Вторая версия: убийство — дело рук Егора Полушкина, крестника покойного. Он у Ведерникова служил, проворовался, был, как всем известно, изгнан из торговой конторы взашей и грозился отомстить, чему найдутся свидетели. Не исключено, что все-таки решился на месть… Допустим, Полушкин выбрал подходящий момент, убил крестного, а деньги из его рук прихватил, чтобы иметь средства скрыться впоследствии. Хотя не исключаю, что убийство — результат стечения случайных обстоятельств. Полушкин, раздраженный, обиженный, бродит возле дома Ведерникова в смутной надежде на встречу с крестным и выяснение отношений — другой возможности поговорить с Савелием Лукичом у него нет — и в доме Ведерниковых, и в конторе, и в управлении заводом всем служащим приказано не пускать парня на порог. Итак, Егор замечает, что окно приоткрыто, проникает в дом, бродит по комнатам, находит ружье… И у него неожиданно рождается план — выстрелить в Ведерникова и таким образом отомстить. С идеей мести крестному, как мы знаем, он носится давно.
— Так кого арестовать прикажете? — поинтересовался пристав Задорожный. — Верховского или Полушкина? Я сразу же пошлю людей для ареста и обыска, в долгий ящик откладывать незачем.
— А пожалуй что, Тарас Григорьевич, арестуем обоих, пока из города не сбежали. Хуже от этого не будет. После разберемся, как у них с алиби и с прочим. Мотив, как видим, и у одного, и у другого найдется.
— А как насчет Жоржа Райского, Викентий Полуэктович? — спросил Дмитрий Колычев. — И у него мотив найдется, да еще какой мотив — оскорбленная любовь… Он ведь тоже при свидетелях грозился убить и Ведерникова, и Волгину, и себя…
— Кто, Райский? Актер? Этот слизняк? Не смешите меня, Дмитрий Степанович! Он может кого-нибудь убить только в сценических постановках, да и то сперва будет долго без толку махать бутафорским мечом. А пока что, господин прогрессивный криминалист, к вам деликатная просьба — встретьте у театра Ольгу Александровну, спектакль вот-вот закончится. Объявите ей печальную новость, только деликатно, батенька, с подготовкой, с подходцами, чтобы беды с ней не случилось. А то сразу огорошите, а Волгина — дама нежного воспитания. А после проводите ее сюда. С ней тоже побеседовать не помешает. Бедняжка, только-только, в сентябре, обвенчалась с покойным — и вот вам какой поворот судьбы! Уже вдова…
— Петр, пойдешь со мной к театру? — окликнул Колычев друга. — Встретим Ольгу Александровну.
— Да, конечно. Господи, что с ней будет, когда она узнает?
Бурмин передал готовый протокол на подпись Хомутовскому. Тот был не слишком доволен, что к этому важному делу следователь Колычев привлек человека постороннего, не состоящего на службе в местном Окружном суде, но все-таки Петр Сергеевич — юрист с университетским дипломом, не так уж страшно, если и окажет помощь. Может быть, обживется в городе и тоже изъявит желание послужить в судебных органах. Людей со столичным образованием в уезде ой как не хватает!
— Одну минуточку, господин Бурмин, — Петю схватил за рукав фотограф Иогансон, — одну минуточку!
И жарко зашептал:
— Мне сегодня удалось сделать уникальные кадры! Это — настоящая сенсация! Я уже бегу проявлять пластинки и печатать фотографии. Конечно, снимки потребуются для нужд следствия, но с негативов можно отпечатать сколько угодно фотографий. Вы столичный журналист, у вас бойкое перо, и если вы сопроводите мои фотоснимки репортажем, так сказать, с места события, такой материал можно будет продать не только в наш «Демьяновский вестник», но и в губернские, и даже в столичные газеты. Клянусь, с руками оторвут! Все-таки Ведерников — это фигура! Только бы почтовые чиновники с их забастовками не подвели… Но я найду способ распространить репортаж по редакциям!
— Потом, потом, — отмахнулся Петя. — Об этом позже.
— Хорошо, только не затягивайте слишком! Такие сведения подают в горячем виде!
— Господин Фролов! — Колычев окликнул доктора. — У вас не найдется при себе скляночки нашатыря или чего-нибудь подобного? Мне придется объявить Ольге Александровне о постигшем ее несчастье, боюсь, ей может стать дурно. Выдайте мне что-нибудь для оказания первой помощи даме…
Доктор порылся в саквояже и протянул следователю маленький флакончик с плотно пригнанной пробкой.
