«В данном виде танк Гроте следует считать чисто экспериментальным типом танка. На

нем должны быть опробованы все механизмы, представляющие практический интерес.

Стоимость танка — полтора миллиона рублей — слишком высока для серийного

производства.

Инженер Гроте использовал в создании этой модели множество превосходных

технических идей, ранее в танкостроении не использовавшихся.

Советские конструкторы получили бесценный опыт за время работы с Э.Гроте. Они

изучили лучшие заграничные танки, получили знания по технологиям.

В связи с вышеизложенным предлагается отказаться от дальнейших услуг Эдварда Гроте.

Работу над следующим танком, оригинальной советской разработки, поручить

тов.Барыкову».

...Инженер Гроте покидал Советскую Россию со смешанными чувствами. Он понимал, что

плод его «свободного творчества» использован по прямому назначению не будет. Танк

Гроте станет учебным пособием для русских специалистов.

Что ж, его машина слишком опередила свое время. Чересчур новаторским было в нем

почти все. А ведь характер вооружения мог бы превратить творение Эдварда Гроте в

истребитель танков!..

Нереализованные возможности...

Танк Гроте так и остался единственным и неповторимым: он был изготовлен в одном

экземпляре.

63. Советские танки в Берлине

20 апреля 1945 года, на подступах к Берлину, расположение штаба 1 гвардейской

танковой армии

С Жуковым трудно разговаривать.

Генерал-полковник Катуков звонил ему, измотанный долгими часами боев у Зееловских

высот.

— Георгий Константинович, долго не продержимся: левый фланг у нас открыт, а немец

прет, как бешеный.

Жуков рявкнул:

— Отсиживаетесь по блиндажам? За своими танкистами не смотрите?!

— Дайте хоть кого-то! — закричал в ответ Катуков. — Контратаки гитлеровцев не

ослабевают, а с такими силами, как у меня, далеко вперед не уйдем.

Жуков замолчал и молчал долго.

Катуков затаил дыхание.

— Так, — сказал наконец командующий фронтом, — в резерве у меня сейчас есть

кавалерийский корпус. Отдаю вам, ждите — придут. Но до их прихода — держать

оборону, так вас и так! Жестко держите оборону фланга. Иначе не только танковой армии

— всему фронту... — Он запнулся, подбирая более корректное слово, нежели то, что

вертелось у него на языке. — Не поздоровится нам, товарищ Катуков!

Кавалеристы действительно появились быстро.

А вслед за ними прилетела и радиограмма от командующего:

«Первой гвардейской танковой армии поручается историческая задача — первой

ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично вам поручается организовать

исполнение. Не позднее четыре часов утра 21 апреля любой ценой прорвитесь на окраину

Берлина».

В этом — весь Жуков. «Любой ценой»...

Возможно ли это физически — вот вопрос?..

— Задача поставлена, товарищи, — усталым голосом произнес Катуков. — Значит,

должны исполнить. Дадим Гитлеру последнего пинка — высокой квалификации и в

указанном направлении!

...Путь к Берлину проходил через леса. Дальше начиналась цепь озер, танки там не

пройдут.

А леса горели, и дым пожаров заволакивал все вокруг, мешал видеть.

На каждом шагу танкистов поджидали замаскированные орудия и «фаустники».

Мотострелков пустили перед танковой бригадой.

— Ваша задача, — объяснил Михаил Ефимович Катуков, — обнаруживать и уничтожать

засады. Сейчас главным противником наших танков является не столько танк врага, сколько этот клятый «фауст».

...Сержант Пепелюк, немолодой уже человек, с зеленой ленточкой «сталинградской»

медали, первым заметил опасность.

—

Затаился,

—

пробормотал

он.

—

Не

знает,

что

я

его

вижу.

У Пепелюка было «ночное зрение» — как у кошки, чем он немало гордился. Он

действительно видел лучше, чем другие.

Порыв ветра отвел в сторону завесу дыма — на один миг, но этого хватило. Пепелюк

выстрелил из личного оружия, и на дорогу выпал человек, все еще сжимавший

фаустпатрон.

— Ребенок! — Глаза Пепелюка округлились.

Немало немцев убил он сам, дважды ранили его самого; видел он, как погибали его

боевые товарищи. В сожженных немцами деревнях попадались ему и тела детей. Но

никогда в жизни Павло Пепелюк не поднимал руки на ребенка.

— Да что это такое? — вскрикнул он.

Мальчик лет четырнадцати с фашистской повязкой на руке лежал перед ним на дороге.

— Гитлер призывает в армию подростков, — сказал лейтенант Васькин, командир

отделения мотострелков. Он остановился рядом посмотреть. — Плохи его дела.

— Плохи не плохи, а такое дитѐ с «фаустом» много дел наворотить может, —

пробормотал Пепелюк. — Вот и думай, как быть.

— Ты не думай, Пепелюк, — посоветовал Васькин. — Твоя задача — обеспечить проход

нашим танкам на Берлин. А смерть этого ребенка пусть на тех будет, кто его в бой

отправил.

Подминая под гусеницы кустарники, двигались через лес советские танки.

Они шли на Берлин.

21 апреля 1945 года, предместье Берлина Кѐпеник

И снова Жуков, как и в былые времена, действовал танками «нестандартно» — как

кавалерией. Бросил их, всю силу, против одного города.

Он спешил. Ходили слухи, будто немцы пытаются заключить с союзниками сепаратный

мир. Словом, нужно было брать фашистского зверя за горло прямо в его берлоге — и как

можно скорее.

Зазвонил телефон. Жуков метнулся к аппарату, схватил трубку, сказал — как ему

показалось, спокойно (на самом деле почти крикнул):

— Жуков у аппарата!

— Это Дремов, — раздался флегматичный голос комкора. — Докладываю. Мой корпус,

взаимодействуя с пехотой Чуйкова, ворвался в Кѐпеник.

Жуков метнулся к карте: Кепеник — ближний пригород Берлина, фактически — уже сама

столица.

— Где остальные?

— Берзарин был на севере, как далеко продвинулся сейчас — не знаю.

Жуков бросил трубку.

Началось!

Сбывается самое несбыточное — то, что под Сталинградом, под Курском казалось почти

невозможным.

Советские танки — в Берлине.

Предстояли последние схватки с врагом. И никто не сомневался в том, что этот бой будет

самым жестоким.

21 апреля 1945 года, Эркнер, командный пункт Катукова

— Михал Ефимыч, — голос командира корпуса Бабаджаняна подрагивал, и Катуков с

удивлением понял, что тот удерживается от смеха, — у меня тут нарисовались японцы.

Что с ними делать?

— Какие японцы, что вы несете? Откуда вы взяли японцев? — взорвался Катуков.

— Да черт их знает, говорят — посольство.

— Шлите их сюда, разберемся, какое еще посольство...

Через час на командном пункте возникли японцы. Им показали «главного» — на

неискушенный взгляд, командующий сейчас мало отличался от простого офицера,

выглядел почерневшим от усталости и отнюдь не щегольски одетым.

Катуков с трудом скрывал изумление, видя, как эти люди вежливо кланяются ему.

— Кажись, не слишком они уверены в нашем теплом приеме, Михал Ефимыч, — заметил

начальник оперативного штаба Никитин. — А?

— И с чего бы? Они же союзники нашего злейшего врага! — ответил Катуков. — Однако

помните директиву «об изменении отношения к немцам» — ну, ту, где нам категорически

не рекомендуется мстить местному населению? И Кутузов то же говорил, когда