В Тбилиси с радушием приняли послов, поблагодарили, но ответили, что Тамарзо по важным причинам прибыть не сможет. Да Тимуру всегда сопутствовала удача: из Самарканда прибыл гонец – у Шахруха родился первенец, просят деда дать имя. Тимур несказанно рад этому событию и называет внука Улугбеком62. В честь такого события и своего возвращения на родину он устраивает богатый пир. Быть в дружбе и пренебречь таким событием по церемониалу грузины не могут.
Была уже зима, дни промозглые, хмурые, короткие. Прибыли Тамарзо и Малцаг только к вечеру, когда мир во мрак погрузился. Только там, где Повелитель, все в ярком свете, словно солнце здесь взошло – это негры-рабы всюду с факелами стоят. А предводителя Грузии, как царя, приветствуют, лично Тимур их встречает. И как сошли они со своих бравых коней, затрубили в фанфары венецианские артисты, забили в литавры искусные персы, тут же китайские умельцы устроили невиданный доселе кавказцами сказочный фейерверк.
В честь торжества на высоком холме спешно сооружен шатер в сто метров длиною и в три десятка метров шириною, покрытый бархатом и шелками и поддерживаемый тридцатишестиметровыми столбами, расписанными белой краской и золотом. Здесь П-образно установлены расписные столы, вдоль них добротные скамьи, а для Тимура – царственное кресло. Слева от себя он с почестями усадил сына мамлюкского султана – Фараджа, потом принца Византии Иоанна, далее послы и почетные люди из разных стран. Тамарзо и Малцаг оказались в самом конце. Справа от Тимура его сыновья – Омар-Шейх и Мираншах, внуки, визири, военачальники, старцы-мудрецы, средь которых и Молла Несарт. Лишь Едигея здесь нет, пока нельзя его представлять.
Великий эмир – ярый поборник ислама, однако сам любил выпить, пил много и подчиненных заставлял. Он первым поднял тост:
– За моего внука Улугбека! Дай Всевышний ему долгих лет жизни, во славу моего великого рода!
Потом начались хвалебные тосты за самого Повелителя, и слово дается по порядку, вначале тем, кто сидит рядом с троном. Вокруг стола распоряжается главный виночерпий, и он указывает многочисленным стольникам, какие блюда нести, какие унести, кому и сколько чего налить.
– Айт! – вдруг громогласно произнес Тимур. Все разом умолкли, не смеют шелохнуться. – Что это, мой друг Тамарзо и его юный побратим совсем мало пьют, едят? А ведь это лучшее в мире грузинское вино!
– Благодарствую, Великий эмир, – согласно порядку встал азнаур. – Просто мы сидим в конце, но пьем и едим так же.
– У-у-у! – раздался недовольный гул в зале. Жестом Тимур его прекратил:
– Может, ты недоволен, что посадили тебя слишком далеко? – хочет Тимур слащаво говорить, да не выходит. – Но вы ведь так молоды.
– Великий эмир, – твердо отвечает Тамарзо, – ты как всегда прав. Мой друг Малцаг и вправду юн. Однако многие здесь, кто моложе меня, в почете сидят.
– У-у-у! – вновь Тимур их всех угомонил, а Тамарзо, как ни в чем не бывало, продолжил.
– Но, Эмир эмиров, я не в обиде, ибо на Кавказе так и заведено – гости на лучших местах, а хозяин земли у дверей. Как видно, Великий Тимур, ты наш обычай перед уходом усвоил.
– У-у-у! – еще раз громче загудел зал.
– Тихо! – стукнул кулаком Повелитель и, пытаясь изобразить улыбку. – Мой грузинский друг, конечно, прав. Выпьем за него! – он залпом осушил свой бокал, посмотрел, сделал ли то же самое Тамарзо и его напарник, и, ликуя, закричал. – Ура-а-а!.. Пейте, пейте! Если это сегодня грех, то я эту ответственность беру на себя!
– Пейте, пейте во имя Всевышнего. Пейте из любви к государю – Великому Эмиру. Пейте, дабы воздать ему честь!
– За Властелина мира! – вскочив, сказал тост визирь воды. Все встали, запрокинули головы.
– Сесть! – гневно приказал Тимур. – Что-то, я смотрю, за себя Тамарзо и его юный друг выпили до дна, а за меня лишь пригубили… Хе-хе, а по местному обычаю я тамада63… Исправьтесь.
Словно этого ждали, около Тамарзо и Малцага появились стольники с большими турьими рогами, до краев наполненными вином.
