– Нет, – вдруг возразил лумбаганец, – мне было ведено доставить вас сюда в целости и сохранности.

– Значит, ты сам во всем и признался! – рявкнул полковник.

– Рука твоего друга, сжимающая мне шею, не оставляет иного выбора, – вздохнул Инарп.

– Так что вам было приказано? Что?

– Те, кто нанял меня, – захрипел Инарп, – просили доставить им землянина или землян в хорошем состоянии, это все, что я могу сказать вам. Я всего лишь посредник.

– Замолчите! – прервал его Ретиф. Он предупредительно поднял руку. Из глубины колодца, куда вела узкая лестница, раздался еле слышный звук – как будто кто-то украдкой поднимался к ним. – Придется отложить наш разговор до лучших времен, Инарп, – сказал он тихо. – А теперь выводите нас отсюда. И на этот раз постарайтесь не заблудиться.

– Хорошо, я постараюсь.

Он повел землян обратно по коридору, по которому каких-то полчаса назад они спасались от ярости озверелой толпы. Затем все повернули в один из боковых проходов, – а попросту в очень узкий туннель с осклизлыми неровными стенами, прорубленный в громаде здания, – и через пять минут остановились перед первой ступенью узкой каменной лестницы, ведущей наверх.

– Вот, кажется, и военная лавка вашего посольства, – сказал, хмуро улыбаясь, лумбаганец. – Только не думайте, что это я вскрыл брешь в вашей системе безопасности. По меньшей мере пара десятков здешних семеек живут роскошно благодаря этой лестнице. На икорке и паштете. И знаете, они вовсе не желают возвращаться к нашим истолченным в порошок гнилым орехам и обезвоженным псевдофруктам.

– Так они воруют из посольских магазинов?! – вскричал полковник.

– Не нервничайте, – посоветовал ему Инарп. – Это обходится вам неизмеримо дешевле, чем если бы мы обратились к вам за статусом зоны бедствия и «гуманитарной помощью». Но мы считаем: если та или иная форма жизни в состоянии прожить сама – пусть живет, пусть идет своим собственным путем. Хорошо бы вам это уяснить.

– А что вы нам прикажете делать с вашими нищими? – сказал Уорбатон. – Никакими коврижками у них не изменить мнения о режиме правления, с которым они знакомы только со слов полицейских в участке. Конечно, было бы проще всех этих нищих изъять… из жизни. Но почему-то эта акция доброй воли вызывает роптание на страницах наших желтых газетенок…

– Ну, мне, пожалуй, надо идти, друзья, – сказал Инарп, смело прерывая рассуждения военного атташе. – Я признаю, что все случившееся было паршивой затеей. И чтобы нам окончательно помириться, хочу вам сразу дать совет: будьте настороже, когда придет Летняя Резня, – она не за горами. Я назначен в команду, девиз которой: «Земляне – убирайтесь домой!» Тамошние мальчуганы из тех, что попроще, они играют без правил.

– Пошли, Ретиф, – сказал Маньян, ставя ногу на ступени лестницы. – Все равно с толпой бороться нет смысла, это вам не разгневанный шеф нашей миссии.

Отпуская воротник лумбаганца, Ретиф сказал:

– Да, да, Инарп. Даже после того, как мы познакомились со здешними настроениями, мы называем нашу миссию миссией. Возвращайтесь к своим нанимателям и скажите им, что мы, земляне, имеем привычку все-таки приходить на помощь, когда нас зовут.

– Вы, иноземцы, – народ со странностями, – проговорил Инарп и в следующую секунду растворился в темноте.

– Эй, Ретиф! – тоном упрека заговорил полковник. – Нам следовало задержать этого мерзавца и не выпускать до тех пор, пока мы не выясним все детали этой его «паршивой затеи».

– Мне кажется, что будучи на свободе, он нам больше пригодится. – С этими словами Ретиф вытащил откуда-то визитку, одолженную у лумбаганца из кармана: – Таверна «Почки и наковальня», улица Дакойт, двенадцать, – прочитал он.

– Я знаю, где это, – сказал полковник. – Это отвратительный притон около скальповых полей. За рюмку араки там снимут голову с кого хочешь.

– Место свиданий, – задумчиво произнес Ретиф.

