– Мало ли, – повторил Володя. – Вон твой кофеагрегат. Ты понимаешь, как он работает? И что это меняет?

– Не понимаю, – в голосе Тинека возникли лающие нотки. – Меняет. Я не люблю эту штуку. Она меня пугает, и мирюсь я с ней, как с неизбежным злом. По счастью, все эти люди сюда не кофеек пить приходят. Так что большую часть времени эта жуткая штука здесь просто стоит и бездействует. А все эти джинна и твой папаша до кучи, они не стоят и не бездействуют. И в отличие от этой кофемашины я не знаю, чего от них ждать. С кофеваркой все просто: есть кнопки, на которые она реагирует. Известно как. Есть перепады напряжения, на которые она реагирует более разнообразно, но все варианты, включая короткое замыкание и пожар, понятны и предсказуемы. А чтобы предугадать поступки магов, нужно понимать, чего они хотят и почему. А я не понимаю.

«Я тоже», – хотел сказать Володя, но прикусил язык.

В самом деле, чего от него ждут? Вот отец. Любовь к сыну совсем не из тех категорий, которыми мыслит Ник. Вряд ли он вообще к нему что-то чувствует. Вот папа чувствует, поэтому, наверное, он навсегда останется папой. А отец именно потому и стал отцом, что кроме крови и каких-то интересов их ничто не объединяет.

А каких интересов? Чем он ему интересен? Еще один маг, нужный, чтобы «Стальной щит» отвоевал тот самый источник, вернул себе прежнее могущество? Возможно, и так. Но за «просто еще одним магом» в самом деле так не бегают. Должно быть что-то еще. Что-то, о чем молчит отец. Он, может, даже и не врет, а просто умалчивает. Как в начальной школе, где во избежание лишних вопросов говорят, что нельзя, например, из меньшего вычесть большее. Может быть, и тут что-то похожее? Просто он еще не дорос до чего-то? Может, ему говорят что-то вроде «на ноль делить нельзя», потому что объяснить деление на бесконечно малую функцию на его уровне просто невозможно?

С другой стороны, здесь не деление на отсутствие числа, что всего лишь абстракция. Здесь его жизнь. Которая нужна Нику и этим джинна. А может, и еще кому-то, о ком он пока не догадывается. Зачем? Что в нем такого странного?

Подошла официантка, забрала готовый коктейль и оставила еще два заказа. Тинек глянул в листок, ухмыльнулся. В его руках возникла бутылка водки и две стопки. Прозрачная жидкость ровной холодной струйкой пролилась из запотевшей бутылки в мгновенно запотевшие рюмки. Затем Константин снова подхватил шейкер и принялся намешивать нечто более экзотическое.

Движения Тинека были четкими и точными. Оборотень в самом деле блестяще управлялся с тем, в чем разбирался. Ни единого лишнего движения, ни единой оплошности. Он сам сейчас напоминал машину, которую не понимал и не любил. Глядя на эту четкость, уверенность и надежность, Володя почувствовал к нему прилив доверия. Настолько мощный, какого не ощущал очень давно.

С этим человеком... да, человеком, можно было поделиться чем угодно. Как с папой или с Ольгой. Только если папа и Ольга стали бы за него волноваться сверх меры, то Тинек выглядел трезвомыслящим другом. Равным, который не станет метать икру, но сможет что-то присоветовать.

– Иногда, – сказал вдруг Володя, – я вижу... сны. Но не обычные, а как бы это сказать... Понимаешь?

– Нет, – ответил Тинек.

– Я вижу разных людей и не людей тоже. Одних я знаю, других никогда не видел. Я вижу, что с ними происходит, и не просто вижу, а еще и знаю, что они думают, что с ними было раньше. Это очень странно... странное ощущение... Я просыпаюсь, понимаю, что как будто все это снилось. И при этом я знаю, что это как бы и не сон... Ну, что так было на самом деле. Раньше видения были только, когда я спал, а сейчас они могут возникать и наяву.

– Это как? – не понял бармен.

– Ну, вот, к примеру, я сижу, говорю с тобой, а потом раз... как кнопку нажали. И я вижу кусок чужой жизни. Проживаю его, ну, как во сне... А потом раз, и все продолжается, как обычно. Я понимаю, что я и в отключке-то не был. Просто на секунду выпал из реальности.