Пора было идти в театр, чтобы объявить ничего не подозревающей женщине, что ее муж найден бездыханным в кровавой луже, а она отныне — вдова…
— Нет, а господин Иогансон хорош! Каков пройдоха этот фотограф! — говорил Петя по дороге к театру.
— Да пусть себе, — махнул рукой Дмитрий. — Нельзя же требовать, чтобы он все время помогал бескорыстно, за грошовое полицейское вознаграждение. Человека подняли с постели, он бегом кинулся к нам со всей аппаратурой, причем взял самую лучшую и дорогую. Ты заметил — он снимал «Кодаком», это очень дорогой заграничный аппарат, а в провинции — так просто бесценная редкость. Ночью будет печатать снимки… Пусть уж использует их не только для судебных нужд, а и по собственному разумению, и приобретет таким образом немного славы и денег. И ты можешь написать репортаж, если хочешь, я не возражаю. Ты хотя бы тактично подашь материал и не станешь извращать фактов…
— Я ведь пишу серьезные статьи по специальности, по теории права, а ты предлагаешь мне заняться криминальной хроникой из провинции?
— Ну почему предлагаю? Это дело добровольное. Хочешь, пиши судебный репортаж, хочешь, статьи по специальности. Но, Петя, согласись, что расследование убийств — это и есть наша специальность. Почему бы тебе не осветить это убийство в печати, раз уж ты оказался косвенно причастен к его расследованию?
Когда Дмитрий и Петя вошли в театр, спектакль уже кончился. Ольге Александровне кто-то успел сообщить о гибели мужа. Она лежала без чувств на диване в кабинете антрепренера. Несколько артистических дам хлопотали возле нее. В тесной комнате пахло нашатырным спиртом и смешанным букетом разнообразных духов.
— Какое несчастье! Боже мой, какое страшное несчастье! — скороговоркой повторял антрепренер Богомильский, маленький лысый человечек, суетливо бегая взад и вперед по театральному фойе. — Господин Колычев, в это просто невозможно поверить, здесь, в Демьянове, в этой тихой заводи, такое злодейство! Бедная, бедная Ольга! Она не перенесет… Я знаю, вы — благородный человек. Прошу вас, нет, умоляю, не тревожьте сегодня Волгину вопросами, даже если по служебной необходимости вы обязаны допросить всех близких покойного. Сжальтесь, господин следователь! Ольга такая чувствительная, мы все тревожимся за ее рассудок. Опять она осталась одна на свете, среди жестоких, равнодушных людей, рядом с падчерицей, которая ее ненавидит…
Этой же ночью по подозрению в убийстве были арестованы Вячеслав Верховский и Егор Полушкин.
Верховский, гордо подняв голову, с пренебрежением посматривал на полицейских, и только неестественная бледность лица и дрожащие пальцы выдавали его волнение. Он уже не раз подвергался аресту, но такое серьезное обвинение, к тому же не политическое, а уголовное, предъявлялось ему впервые. Алиби у Верховского не было. По его словам, он весь вечер провел дома в одиночестве за чтением.
Егор, увидев в своем дворе полицию, залился слезами. Когда его уводили, мать валялась в ногах у полицейских и истошно кричала…
Демьяновским полицейским, не приученным к подобным сценам, было очень тяжело вывести Егора из дома, перешагивая через распростертую у порога седую простоволосую женщину, с воем хватавшую их за сапоги. Кто-то из прибежавших на шум соседок пытался поднять ее с земли, но старуха Полушкина словно обезумела…
Артель грузчиков, в которой теперь работал Полушкин, в вечер убийства занималась срочной разгрузкой баржи в порту. Грузчики показали, что Егор весь вечер работал с ними, как все, таскал на горбу мешки и никуда не отлучался, но прокурор в это не верил.
— Батенька, во-первых, он все-таки мог отойти незаметно, а сколько тут ходу до дома Ведерниковых — пара минут, — говорил Хомутовский, просматривая записи допросов артельных. — А во-вторых, если кто из грузчиков и заметил отсутствие Полушкина, могут покрывать по-приятельски. Попросту говоря, врут, чтобы выгородить собутыльника. Я не доверял бы подобному алиби, Дмитрий Степанович. Меня лично показания грузчиков нисколько не убеждают. Это такая публика, надо будет, они вам под присягой покажут, что Стенька Разин ожил и на Ведерникова напал самолично. И что, верить им прикажете? Да показания грузчиков про Полушкина гроша ломаного не стоят. Вот как уличим их во лжи, начнут канючить: «Это мы, батюшка, шутейно, не подумавши брякнули!» Шельма народ!
