— Это я знаю, дядюшка. Об этом ты можешь мне не говорить. Однако обычно она не бывает там так долго, верно?

— Я всего лишь говорю тебе…

Оба посмотрели на море, над которым до самого горизонта клубились серые тучи.

Снаружи, сразу за застекленной дверью, была площадка с редкой чахлой травой, через три или четыре метра плавно спускающаяся к пляжу. Пляж, раскинувшийся перед ними, чем-то напоминал географическую карту. Песок выше границы максимального прилива был белым, ниже этой черты он был влажным, плотным и грязно-серым; за павильончиком уже только был ил.

Море лежало, как живое существо, выдыхающее сквозь болотистую равнину соленый воздух и резкий запах йода. Однако не только на море люди должны думать о морских чудовищах. Павильончик на темных деревянных сваях стоял не далее чем в десяти метрах от границы максимального прилива. Пляж имел такой незначительный уклон, что казалось — этого уклона вовсе нет. За павильончиком серая равнина тянулась еще на шестнадцать метров. Нигде на песке не было никаких следов ног.

Тогда этот факт не привлек внимания Гарта; он не думал, что это имеет какое-то значение. Ведь следы любого человека, входившего в воду два часа назад, уже должны быть смыты отступающим морем. Однако у Гарта было такое ощущение, словно воротничок стал ему тесен и ему трудно дышать этим соленым воздухом.

— Хэл, откуда тебе известно, что Бетти пошла к морю?

— Я видел ее.

— Ты ее видел оттуда?

— Ты поступишь лучше, старина, если не будешь постоянно меня перебивать. Нет! Я ехал в твоем автомобиле вот там, по той дороге, — Хэл показал рукой назад и влево, — по направлению к Равенспорту. Я видел, как она спускается на пляж и идет к павильончику. На ней был ее обычный купальный костюм и большая резиновая купальная шапочка с оборками.

— Ты разговаривал с ней?

— С такого расстояния? — Хэл снова оттопырил губу. — Неужели ты полагаешь, что это возможно? Я окликнул ее, а она подняла руку и помахала мне. И нет смысла утверждать, будто бы я лгу. У меня имеется свидетель, который тоже видел ее. Это свидетель, которого я случайно подвозил в Равенспорт.

— Ну-ну. И кто же это был?

— Твой друг из Скотленд-Ярда. Каллингфорд Эббот.

Гарт быстро обернулся.

— А что здесь делал Эббот? Зачем ты вез его в Равенспорт?

— Вот именно! Интересный вопрос, не так ли? Если говорить о том, что он здесь делал, мне очень жаль, но, очевидно, к тебе это не имеет отношения. В конце концов я сам об этом не знаю. Он держал язык за зубами, как все эти полицейские. — Хэл нахмурился. — Я высадил его в Равенспорте. Потом провел пару приятных часов в трактирчике «У церковного сторожа». Вернулся сюда, потому что ожидал найти тебя здесь, однако появился лишь на пару минут раньше тебя. Надеюсь, этого достаточно?

Гарт снова посмотрел на море.

— Бетти! — крикнул он.

Никакого ответа.

— Бетти!

Звук его голоса разнесся над пустынным пляжем, и снова стало тихо, если не считать стука и урчания автомобильного мотора у калитки.

— Когда ты вернулся из Равенспорта сюда и выяснил, что Бетти нет в доме, почему ты не спустился к павильончику?

— Потому что не хотел набрать в туфли песка и запачкать их грязью. Да ладно, старина! Я что, ненормальный? Меня это не касается… Погоди, дядюшка! Еще секундочку! — быстро добавил Хэл, когда Гарт шагнул в траву. — Прежде чем позволить тебе помчаться к твоей любимой, я должен тебе кое о чем напомнить. Если я возьму твой автомобиль, тебе ведь наверняка это не помешает. Остается лишь уладить мелкое дело насчет тех десяти фунтов.

Они смотрели друг на друга. Гарт вынул из кармана бумажник, достал оттуда два пятифунтовых банкнота, сложил их маленьким прямоугольничком и бросил его в траву к ногам юноши. И словно с песчаной отмели к нему вернулся его собственный крик. Только голос Хэла неожиданно стал высоким и тонким.