– До дна, если чтите тамаду и свои традиции, – постановил Тимур.
Только кавказцы хотели поднести вино ко рту, как сидящий напротив Молла Несарт что-то произнес на непонятном языке.
– Что ты сказал? – возмутился Тимур.
– О Повелитель, – Молла перешел на тюркский, – из таких турьих рогов, да за тебя – по-кавказски, негоже так пить, надо пустить кубки по кругу.
– А на каком языке ты говорил? – беспощаден тон Тимура.
– На нахском64 – языке матери, из Тушетии.
– Так у нас есть владеющие этим языком, – он глянул в ряд почетных гостей. – Мухаммед, что Молла сказал?
Вскочил крепкий, смуглый моложавый мужчина:
– Он сказал – может, в рогах отрава.
– Ха-ха-ха! – злобно рассмеялся Тимур. – Шелудивый пес, за кого ты меня принимаешь? Пригрел змею… Ладно, – небрежно махнул он своей правой, едва сгибавшейся рукой в сторону Моллы, – в честь праздника – прощаю.
С этими словами он встал, хромая, подошел к кавказцам, молча из обоих рогов отпил по несколько глотков:
– Теперь вы, – не отрываясь, он зорко следил, как они, тяжело глотая, с трудом опустошили роги. – Вот так, – обнял он их, – вот теперь я верю, что мы друзья.
Уже явно захмелев, или делая вид, Тимур неровно вернулся на свое место и, не садясь:
– Теперь я хочу поднять тост за моего друга Мухаммеда, сына царя страны Симсим – Гайраха.
В это время Малцаг что-то выкрикнул.
– Ты, юнец, смеешь перебивать меня? – разгневался Тимур. – А ну, переведи, – обратился он к Молле Несарту.
– О Великий Тимур, извини мою оплошность, – коверкая тюркско-монгольский, заговорил Малцаг. – Я хотел лишь пояснить, – его голос уже слегка заплетался. – Если «Тимур» по-тюркски – «железо», то «Гайрах» по-нахски – «кремень», а этот, Тума, что значит: рожден от связи свободного человека и рабыни.
– Так у нас почти все так рождены, – засмеялся Повелитель.
– То-то и видно, – на нахском процедил Малцаг.
Это лишь Молла Несарт услышал.
– Молчи, – зашептал он.
Но Тимур этого, видимо, не заметил.
– А что, – спрашивал он у юнца, – у ваших мужчин нет гарема, наложниц? Иль одной обходитесь?
– У горцев один очаг, его хранительница одна – ценана65.
– Хе-хе, – ухмыльнулся Тимур. – Ты еще юн, да чтобы знал, я тебе расскажу один из Ясов Чингисхана: «Никогда не имей дело с женщиной, которая еще не может родить, и той, которая уже не может родить». Понял?
– Я, Малцаг, из племени бацой66 из Тушетии, и меня учили иным законам.
– Похвально. А что значит твое имя?
– Малцаг67 – солнечный человек.
– Хе-хе, оно и видно – рыжий весь… А этот, – он указал на Тума, – и по обличью наш. Настоящий мужчина, принял истинную веру, дал я ему достойное имя Мухаммед и дарю вот это сокровище, – слуги уже вынесли статую в виде натурального ягненка, всю из чистого золота, а глаза – бриллианты сверкают. – И еще кое-что подарю, – он ему по-свойски моргнул. – Так выпьем же за верного Мухаммеда! – он залпом осушил свой золотой бокал, бросил его в стенку и заорал. – Танцы давай, танцы!
Тотчас появился оркестр: тростниковая флейта, цитра, тамбурин, барабан и ребека. Зазвучал плавный, медленный, чарующий турецкий мотив, под звуки которого будто из-под земли стали появляться нарядные танцоры – это крутящиеся дервиши, которые под все ускоряющийся ритм, запрокинув головы, стали крутиться так, что не только сами, но и многие стали впадать в состояние экстаза, крича при этом: «Нет Бога, кроме Истинного Бога! Нет Властелина, кроме Тимура!».
– О-о-о!!! – истошно завизжал Тимур, бросился в круг танцоров, тут, словно щедрый град, отовсюду посыпались золотые и серебряные монеты, драгоценные камни. – Берите, все берите. Я всегда щедр, – гремел он. – Весь мир мой! Еще золота, больше алмазов! Все на круг, так мы будем жить! Вечно! – А потом он неистово кричал: – Вина! Всем вина! – и уже, по-видимому, в крайней мере исступления дико завизжал. – Женщин сюда, девочек и мальчиков!