Маньян и Ретиф оказались в числе последних, поспевших к длинному столу в конференц-зал. Они занимали свои места, сопровождаемые укоризненными взглядами выпуклых глаз посла Паунцрифла. Он сидел во главе стола рядом с миниатюрным Джитом, который здесь на Лумбаге, отправлял сразу две должности: посла с планеты Гроа и генерального председателя лумбаганской Комиссии Мира.

– Итак, если все мы готовы, – начал его превосходительство, – я…

– Секундочку, Гарвей, если позволите… – заговорил вдруг Джит своим обычным голосом – шепотком с придыханием. Так у гроасцев были устроены голосовые связки. – Сегодня моя очередь председательствовать на совещании. Так что, если вы не возражаете…

– Что такое?! – хрипло пролаял Паунцрифл. – Очередная маленькая шутка? Чудесно, все смеются, господин посол! Теперь, как я уже сказал…

– Смотрите-ка! Он все еще не понимает! Старина, передайте сюда молоток, и я продолжу совещание. – С этими словами Джит дернул микрофон на себя. – Так вот, друзья… – попытался он начать.

– Слушайте меня, Джит! – взревел землянин. – Вы прекрасно знаете, что сегодня утром я уступил вам место и в лифте и за завтраком: я отчетливо помню, что вам подали меню тогда, когда с моего стола даже еще крошек не стряхнули!

– Это не считается, – решительно возразил Джит и закрепил микрофон напротив своего места. – Сегодня я хотел бы узнать, каков прогресс в наших усилиях водворить на Лумбаге расовое равенство. – Его усиленное микрофоном шипение оглушительно разнеслось по залу, не оставив в тишине ни единого укромного уголка.

– …уж не говорю о том, как ловко вы подмаслили держателя автостоянки, чтоб вам перекрасили гараж раньше меня. – Возражение Паунцрифла перекрыло даже технические возможности микрофона.

– Каков же прогресс в наших усилиях облагодетельствовать статусом некомбатантов несчастных аборигенов этого забытого богом и погруженного во мрак мира? – невозмутимо продолжал Джит. – Конечно, не обижая их. – При этих словах он небрежно поприветствовал двух присутствующих на совещании наблюдателей-лумбаганцев, сидевших в дальнем конце стола в своих причудливых утыканных бусинами одеяниях. Те так же небрежно ответили на приветствие. У них были каменно-непроницаемые лица, и невозможно было понять, что у них на уме. К тому же они соблюдали абсолютную тишину, расположившись своими грузными телами в мягких креслах.

– Все последние шесть лет, что межпланетный Трибунал Мира исполнял здесь свои благородные обязанности по отысканию путей к расовому примирению, отмечены знаком прогресса, – стараясь наклониться как можно ближе к микрофону, заявил Паунцрифл. – К сегодняшнему дню завершено строительство сорока двух вилл для высокоответственных руководителей первого класса. Скажу больше: введен в строй биллиард на сто столов, увеселительное учреждение на сорок номеров…

– Обойдемся без фривольностей, – прошипел Джит и вернул себе микрофон.

– Я хочу обратить ваше внимание на недавнее освящение и введение в строй кибернетической исповедальни на сто келий, в которой важное место отводится священному устройству, снабженному песочными часами, приводящемуся в действие при помощи обыкновенной монеты. Это чудо способно пропускать через себя, подарив очищение, пару дюжин кающихся грешников в час! А между тем это всего лишь нехитрый механический набор плат на тысяче магнитов Госса…

– Хочется отметить, – прогремел-таки голос дорвавшегося до микрофона после краткой борьбы со своим соперником во главе стола Паунцрифл, – что процесс примирения протекает удивительно быстро. В ответ некоторым нашим критикам я могу привести результаты проведенных недавно статистических анализов специалистами в области здешнего мрачного феномена – насилия. Так вот, в них сообщается, что в прошлом месяце число потерь среди безработных бездельников в возрасте от восемнадцати до сорока девяти лет в светлое время дня сократилось более чем… э-э… более чем на 0,46 процента по сравнению с аналогичным месяцем прошедшего года!

Джит пригнул руку Паунцрифла с микрофоном к себе и отчаянно зашипел: