— Ага, понятно, мое письмо. Я могу взглянуть на него?

Бетти посмотрела на Гарта.

— Я подумала, что ты меня уже простил! — воскликнула она. — Это ведь ты писал?

— Конечно, я; несомненно, это писал я. Но все же не мог бы я на него взглянуть?

Бетти выдернула листок бумаги из перчатки, развернула его и протянула Гарту. Сейчас был неподходящий момент, чтобы сказать ей, что этого письма он никогда не видел и ничего о нем не знает.

«Любимая, — было напечатано на машинке, — я буду у тебя в субботу в шесть часов. Как всегда твой». Даты не было. А в качестве подписи стояла только буква «Д», написанная чернилами.

Однако письмо не было напечатано на служебной машинке, которой пользовался Майкл Филдинг, когда рассылал счета. Кто-то напечатал его на личной машинке Гарта, которая находилась в его квартире на Харли-стрит и которую он оставлял для своей другой жизни; теперь эта жизнь казалась ему очень комичной, очень гротескной.

— Бетти, ты сохранила конверт, в котором пришло это письмо?

— Конечно, сохранила. — В голосе Бетти звучал почти упрек. — Могу тебе сказать, что на штемпеле стояло: «Запад, 12.30». Могу показать тебе этот конверт. Но какое это имеет значение? Если его послал ты…

— Любимая, я ведь уже сказал тебе, что это письмо послал я. А сейчас я размышлял о другом.

Он размышлял о странном выражении на одном молодом лице вчера вечером на Харли-стрит и о романе в красном переплете, который кто-то положил, причем предусмотрительно открыв его, в комнате ожидания.

— Главное, спокойствие! Ты слишком торопишься! — Он вернул ей письмо. — Ты рассказывала мне о своей сестре и о том, что произошло сегодня днем в твоем домике. Что же было дальше?

Ветер трепал волосы Бетти.

— Я предоставила в распоряжение Глайнис большую спальню на первом этаже в тыльной части дома. — Она сделала неопределенный жест в направлении домика. — Когда я получила это письмо, то долго размышляла, а потом в конце концов побежала к ней в комнату. Она нашла один из моих купальных костюмов и как раз надевала его. Я сказала ей: «Ты не пойдешь на пляж. Ты опозоришь меня, разрушишь все то, чего я смогла добиться». Глайнис сказала: «Что с тобой, котик? Ты не хочешь, чтобы со мной встретился твой друг?» Я ответила: «Я не хочу чтобы тебя здесь кто-нибудь даже увидел», а Глайнис мне на это: «Если ты не оставишь меня в покое, котик, то я отправлюсь на пляж вовсе без купального костюма. Спорим, что ты и сама несколько раз так делала». Мы начали кричать друг на друга. И я убежала.

— Ты сказала ей об этом моем письме?

— Нет! Конечно, нет!

— Так, значит, она надела твой купальный костюм, Бетти. Два свидетеля видели, как она спускается на пляж и входит в воду. Они сказали, что это была ты.

— Но я бы не сделала такую…

— Спокойствие! Я знаю, что это была не ты. Однако нам трудно будет это доказать. — Гарт закрыл глаза, мысленно представил себе кое-что другое и снова посмотрел на Бетти. — Ты уехала отсюда на велосипеде около четырех. Куда ты поехала? В Фэрфилд?

— В сторону Фэрфилда, но не в город. Я поехала на запад от него. Иногда я ехала, но большую часть времени шла пешком и просто вела велосипед. Я так ужасно разволновалась, что забыла даже о твоем письме.

— Ты встретила кого-нибудь из знакомых?

— Об этом всегда спрашивают в романах, да?

— Ты встретила кого-нибудь из своих знакомых?

— Не знаю. — Взгляд ее карих глаз, застенчивых, нервных и пробуждающих столько фантазии, был устремлен ему за спину, на павильончик. — Там было ужасно мало людей, невероятно мало. Это все потому, что дело шло к дождю, и вся местность казалась такой пустынной, словно там было привидение.

— Привидение? — повторил Гарт.

