володя, одни угрожают, другие делают. Если человек опускается до угроз, то действовать он не будет. Кишка тонка. Несмотря на осознание этой нехитрой истины, он чувствовал, как липнет к спине майка. Успокоения не было, а в висок долбилась подленькая страшненькая мысль: «Это люди делятся, но она-то не человек».

– Ты мне угрожаешь? – спросил Володя.

Голос прозвучал с легкой хрипотцой, которой до того не было, и он откашлялся. Хоть и был уверен, что мать поняла этот хрип как признак страха, а не как начинающуюся простуду.

– Нет, – лаконично ответила она без единой эмоции. – Предупреждаю. Есть множество способов заставить тебя делать то, что нужно мне. Я не хочу к ним прибегать, но если ты не оставишь другого выхода, будь уверен, я пойду на все.

«Пугает, – панически метнулось в голове. – Просто пугает. Нельзя насильно сделать из человека мага. Нельзя. Как нельзя насильно заставить, ну, например, любить. Изнасиловать можно, а заставить полюбить нельзя».

– Выходи, приехали, – распорядилась мать, давая понять, что разговор закончен.

Володя вышел на улицу, глубоко вдохнул свежий морозный воздух.

– Завтра утром я тебя жду у себя, – послышалось сзади.

Он не обернулся. Хлопнула дверца, рыкнул мотор. Машина, шурша шинами, выкатилась со двора.

– Не дождешься, – пробурчал Володя, отгоняя остатки страха.

А через четверть часа страхи забылись вовсе.

– Привет, – встретил его дома папа.

– Привет, – удивился Володя. – А ты чего дома?

– Ушел с обеда. Лекции отчитал с утра. Все остальное перенес и у Савицкого отпросился.

Савицкий был здоровым лысеющим дядькой, брутальным и своенравным. А еще он был непосредственным начальником папы. Володя видел этого мужика всего несколько раз в жизни и большого желания видеть его снова не испытывал. Савицкий манерой общения и «обходительностью» навевал тоску и мог вызвать если не склонность к суициду, то уж пару фобий легко и непринужденно.