– Думаю, им будет лучше дома. И… на всякий случай не говори, где находишься.

– Ага, так меня мама и отпустит неизвестно куда, – Алиса вздохнула. – Готова спорить, она сразу решит, что случилось нечто ужасное: меня похитил маньяк, я попала под машину и нахожусь при смерти, или что-то в таком же роде.

– Сейчас что-нибудь придумаем, – Серж взялся за телефон. – Напомни, как зовут вашу классную даму?.. Кажется, был у меня один человечек, у которого хорошие связи в вашем министерстве образования…

Алиса уже перестала удивляться наличию у Сержа всех нужных контактов.

Похоже, он далеко не беспомощен в России. По крайней мере не настолько, как пытался показать. Всего лишь два звонка – и он, улыбаясь, сообщил, что дело улажено.

Когда Алиса позвонила маме, та была весела и спокойна. Она пожелала дочери успехов на олимпиаде и попросила быть внимательнее в чужом городе.

Алиса, вся красная оттого, что приходилось врать (слава богу, по телефону не видно), пообещала, что все будет хорошо, и дала маме инструкции, как лучше заботиться о Маркизе.

На том разговор закончился.

– Не расстраивайся. Лучше, если твоя мама и вправду будет считать, что ты на олимпиаде, – успокоил слегка расстроенную Алису Олег. – Зачем впутывать ее во все это?

И девушка была вынуждена согласиться.

– Как говорят в этой замечательной стране, утро вечера мудренее. Давайте-ка спать… – объявил тем временем Серж. – Все вопросы оставим на завтра.

Расположились кто где. Усталость взяла свое, и все заснули.

Алиса, измученная дневными путешествиями, провалилась в сон, словно в бездонную пропасть. Ей казалось, что она идет и идет через мглу, не различая дороги, не имея никаких ориентиров. В какой-то момент девушка увидела синеглазого парня. Тот пытался ей что-то объяснить, но голова гудела, словно медный колокол, и Алиса не могла понять ни единого слова.

А наутро ее разбудили гудки машины.

– Моник, – объявил, выглянув в окно, Серж.

Он вышел во двор и вскоре вернулся с француженкой. Она оказалась в точности такой, какой видела ее во снах и по скайпу Алиса, разве что еще элегантней. От нее буквально исходила незримая аура стильности и шарма.

Когда Моник, никого не спрашивая, прошла в комнату, где был Квазимодо, и, сев на кровать, обняла его, Алиса, наблюдавшая за ними, вспомнила сказку «Красавица и чудовище». Невероятно, невозможно поверить в то, что уродливый, несчастный Квазимодо – сын этой уверенной в себе и очень красивой женщины.

Некоторое время Моник просто обнимала изуродованного малыша, а потом обернулась к свидетелям этой невероятной картины, вытерла тыльной стороной ладони слезы, увлажнившие ее щеки, и сказала что-то по-французски.

– Она говорит, что чувствует, будто это действительно ее сын, – неохотно перевел Серж. – Она собирается увезти его во Францию и заботиться о нем.

– А экспертиза? Вы будете делать генетическую экспертизу? – спросила Алиса.

Серж перевел, хмуро выслушал ответ и быстро заговорил по-французски, но госпожа Аль-Каддур решительно его прервала, настаивая на своем.

– Она не хочет проводить экспертизу, – наконец перевел Серж. – Она сказала, что ей довольно того, что она уже знает, и она не оставит несчастного мальчика.

– Совсем забыла, – Моник посмотрела на Олега немного смущенно, и ему вдруг подумалось, что не такая уж она бездушная светская красавица, как показалось вначале, – вот рисунок, который вы искали… Наверное, немного поздно, но вдруг еще пригодится.

Олег взял рисунок. На неровной старинной бумаге, обладающей собственной графической структурой, коричневым карандашом была изображена человеческая фигура. Человек стоял, сжавшись, точно для прыжка, прижав к груди сложенные руки, а из напряженных, застывших на половине движения плеч распахивались широкие, сильные перистые крылья. На их фоне фигура человека казалась хрупкой, чувствовалось, что именно в них – особенная сила. От картинки исходило ощущение энергии. Легкая помятость бумаги только усиливала художественный эффект, делала рисунок еще более живым. Олегу он понравился.