— Вы вульгарный грубиян, доктор Гарт. Однако, возможно, пройдет не так уж много времени, когда вам станет стыдно, что вы так поступили.

Гарт, больше не обращая внимания на Хэла, побежал вниз.

Он оставлял за собой отчетливые следы. Сильный стук автомобильного мотора позади него сменился фырканьем, усилился, а потом перешел в гул. Гарт оглянулся через плечо как раз в тот момент, когда зеленый автомобиль с рычанием преодолевал небольшой пригорок, направляясь на север, в сторону Фэрфилда. Гарт потерял равновесие на скользкой грязи, однако не упал.

В павильончик, пол которого находился над уровнем пляжа, вели три деревянные ступеньки. Они заканчивались входом, закрытым отвесно свисающей красно-белой полосатой шторой, купленной год назад. Ее можно было поднимать или опускать изнутри с помощью шнуров. Сейчас штора была наполовину опущена, и Гарт не стал тратить время на подъем. Он согнувшись протиснулся под ней и тут же выпрямился.

Теперь он стоял в тесной полутемной прихожей, спиной к наружной, обращенной на сушу стене. В ней были две совершенно одинаковые деревянные двери, как обычно, приоткрытые; они вели в две комнатки павильончика. Между этими двумя дверями к стене была прикреплена парусиновая занавеска, служащая ширмой.

— Бетти! — снова крикнул Гарт.

Ему ответила лишь тишина.

Он открыл левую дверь, низ которой терся о доски пола. Комнатка была пуста. В каждой комнатке была еще одна дверь, с матовым стеклом в верхней части, ведущая на небольшую веранду, обращенную к морю.

В слабом дневном свете Гарт увидел одну или две табуретки, маленькое зеркальце на стене и полдюжины крючков для одежды. Гарт стоял, вдыхая запах заплесневелого дерева, соли, песка, морского воздуха и духоты, накопившейся здесь за целый день; запах, от которого у человека сжимаются легкие на каждом деревянном пирсе.

Прежние владельцы домика использовали этот павильончик для приемов с купанием. Большая фотография в рамке, сделанная приблизительно в 1897 году и оставленная на стене в гостиной Бетти, изображала две маленькие весельные лодки, в одной из которых были три наряженные дамы, а в другой — три разодетых джентльмена. Компанию вытащили на пляж во время самого высокого прилива. После того как фотограф сделал снимок, им, очевидно, пришлось налечь на весла и доплыть по мелководью обратно до павильончика, чтобы не промочить ноги.

Этих людей здесь уже не было. Остались только их призраки. Гарт медленно сосчитал до десяти. Потом открыл застекленную дверь на веранду.

Веранда была пуста. Лишь чуточку правее, недалеко от двери в другую комнатку, стояло деревянное кресло-качалка с высокой спинкой. Кроме этого кресла, на полу стояли блюдечко и чашка с остатками чая, более свежего и явно не относящегося к 1897 году.

— Бетти!

Дул ветер. Казалось, что давно пропитавшееся влагой дерево втягивает в себя звук так же, как воду. Гарт не слышал даже звука собственных шагов, когда шел ко второй двери. И затем, словно в конце вечности, нашел ее.

Прошло несколько секунд, прежде чем он решился войти в комнатку. Бледный дневной свет падал на темно-коричневый купальный костюм, обнаженные бедра, икры и полотняные тапочки, которые Бетти всегда надевала, когда шла плавать. Головой в купальной шапочке она лежала к столику у стены, на котором стояли чашки и блюдца, коробочка с чаем и незажженная спиртовка. Гарт не видел лица этой женщины, но в этом не было необходимости. Она была задушена.

Он внезапно вспомнил слова, которые неделю назад сказала Бетти, когда читала вслух так называемые модные советы в каком-то журнале.

— Поношенную мохеровую юбку, — цитировала она, — можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. — И добавила: — Фу!

На какое-то мгновение он оцепенел при виде этой сцены насилия, чего с ним как с врачом не должно было бы произойти. Однако это, подумал он, нечто совсем другое. «Поношенную мохеровую юбку можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. Поношенную мохеровую юбку можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. Поношенную мохеровую юбку можно…»