«Так почему же эту горящую нефть не пустить на тот же Магас? Всего этого добра здесь в избытке», – по-военному мудро решил Тимур.

Имея стотысячную армию и множество рабов, можно было бы и в емкостях доставить черную жидкость. Но, просчитав все, Тимур понял, что это несподручно, займет много времени, а толку будет мало.

«От нефтяного фонтана надо отвести канал до рвов крепости. Нефть легче воды – пусть горит все черным пламенем», – так думает великий стратег.

А когда под самый конец замеров Молла Несарт наконец-то понял замысел Тимура, было уже поздно: он собственными руками вырыл могилу осажденным – Магас приговорен.

Вслед за инженерами и землемерами, стали землекопами тысячи тюркских воинов, пленных и рабов. До наших дней дошло предание под названием «Ров Тамерлана», где сказано, что захватчик вырыл огромный ров в поисках своего сына. И это правда, он заставил вырыть ров в поисках средств мести за сына. И по этому каналу, берущему начало у фонтанирующего источника нефти, до самого Магаса потекла зажженная черная смесь. Все погрузилось во мрак, снег в округе стал черным. Защитники и жители Магаса были обречены. Первым делом загорелись обшитые железом деревянные ворота. И даже сквозь них тюркиты не могли пройти: не только мужчины, но и женщины стояли насмерть.

На вторые сутки огненный жар дошел до глубинных древесных опор, они изнутри загорелись, и среди ночи, когда от мороза деревья в лесу трещали, раздался иной грохот: рухнула каменная стена. Тимуру об этом доложили, и он с нетерпением ожидал рассвета, чтобы начать последний штурм. Но его опередили: из самого Магаса выдвинулся боевой отряд. Силы были неравные, кавказцев побили и потеснили обратно. Был слух, что кое-кто сумел рекой в горы уйти, но таких было мало.

На рассвете в уже обескровленный город хлынули полчища диких варваров.

– За живого раненого Малцага – сто тысяч, за его голову – пятьдесят тысяч, – объявил Повелитель.

Началась резня, убивали поголовно всех. Здесь рыжих и иных нет: все чумазые, в копоти, и без разбору головы летят. Всех мужчин и взрослых женщин перебили. За детей и юношей схватка: очень дорогой и ходовой товар на рынке рабов. Потом еще два дня грабили. После этого вспомнили об обещании Повелителя: головы отмывали в реке.

– Красивых – ко мне, – наконец закончил эту вакханалию Повелитель. – У остальных, всех – и живых, и мертвых, правые уши отрезать, пересчитать.

Из этих ушей получилась целая гора. По данным одних источников их было пятьдесят тысяч, по другим – двести тридцать. Это было поголовное истребление населения, гибель цивилизации.

И Повелитель тоже горько плакал, но, конечно, не по погибшим кавказцам, его печаль – прощание с родным сыном Омар-шейхом. Уйгурские мастера закончили процедуру бальзамирования. Пышная траурная процессия должна доставить тело сына Повелителя в Самарканд, где искусные зодчие уже изготовили усыпальницу.

Последний момент, и инкрустированный золотом и алмазами эбонитовый гроб будет закрыт. Все громко плачут. Под конец заупокойная молитва, стоит глубокая тишина, а откуда-то доносится истерический вопль, от которого сам Повелитель встрепенулся. Оказывается, это Молла Несарт кричит, волосы на себе рвет, убивается по погибшим.

– Доставить сюда, – повелел Тимур.

Буквально на руках притащили корчащегося в страданиях Моллу.

– Ты изверг, варвар, ты не человек, ты Тамерлан! – хотел было броситься он на Великого эмира, но старика сбили, и он, жалкий, скрючившись, все еще рыдая, содрогался у ног владыки.

– Кто его выпустил? – спросил Тимур и, даже не расслышав ответ. – Казнить.

Над Моллой блеснул меч.

– Стой, дурень! Я велел казнить тех, кто его охранял, – крикнул Повелитель. – А этого, – он легонько пнул носком сапога Несарта, – привести в порядок, я желаю в шахматы играть.

В подчинении визиря воды, кто отвечает за покой Повелителя, палачи, врачи, всякие знахари и колдуны, дервиши, как духовные наставники, повара, опийных дел мастера и конечно же евнухи. Морально Молла Несарт давно подавлен. Надо на короткий срок подавить физически, и для этого подвергают жестокой боли, и не раз. После чего ты готов на все, лишь бы не эти страдания. И в контрасте с этим расслабляющий массаж под сладкую музыку, тут же читаются стихи о блаженной жизни. Опийный дым витает в шатре. Ему преподносят всякие кушанья, а в них подмешан дурман. Все это сопровождается танцами живота от красивых райских гурий…

– Ты не выразил мне соболезнование по поводу смерти сына, – с осуждением заговорил Великий эмир.

