С первых же ходов напряжение. Вот это ему как раз необходимо, ведь он воин-боец, и лишь сражение его стихия. Играя в шахматы, он умеет одновременно принимать неординарные решения. И эта комбинация еще во время пира осуществлялась, а теперь ее продолжение – дипломатия!

Первыми приглашаются посол мамлюков Сирии и Египта и сын султана – Фарадж.

– Я сожалею, и в то же время очень рад, что волею судьбы мы так близко сошлись, – Тимур придерживается этикета, строг. – Верю, что меж нами впредь будет только мир и согласие – это в наших интересах: нужно обезопасить и склонить на свою сторону столь могущественную силу, как мамлюки. – Передай Высокочтимому отцу Великому султану Баркуку мои скромные дары. А это тебе и послу. – Дары, несомненно, баснословные. Это не столько откуп за плен, а более демонстрация его силы, богатства, щедрости.

Следом, уже не приглашаются, а вызываются посол Византии и другой пленник – принц Иоанн.

– Его Величество император Византии Мануил II, – отойдя от шахматного стола, властным голосом обращается Тимур к вошедшим, – просил меня, и я слово дал, что принц Иоанн более света Божьего не увидит. Я свое слово держу.

В те времена почти при всех дворах были мастера по ослеплению (а при Тимуре – это искусный уйгур), которые весьма быстро справлялись с этим почти что повседневным делом.

– Вот, передайте императору мой обещанный дар, – на золотом подносе два светло-карих глаза. – И пусть в порту Константинополя поднимут, как представительство, мой туг69, и впредь ту дань, что платят самозванцу Баязиду, выдавать мне.

Затем очередь посла того же Баязида:

– Султан Османов Баязид – прославленный полководец, и я горжусь, что мы с ним одних тюркских кровей. Мир велик, так что есть где ему, а где мне миром править. Просьбу султана я уважил: вот ему Иоанн, как и было обещано, живой. А что без глаз – на чужую власть зариться не надо, всем заговорщикам урок… Хе-хе, а чтобы султан особо о слепце не печалился – шахиншахский дар – весь мир знает, что Баязид питает слабость к красивым женщинам, коллекционирует в своем гареме – Шадому отдаю.

В тот же миг Сабук бросается на колени:

– О Великий Властелин, Шадому ты мне подарил, не разлучай, люблю!

– Ха-ха, что значит «люблю»?! Любить надо Бога и меня. Ты за меня жизнь отдашь? Вижу, что отдашь. А какую-то девчонку не уступишь?.. Идем на Кавказ, здесь таких – здоровья не хватит.

Следующий на очереди – посол Золотой Орды. При его появлении Тимур двинулся навстречу.

– Передай Великому хану Тохтамышу мои сожаления, – усыпляет он бдительность врага. – Это все коварный Едигей и его брат Иса-бек натворили. С ними я разберусь. А хана, как чингисида, как сына, люблю, ценю и уважаю. Вот ему от меня дары в знак искренности моих чувств. В добрый путь!

Вслед за ним перед Повелителем предстал посол Грузии.

Тимур вновь восседает на троне, тон его властен и груб:

– В течение трех дней выдать мне всю положенную дань, не то сотру все с лица земли, всех в полон угоню.

– Позвольте, о Великий Эмир! – в три погибели согнулся посол, – ведь ты грамоту дал.

– А кому я грамоту дал?

– Азнауру Тамарзо.

– Хе-хе, ты видел башку Тамарзо? Вот если она воскреснет, то я данное ему слово сдержу. Вон! Исполнять!

От этих встреч Тимур изрядно устал, но настроение у него приподнятое. Да приемы надо закончить.

– Теперь, где этот сыночек царя страны Симсим? – и пока его доставляют, он обращается к Молле Несарту, – как этого ублюдка зовут?.. А-а, Тума, – тот уже в зале, целует край ковра. – Иди сюда, иди, мой родной Мухаммед, – Повелитель его по-отечески обнимает. – Приняв истинную веру, ты даже лицом похорошел. Молодец! А как тебе мой подарок? Береги золотого ягненка из Багдада, ему более тысячи лет.

– Да благословит Бог твой щедрый закат70, – доволен Мухаммед.

– Это не все. Еще получишь дары, ты ведь будущий правитель всего Кавказа, – при этом он отводит его от шахматного стола, шепотом, – направляйся на Северный Кавказ, готовь почву для нашего наступления. Всех призывай в нашу веру, под мои знамена, расскажи, как я щедр, силен и справедлив, в отличие от этого выродка Тохтамыша. Для этого у тебя будут деньги, люди, оружие… В бой, под знамена веры!

Следующим вызывается Едигей:

– О-о! Идико! Славно сослужил, славно… Идем на Тохтамыша! Ты в авангарде войск… Твой брат Иса-бек не подведет?

– Повелитель, есть закладная. А мы, мангыты, люди слова и чести.

– Верю, доказал.

– Золотая Орда – моя?

– Твоя… Только не забудь, половина барыша71 моя.

После всех встреч Тимур дал знак обедать. Тут же возле шахматного стола накрыли и обеденный. Блюд не сосчитать, но Повелитель, по традиции кочевника, налегал в основном на молодую конину, запивая кумысом.

– Ешь, Несарт, не стесняйся, где ты еще такой еды попробуешь? Так… А на что мы играем?

– Юноша, Малцаг.

– Ах, да, … Но башки ему не видать… Шах!

– Мат! – ответил Молла Несарт.

– М-да, – после раздумья ответил Тимур, – за болтовней не уследил… Но я слово держу. Пойдем освобождать, заодно и я проветрюсь… Коней!

Солнечный день шел к закату. Был легкий мороз. С севера, с кавказских гор дул холодный ветер. Всюду снег, бело, лишь Кура змейкой уходит, да лес вдоль нее и сад с виноградником темнеют.

Тимур лихо сел на подведенного гнедого коня, с насмешкой смотрит, как то же самое пытается сделать и Молла Несарт. Однако конь норовист, и Молла не может даже до стремени больную ногу поднять.

– Ах ты, бедняга! – сердоболен Тимур. – Может, тебе осла подарить? Хе-хе, а может, денег? А хочешь, вот ту отару овец или тот сад с виноградником?

– Дай денег, – в тон ему ответил Молла Несарт, – да столько, чтобы я их уложил в кушак72, сел на подаренного тобой осла, погнал перед собой пожалованных овец в дарованный тобой сад, чтобы там прожил остаток дней в благоденствии, не видя тебя.

– Ха-ха-ха! Ну наглец, ну старый хрыч! Благодари Бога, что я сегодня в хорошем настроении.

– Буду вечно благодарить, если Малцага отпустишь.

– Ну-ну, слово – святое! А осел тебе подходит, заслужил.

Молла Несарт на все согласен, осел и впрямь сподручней. Проскакали они верхом по чистому, заснеженному, наклонному к реке полю на довольно приличное расстояние.

Тимур обожает всякие зрелища, сам их организует. Здесь, у самой реки, на развилке каменного моста, что к Тбилиси ведет, сооружено из снега подобие постамента. На его вершине, чтобы все видели, голова азнаура Тамарзо. Сюда же притащили измочаленного Малцага.

– Гм, был солнечным джигитом – стал мокрой курицей, – выдал Тимур. – Да я сегодня щедр. Башку брата дарю и прочь с моих глаз.

Словно пьяный, на перебитых ногах, Малцаг медленно подошел к постаменту и, упав на колени, горько зарыдал.

– Бери голову, захорони. У-хо-ди! – на нахском закричал Молла.

В страхе, отворачивая лицо, Малцаг снял голову, трепетно держа ее в руках, направился к реке. Вдруг повернулся, что-то на родном, сквозь рыдания, произнес.

– Что он сказал? – спросил Тимур у Моллы.

Несарт молчал, но после настоятельного требования ответил:

– Обещал, что и твоя башка будет так же в снегах стоять, … вечно.

– Гм, – совсем сузились губы Повелителя, – ну и неблагодарные же вы все, гады, кавказцы. А чьи головы полетят, вскоре увидишь. Сегодня я устал – такую комбинацию прокрутил, заслужил покой.

Но покоя не получилось. Тимуру опять приснился ужасный сон: вновь среди ночи стан в огнях, вновь подняли придворных мудрецов, ясновидящих и шейхов, вновь Повелитель их гонит, называя тупицами и льстецами. Призвал Моллу Несарта.

– О-о! – обеими руками Тимур сжимает полысевшую голову. – Было страшно… Объясни, Молла, что есть сон, что есть смерть?