– Монстры? – переспросил Маньян, первый секретарь делегации с Земли, прибывшей на Лумбагу для участия во всепланетной Мирной Конференции. – Где?

Он окинул изучающим взглядом пестрящий яркими нарядными одеждами базар.

Вот мимо него проталкивается абориген, насвистывающий под нос, начинающийся в середине лба, какую-то мелодийку. У него целых девять ног и красивая, отливающая апельсином кожа.

А вот и его трехногий, покрытый пурпурными и розовыми пятнами «земляк», торгующийся с держателем продуктовой лавки, приметным своей красно-зеленой полосатой кожей.

Глаза выхватывают из толпы бугристую голову, украшенную причудливыми, но непропорциональными ветвями рогов.

– Я не вижу здесь никаких монстров, – уже совершенно спокойно продолжил Маньян. – Обычные лумбаганцы. Боюсь, вы наслушались сплетен, мой дорогой полковник.

– Сейчас я говорю вовсе не об этих полосатых и рогатых ребятах, – проворчал военный атташе. – Я анализирую непрекращающийся поток сообщений, которые вы называете сплетнями, о плотоядных колдунах и мертвецах, об ужасных уродцах, которыми кишат местные болота.

– Чушь, – рассеянно заметил Маньян, залюбовавшись вдруг красочной сценой: как торговец раскладывает перед публикой свой товар – целый сундук париков, портативные диапроекторы с мелькающими на куске белой ткани картинками, протезы конечностей (для обычного и парадного ношения, а также для занятий спортом), местные побрякушки и темные оплетенные бутылки со светящимися шариками внутри для состоятельных покупателей. – Я признаю, что каких-то шесть лет назад местные жители немногим отличались от дикарей эпохи неолита, но теперь – хвала Дипломатическому корпусу Земли и его политике просвещения – они неплохо смотрятся даже для периода средневековья.

– Тонкое наблюдение, – подтвердил сказанное второй секретарь Ретиф. – Но вот беда: порой очень непросто нащупать грань между дикостью неолита и разнообразием форм средневековья.

– Проблема в том, – сказал полковник Уорбатон, – что во всей этой чертовой толпе вы не сыщете двух одинаковых аборигенов! Все на этой планете – члены какого-нибудь меньшинства. И все эти меньшинства грызутся между собой, как собаки!

– Да ну вас, полковник, – поморщился Маньян. – Я согласен, что набор местных расовых противоречий является для вашей группы Объединения головоломкой, но я также уверен, что очень скоро нам удастся найти решение, которое бы наконец удовлетворило штаб Сектора.

– Сомневаюсь, что все так просто, – не унимался полковник. – Далеко не ко всем выходкам, совершаемым у нашего посольства, позволительно относиться наплевательски. А уж когда утренняя газета помещает объявление, в котором обещает щедрый куш за свеженькую и готовую к употреблению голову человека или лумбаганца, тут впору строить баррикады!

– Обычные упражнения в риторике. – Маньян явно не принимал настороженности полковника. – В конце концов, если столь разноликий народ, как лумбаганцы, вдруг подумывает об избрании нового правителя, который был бы угоден всем, – и это при их-то священных традициях взаимного геноцида!

– это может прекратить беспорядки в рядах инакомыслящих.

– А если учесть, что диссидентов здесь больше, чем прочих, то это становится отличным выходом из положения, – согласился Ретиф. – У меня такое чувство, что со своим решением поддержать нынешнее правительство планеты посол Паунцрифл немного переборщил.

– Мягко сказано, – промычал полковник Уорбатон. – Вы ведь хотели выразиться порезче? А я так думаю, что раз два лумбаганца не могут без драки даже часы сверить, куда уж им договориться о правителе, который устраивал бы их обоих и еще помыкал ими с их же согласия.

– Судя по вашим замечаниям, у вас мало доверия к демократическому миротворческому процессу, проводимому сотрудниками Корпуса! – довольно резко сказал Маньян. – Между тем, не худо бы вам припомнить поговорку, лучше синица в руке, чем журавль в небе.

