Понимая, к чему может привести распря пред началом боя, Тохтамыш стал уговаривать взбунтовавшегося Актау:

– Мы находимся в тяжком горе, которое озабочивает нас более твоего желания, и в мрачном положении, которое кручинит нас более твоей беды, так, потерпи и не торопи… Не заставляй же слепого искать убежища на обрыве…

Все уговоры и угрозы оказались тщетными. Рано утром 17 апреля 1395 года Актау, командир корпуса левого крыла войска Тохтамыша, на глазах всех воинов демонстративно покинул поле боя. Вместе с ним ушли военачальники Бек-Ярык и Таштемир-оглан. Это около тридцати тысяч войска, в основном, булгары, башкирды и монголы.

И без того усталые от бессонной ночи золотоордынцы получили удар еще страшнее – моральный. Тем не менее, и в этот день воины сражались до конца. Характерный эпизод этого поединка также описан в истории.

Тимур, узнав об ослаблении левого крыла войск Тохтамыша, двинул туда отборные силы. Усталые, раненные и павшие духом воины левого фланга после жестокой схватки, не выдержав натиск врага, обратились в бегство. Только командир Еглы-бай с одним своим туменом пытался сдерживать противника. Удрученный своим бессилием остановить бегущих, он приказал надеть путы на своего коня и вызвал на единоборство Османа Бахадура, стоявшего корпусом против него.

Это была жестокая схватка, и с обеих сторон пало множество воинов. В ход пошли булавы, дротики, копья и другое оружие. Когда Осман добрался до Еглы-бая, они переломили друг о друга копья, поломали сабли и схватились врукопашную. Лошадь Еглы-бая не могла двигаться из-за пут. При ее падении вместе с всадником Осман оказался сверху. Воспользовавшись этим, он отрубил голову Еглы-баю.

Произошедшее событие повергло в ужас золотоордынских воинов, но они бросились отбить у врага отрубленную голову военачальника. Оба войска смешались, завихрился смертоносный клубок. Этот бой был очень похож на бой первого дня сражения. Только тогда битва шла за спасение жизни Тимура, теперь же бой шел вокруг убитого военачальника.

Благодаря численному превосходству, войско Тимура окружило левый фланг войска ордынского хана. Упорный бой длился весь день. Были горы убитых. «Труп Еглы-бая в конце концов вытащили… из-под восьмисот человек юношей с черными кольчугами на груди, верхом на белых лошадях и белыми кутасами на шее. Людей же с цветами и видами иными, чем сказанные, не считали»… «Испуганные кони носились по полю и топтали людей, ручьями лилась кровь по степи»…

Шанс у Тохтамыша еще был, да, видимо, изначально он не был уверен в том, что можно одержать победу над противником, явно оберегаемом Небесами. После полудня, оценивая положение дел, хан Золотой Орды сам стал понемногу ретироваться с поля сражения. Это послужило сигналом к отступлению, которое сразу приняло вид массового бегства.

Сразу же ордынское войско распалось на отдельные этнические части. Одна группа ушла на Дон, Днепр и в Крым, другая, переплыв Терек, – в горы Кавказа, а хан со своими приближенными бежал в низовья Волги, в свою столицу Сарай.

Тимур, узнав о победе, впервые прилюдно не сдержал нервы. Он, как ребенок, побежал на поле боя, трясясь и плача от счастья, упал на кровавую, уже истоптанную молодую траву и, рыдая, возблагодарил Вечное Небо – это божество отцов, за то, что битва кончилась его победой… Он, и вправду, Властелин!

С исторической точки зрения, именно Тимур, разгромив Тохтамыша в 1395—1396 годах, фактически уничтожил Золотую Орду – мощное государство, которое являлось угрозой не только для России, но и для всей Европы. И именно Тимур поставил точку в существовании династии своего кумира и, как он утверждал, прародителя – Великого Чингисхана.