— Да, это звучит глупо, но думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. Это такое чувство, какое иногда тебя охватывает, особенно в сумерки, в некоторых из средневековых зданий в Равенспорте. Я пила чай в каком-то загородном трактирчике, на котором снаружи была вывеска «Ночлег и завтрак», а ниже было написано: «Свежие яйца», как вдруг поглядела на часы и вспомнила о твоем письме. Поэтому назад я неслась с таким энтузиазмом, что теперь у меня возникло ужасное ощущение, будто я вся вспотела. Возле Фэрфилда я встретила Хэла Ормистона, который ехал навстречу в твоем автомобиле и выглядел ужасно злым.

— А Хэл тебя видел?

— Конечно. Он должен был меня видеть. Мы были едва ли в двух метрах друг от друга, к тому же он ехал не слишком быстро, хотя и не особенно смотрел по сторонам. А это… это очень важно?

— Из всего того, что говорил мой племянник когда-либо в своей жизни, это может быть самым важным. Не отворачивайся от меня, Бетти! Я хочу, чтобы ты ясно понимала ситуацию.

— Со мной все в порядке. Ну, я слушаю тебя.

Гарт показал рукой себе за спину.

— Твою сестру задушили в этом павильончике, — сказал он. — Ее убили, по моему мнению, приблизительно без двадцати минут шесть. Но в медицинских свидетельствах о возможном времени смерти всегда имеется множество противоречий. Поэтому нам не стоит обращать на это особого внимания и пытаться точно установить время. Однако имеется доказательство, что кто-то, тот, кого в павильончике уже нет, должен был находиться там, скажем, двадцать минут назад.

— Кто-то?

— Я имею в виду убийцу. В комнатке, где умерла Глайнис, есть керамический чайничек, полный на одну треть, и этим чаем до сих пор можно ошпариться, настолько он горяч.

— Я не понимаю тебя, любимый. Клянусь, не понимаю! Разве… разве Глайнис сама не могла заварить этот чай?

— Да, могла. Дело не в том, кто заварил чай и пил либо не пил. Но в то время, когда эту женщину могли убить, в то время — при любом возможном расхождении в медицинских свидетельствах — был отлив, и кромка воды находилась почти на таком же удалении, как и сейчас. Посмотри вокруг себя. Посмотри на верхний конец пляжа. В сторону моря. Посмотри на сваи павильончика.

Морской ветерок по-прежнему трепал волосы Бетти и прижимал юбку к ногам. Бетти быстро оглянулась, посмотрела вокруг себя и так же быстро снова перевела взгляд на Гарта.

— Здесь есть твои следы, — продолжил Гарт, — ведущие сюда со склона, где ты оставила велосипед. Здесь есть мои следы, — он протянул руку и показал, — которые ведут сюда от задней стены домика. Однако нигде нет никаких других следов. Видишь?

— Дэвид, я…

— Ты видишь, любимая?

— Да.

— Но ведь убийца должен был уйти из павильончика после того, как убил Глайнис. Теперь его там уже нет. Это означает, что каким-то образом, объясни это как хочешь, этот мужчина, или эта женщина, или какой-то проклятый демон отлива сумел уйти оттуда, не оставив на поверхности мокрого песка ни единого следа.

Около минуты никто из них не произносил ни слова.

Единственный принесенный ветром звук, слышимый ими, был тихим шелестом или шепотом недалекого моря. Но отлив уже закончился. Шум на кромке воды скоро сменится мягким ритмичным гулом накатывающегося прилива.

В этот миг с противоположной стороны до них донесся другой звук. Стук и дребезжание открытого экипажа, расшатанного экипажа, из тех, которые легко можно обнаружить у вокзалов в приморских городках и который в довольно энергичном темпе ехал по шоссе от Равенспорта.

— Нет, Бетти! — Гарт смотрел на возницу и двух его пассажиров. — Оставайся на месте! Я знаю обоих этих мужчин. Нам не удастся избежать встречи с ними.

После того как экипаж исчез за домиком, им не пришлось долго ждать. Двое мужчин прошли через просторный холл и почти сразу появились в открытой застекленной двери, выходящей в сторону павильончика.

Мужчины быстро огляделись по сторонам, однако не обменялись ни словом до тех пор, пока не подошли по песку к Гарту и Бетти. Монокль блестел, хотя не было солнца, которое могло вызвать этот блеск.

— Милый друг, — полным участия голосом сказал Каллингфорд Эббот, — нам сообщили, не знаю, верно или по ошибке, что здесь произошло нечто весьма и весьма неприятное. Надеюсь, поскольку ты уже здесь, то, что мы слышали, — неправда?