– Ты прав, Повелитель, – склонился Молла Несарт. – Даже врагу мы обязаны соболезновать. Прими мое соболезнование. Но ведь погибли десятки тысяч моих соплеменников, а ты тоже молчишь.

– О, о чем ты говоришь?! Почти каждый день я теряю до тысячи верных соратников, а разве ты об этом вспоминал?

– Они, как ты, – захватчики. Пришли сюда грабить и убивать, и нет им ни моего, ни тем более, Божьего прощения.

– Ну, в какой высокий ряд себя поставил, – видно, и Повелитель не плохо время провел, хорошее у него настроение. – И раз ты упомянул Бога, то все мы под ним ходим, и что бы ни произошло, предписано Им.

– Не твоим устам о Боге говорить и свои бесчеловечные дела за Его спиной прятать.

– Ну-ну-ну, опять дерзишь. Видно, плохо мой визирь поработал, – Повелитель похлопал Несарта по плечу. – Видел я, как ты с девчонками развлекался… Не ожидал, не ожидал от тебя такой прыти. А ведь Он, – Повелитель ткнул пальцем вверх, – небось, тоже все видел… Какой грех, какой харам?!

С явной усмешкой оглядывая Моллу, Повелитель несколько отошел и с издевкой в тоне:

– Ладно, прощаю, прощаю, если извинишься за Тамерлана.

– Хм, ты себя уже вровень с Богом ставишь? – не без вызова и ответ Несарта.

– По крайней мере, я сильнее всех, с кем бы ни боролся.

– Отвечу тебе словами Пророка, мир ему и благословение: «Храбр тот, кто одолел себя, а не тот, кто победил другого».

– Жизнь – это борьба, – повысил голос Великий эмир, – по-моему, мой визирь переусердствовал, и ты еще от кайфа не вернулся в жизнь.

– Вот именно, не вернулся, – в тон ему пытается отвечать Молла Несарт. – А давай-ка оба вернемся в бренную жизнь. Давай, я тебе покажу, что ты натворил.

Молла Несарт схватил его руки, потянул к выходу.

– Ты хочешь показать мне жизнь? – спрашивал Повелитель, а сам, словно под сильным внушением, поддался зову старца.

Они вышли из шатра. На плечи Тимура накинули шубу из горностая. Несарт такой чести не удостоился.

– Вели подать сани, реальная картина жизни недалеко, – распоряжается Молла.

День был пасмурный, холодный, ветреный. Накануне, выпавший обильный снег не мог скрыть ужас прошедшей битвы. Густой лес, тесно напиравший к долинам рек, выглядел мрачным, неприступным, неживым. Все было сонно, тихо, будто в послебуревой дремоте.

Они ехали недолго, быстро, по наклонной, в те места, где еще, казалось, теплилась жизнь, по крайней мере, там еще клубился дым.

– Поворачивай туда, – приказал Молла Несарт.

У тюрко-монголов одно хорошо: после сражений они обязательно закапывают своих воинов в общей могиле – кургане. Но после такого побоища не разобрать, где свои, а где враги, и поэтому в огромную яму кидают всех и все, в том числе останки животных и оружие, что невозможно увезти в Самарканд.

– Пошли, – довольно проворно Молла Несарт соскочил с саней и пошел, пока не остановился у помойной ямы.

– Смотри, смотри. Не зажимай нос! – требовал Несарт. – Видишь эти тысячи человеческих голов? Они, как и твоя голова, были полны стремлений и стараний в собирании земной жизни. Они усердствовали в накоплении богатств, в строительстве земной жизни, растили детей и молили о долгой и счастливой жизни. Сегодня ты видишь, они гниют, тела их истлевают. И все равно тебе неймется. В эту же могилу сливают помои и остатки с твоего пиршеского стола, – это та вкусная еда, ради которой ты ухищряешься, зверствуешь, вырывая ее у других… Вот к чему приводит твоя жизнь и твоя борьба! Ты сегодня горько оплакиваешь своего сына. А кто поплачет над ними? Ты ведь всех истребил. Помолись за них, поплачь над ними, проси прощения, изменись, стань, наконец, человеком.