– Ну что же еще делать? – с раздражением в голосе вопросил полковник. – Все успокоительные средства нами уже использованы: смерчи листовок, ураганы плакатов, призывающих свернуть эти кровавые базары, бесконечные предложения о перемирии, одно-, двух-, многоэтапном прекращении огня, блокировка демилитаризованных зон, – это ведь все огромная работа! А они и по сей день за головами охотятся: уж не говорю о руках, ногах и задницах…

Излияния полковника были прерваны тем, что на расстоянии трех футов от его головы в стену с лету впечатался порядочный глиняный комок. Это сопровождалось резко возросшим гулом толпы на базарной площади.

– Похоже, нам пора убираться, – сказал Ретиф. – Иначе нам придется столкнуться с Субботним Обрядом аборигенов ближе, чем обычно.

– Не смешите нас, Ретиф, – проговорил первый секретарь, правда, как-то неуверенно. – Простая демонстрация приподнятого настроения… Мой анализ тенденций этих волнений подсказывает мне, что сегодня все будет на редкость спокойно.

Через кучи рассыпанного угля Ретиф глянул в направлении беспорядочно раскиданных низеньких домишек на том конце базарной площади: в просветах между домами зеленел местный закат, бросавший блики на полоску открытого моря, буквально загроможденную парусами. Бледными зелено-желто-оранжевыми тонами мерцал соседний остров. Собственно, система этих и некоторых других островов – экваториальный архипелаг – и составляла всю поверхность суши этой планеты.

– Может быть, вы и правы, – сказал он. – Но, кажется, сейчас нашим взорам предстанет энное количество копий, костылей, вил, мечей и ножей для разделки крупных туш.

– Нафантазировать можно и похлеще, Ретиф. Несмотря на изумительный скачок к цивилизованности, аборигены все же чувствуют себя комфортней, имея при себе символическое оружие. Таково реальное объяснение без примеси мрачной фантастики.

– Несомненно, но почему-то мне этот шум толпы напоминает улей, в котором поковыряли палкой…

– Это же базар! Торгуясь шумно, они получают своего рода удовольствие, Ретиф. На Мэйси я видел кое-что и почище. – Маньян строго посмотрел на своего коллегу. – Вы слишком робки, Ретиф. На вас это не похоже. Полагаю, вам нужно встряхнуться. Я не собираюсь возвращаться в посольство, пока не куплю стеганый халат, как обещал тетушке Нэнси.

– Берегитесь! – вдруг вскрикнул Ретиф, хватая Маньяна и оттаскивая его в сторону. Массивный дротик с металлическим звоном ударился о шершавую стену позади них. Ретифу удалось поймать его на отскоке.

Крепко держа Маньяна за руку, Ретиф толкнул его к двери: тот хрипло вскрикнул, увидев, хлынувшую в узкий проход озверевшую толпу. Аборигены, во всей дикой красоте своих раскрасок и всевозможных наростов на телах, вертели над головами скрываемым до последней минуты оружием, количество которого множилось с невиданной быстротой. Кроме того, они стали кровожадными воплями раззадоривать друг друга. Послышался звон стекла, из опрокинутой тележки с жареными орехами курился дымок.

Высокий лумбаганец с лицом синего оттенка и четырьмя большими пронзительными глазами, тремя отвислыми ушами и пастью, способной в один присест проглотить любое тройное блюдо, бросился по направлению к землянам, размахивая над головой пятифунтовой мотыгой со стальным заостренным наконечником. Ретиф кинул в него дротик, целясь в грудь, и в следующую минуту толкнул за собой обшитую тканью дверь. Лумбаганец попытался увернуться, но не успел: дротик косо ударил его в то место, где у людей была грудная клетка. Маньян застонал, увидел в окно, как раненый абориген выронил свое оружие и всеми своими четырьмя руками ухватился за торчащее из груди древко дротика. Напрягшись, он наконец выдернул его.

– Будь я проклят, но ты, землянин, вспорол мои чудесные кишки! – прохрипел на одном из местных диалектов бородавчатый лумбаганец, зажимая лапой бескровную рану. – Как же так? Говорили, что вы, земляне, не оказываете сопротивления…