– И кто тебе снится? – Тинек преисполнился серьезности, какой за ним прежде не наблюдалось.

Он навис над Володей и слушал, затаив дыхание.

– Всякие. Например, отец. И папа... то есть отчим. А еще князья и бояре. И другие, которые померли сотни лет назад. Вот в последний раз Лжедмитрий. Ты знаешь, что он был джинна?

– Нет, – коротко гавкнул Тинек.

– А я знаю теперь это совершенно точно.

– Ты можешь этим управлять? Эти видения, они с чем-то связаны?

– В смысле?

– Ну, знаешь, как у Фрейда. Если ты думаешь о чем-то в течение дня, то оно сублимируется и...

Володя помотал головой, и Тинек замолк на полуслове.

– Я никогда не думал о Лжедмитрии. И ни о чем таком. Я даже на уроках истории о нем не думал. И я не могу этим управлять. Оно происходит само.

– Мнда, – буркнул Константин и вернулся к своим делам.

– Ты что-то знаешь об этом? – насторожился Володя.

– Слышал, – кивнул тот. – Существуют такие. Провидцы. Я ни разу с ними не общался. Ты первый. Только...

Тинек умолк, снова становясь похожим на задумчиво глядящую собаку со свешенным на сторону языком.

– Только что?

– Я где-то слышал, что подобные вещи проявляются только у существ смешанной крови.

– Ты хочешь сказать, что... – Володя задохнулся от накатившего понимания.

– Кто твоя мать? – просто спросил Тинек.

– Понятия не имею, – ответил Володя.

– В любом случае это уже кое-что, – оскалился шакал. – За человека с таким даром могут схлестнуться многие.

– Что значит – схлестнуться? – напрягся Володя. – Этот человек – я. И выбор все равно за мной.

– Как знать, – покачал головой Тинек. – Не всегда выбираем мы.

– В любом случае это не может быть причиной, – отрезал Володя. – Просто потому, что ты первый, кому я обо всем этом рассказал. Никто не знает, понимаешь? Даже отец.

– А кто твоя мать, он знает?

– Наверное, – пожал плечами Володя.

– И если все так, как я предполагаю, то он не знает точно, но может догадываться о такой возможности, – задумчиво, словно для себя, а не для Володи, проговорил бармен. – И твоя мать наверняка знает, кто твой отец. А значит, тоже может догадываться о твоем даре. Пусть вероятность возникновения у тебя такого дара невероятно мала, но она есть. И она тоже дорогого стоит.

Он пристально посмотрел на Володю:

– Кто твоя мать?

– Я же сказал, что не знаю.

– А я вот кое о чем начинаю догадываться, – протянул Тинек. – Знаешь, я поговорю с одним человеком, возможно, он что-то сможет рассказать по этому поводу.

– Когда? – от волнения голос Володи сорвался на хрип.

– Завтра. Утром, – пообещал Тинек.

На этот раз ему ничего не снилось. А если и снилось, то Володя об этом не вспомнил. Первое, что он увидел, раскрыв глаза, оказалась барная стойка.

Он пошевелился. Тело затекло от долгого и неудобного существования в полусидячем положении. Встать получилось не сразу. Володя размял затекшие ноги и огляделся.

Подвал клуба был все тот же, только не гоняла по стенам и полу возле сцены светомузыка, и приглушенного освещения по углам тоже не было. По всему пространству зала горел совершенно обыкновенный, одинаково ровный свет. Достаточно яркий, чтобы безжалостно высветить все огрехи интерьера, скрывавшиеся за феерией и интимом ночи, что странно сочетались в этом месте.

Место богатых гуляк заняла немолодая и некрасивая уборщица с пластиковым ведром и потрепанной шваброй. И взамен музыки, смешков, вскриков и караоке была тишина, прерываемая лишь бряцаньем ручки по ведру и шварканьем швабры по полу.

«Праздник кончился, блестки сняли, – подумал Володя. – И что осталось безо всей этой мишуры? Жалкое зрелище».

Он потянулся до хруста и расправил плечи. На стойке стояла чашка чая. Нетронутая. Володя коснулся ее кончиками пальцев. Горячая. Сахар нашелся тут же. Володя высыпал в чашку три пакетика, размешал и отхлебнул. Не хватало лимона, но лазить во владениях Тинека он не рискнул.