Осторожно, чтобы не подпалить бумагу, Волков поднес ее к пламени печи.

Как странно, отец оставил для него так много меток, а Олег в упор не замечал ни одну из них. Не раскрыл книгу, чтобы обнаружить там подчеркнутые строки, не проверил трость и бумагу, в которую был завернут подарок. Он пренебрег всеми знаками, закрыл на них глаза. Не потому ли, что просто не хотел их видеть?.. Не потому ли, что, несмотря на собственные слова, все же уверовал в виновность отца?

На бумаге проступили знаки. Какие-то формулы, рисунки, примечания. Вся она оказалась заполнена убористым мелким почерком отца.

– Что это? – голос Алисы вывел его из задумчивости.

Оказывается, Панова стояла совсем рядом.

– Не знаю пока, – Олег, нахмурившись, изучал написанное. – Надо разбираться. Понимаю только, что все это связано с биохимией. Кажется, что-то про искусственные органы. Я знаю, отец занимался чем-то подобным…

Скряб, скряб, скряб… Так царапали об пол металлические мышиные лапки. Это было нечто за пределами разумного. Это было страшно… Отец, несомненно, совершил значимое открытие. Но как оно повлияет на людей? Поможет инвалидам? Будет использовано для создания армии киборгов, как в фантастических фильмах? Очевидно, что от профессора, который создает уродов, ждать чего-то хорошего не приходится.

– Твой отец не делал ничего плохого, я уверена в этом, – Алиса коснулась пальцами руки Олега, он едва заметно вздрогнул и промолчал.

– Молодые люди, – в комнату заглянул Серж, и девушка поспешно отвела руку, – добро пожаловать к столу. Не знаю, как вы, а я бы съел даже крокодила.

Крокодила на столе не было. Зато имелись самые разнообразные деликатесы, привезенные Моник: от устриц, показавшихся Олегу весьма сомнительными, до знаменитого паштета фуагра и шести сортов сыра – вплоть до розового.

Сама Моник пребывала в превосходном настроении. Она улыбалась, постоянно подкладывала Алисе и Олегу самые лакомые кусочки и то и дело подходила к Квазимодо. Говорила что-то непонятное, но ласковое, дотрагивалась до его лба, заглядывала в глаза. Понять, доволен ли Квазимодо, Олег не мог, но Алиса, глядя на малыша, улыбалась, а значит, все было в порядке.

За обедом Моник с помощью Сержа задала ребятам массу вопросов о них самих, о школе, но очевидно, что более всего ее волновала тема, связанная с Квазимодо. Она тысячу раз переспросила о самых незначительных подробностях и слушала Алису, кивая и улыбаясь. Когда девушка рассказывала о способностях мальчика, Моник сияла и с гордостью поглядывала на Сержа. Очевидно, из нее все-таки выйдет хорошая мать.

Мама Олега, сидевшая рядом с сыном, слушала эти рассказы не перебивая. После обеда она увела Олега во двор.

– Может быть, тебе кажется, что все это интересно и очень круто, – сказала она, кутаясь в чужую кофту, – но я против того, чтобы ты участвовал в этих делах. Моник милая женщина, вы помогли ей, но, пожалуйста, больше ни во что не вмешивайся. И еще… мне бы очень хотелось, чтобы ты держался подальше от Алисы Пановой.

– Мам! Но почему?

– Потому что, – она отвернулась и прошлась вдоль высокой изгороди, отделявшей участок от пустой дороги. – Ты остался у меня один, и я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– А при чем здесь Алиса? – Олег решительно преградил ей дорогу, и мама все же подняла на него полные печали глаза.

– Она непростая девочка, пойми, Олежка, я чувствую, что из-за нее у тебя могут быть неприятности. Просто поверь моему сердцу…

– Ты говоришь ерунду! – оборвал ее сын. – И схватили тебя вовсе не из-за Алисы и не из-за Квазимодо.

– Я знаю, – она медленно провела рукой по его волосам и просительно заглянула в глаза, – но пообещай, что станешь беречь себя. Твой отец… в нем не было ни капли романтики, стопроцентный прагматизм увлеченного своими идеями ученого… он бредил работой и никогда, даже в самые счастливые мгновения жизни, не принадлежал мне безраздельно. Всегда находилось что-то более важное, и я это чувствовала. Алиса такая же. Для нее тоже важно нечто другое.