Правда, сам хан Золотой Орды, как и при сражении 1391 года, с поля боя бежал. Узнав, что Тохтамыш, вместе со своими царевичами, нойонами и нукерами, бежал в сторону Каспийского моря, а там – на север, в сторону своей столицы Сарай-Берке, Тимур хотел было преследовать его по свежим следам, но его сдержали два фактора. Во-первых, как он письменно заверил, ханом Золотой Орды стал Едигей, который вместе со старшим братом и своим войском в пятнадцать тысяч уже направился для захвата власти в Сарай. Во-вторых, и это было существенным, будучи в солидном возрасте, Тимур в этом сражении пережил такое физическое, а главное, эмоциональное напряжение, что продолжить преследования Тохтамыша он просто не смог. В устье Терека он остановился на отдых. В честь грандиозной победы устроил большие торжества. Пир был с размахом, с особой щедростью Тимур почтил своего старого друга Сабука, который спас ему жизнь в первый день боя. И если ранее такие праздники длились много дней, то на сей раз все закончилось через пару суток, ибо победа – не ради победы, а ради наживы. А что может дать поле сражения? Только два огромных могильных кургана, которые неблагодарные потомки тоже разграбят. А нажива – впереди, в городах и весях Восточной Европы. Он отдал приказ идти на север, и в эту же ночь ему опять приснился сон, который преследовал его в последние годы.

– Моллу Несарта, Моллу сюда, – обхватив руками разболевшуюся голову, стал кричать Тимур.

– Повелитель, тебе приснился вещий сон? – с видимым сочувствием заговорил тотчас доставленный Молла Несарт.

– У-у-у! – вопил Тимур, еще крепче сжимая голову.

– Расскажи мне сон, – склонился Молла. – Я, конечно же, не ясновидящий и не предсказатель снов… Но ты, безусловно, великий человек и сам избрал свой путь, по ему всю жизнь и следуешь. Так расскажи, пожалуйста, чему ты в итоге придешь. Ведь тебе, как ты всегда твердишь, снятся вещие сны.

– Я, я, я видел… Нет, нет, нет! – кричал он, еще сильнее сжимая голову. – Это было ужасно, просто невыносимо, – он говорил, торопясь, словно после удушья.

– Говори, говори, – поддержал его искренний, было, порыв Молла Несарт.

– Расскажу, все расскажу, – будто пытаясь исповедоваться, мягким стал голос Тимура. Однако, по мере изложения, его тон стал крепнуть, словно он оправдывается, и тогда его сказ становился бессвязным, рваным. Он то надолго задумывался, то что-то несуразное плел, переходя с тюркского на плохой арабский и, вновь возвращаясь к родному, к своим исконным богам.

– Ты видел ад! – вдруг постановил Молла Несарт.

– Нет, нет, – как от приговора шарахнулся Тимур. – Там был снег, снег, и не было больше огня. Все белым-бело, снег…

– И оторванная башка.

– Нет, нет, – в нервном тике завизжал Тимур, содрогаясь в конвульсиях, пал наземь.

Охранники бросились на помощь, в панике стали звать врачей, и лишь Молла Несарт не растерялся в возникшей суматохе: он выхватил из пояса Повелителя обоюдоострый небольшой кинжал, и соблазн был, и ничего он не боялся, и потом, порою, жалел, но тогда, после мгновенной вспышки, он не смог даже на миг стать на тот кровавый путь, что в жизни выбрал Тимур. И тянулась сама рука к судорожной шее, а он хладнокровно провел лезвием по верхушке лысины и вскипевшая от адских грехов взбешенная кровь не парализовала кровопийцу, хлынула щедрым потоком по пожелтевшему, как самаркандский песок, искаженному гримасой лицу так, что Повелитель чуть не захлебнулся…

Тимур по природе был человеком сильным и выносливым. Недолго он валялся в недуге, а когда стал приходить в себя, часто касался уже заживающей раны на голове.

– Кто это сделал? – наконец поинтересовался он.

– Молла Несарт, – услужливо ответил визирь воды.

– Гм, – кашлянул Великий эмир, пытаясь в зеркале разглядеть порез. – Получается, спас.

– Вроде так, – кружится вокруг визирь. – Только вот не любит он нас.

– Хм, а что тебя любить – не красна девица, а мужеложеством, как ты, он вроде не страдает… К тому же, не он к нам с мечом явился, а наоборот.

– О Повелитель, в том-то и сказ. Стоит ли рядом держать врага, да к тому же столь умудренного?

И тут Тимур выдал одно из своих изречений:

– Умный враг менее опасен, чем глупый друг.

В тот же день Великий эмир вызвал Моллу Несарта для игры в шахматы, что было признаком полного выздоровления. Противостояние, как обычно, было бескомпромиссным. И прошло немало времени, пока Тимур вдруг не спросил: