Но Толя не обращал на Витьку внимания: он занимался Гришей, ощупал, встряхнул его, взял за руки и несколько раз сделал ему искусственное дыхание.

— За что они тебя повесили?

— За ноги… — прохрипел Гриша.

— Да нет… Я спрашиваю — почему?

— Ну… Ну, это тренировка такая. Испытание на перегрузку.

— Ах, вот что. Тогда понятно: в космонавты готовитесь? — Толя подступил к Витьке. — Твоя затея?

Витька промолчал.

— Ну, и докуда бы он висел? — спросил Толя.

— До тридцати, — пискнул осмелевший Комар. — А я до сорока провисел!

— Ну, а ты до сколька можешь, Буян?

— До пятидесяти трёх, — сквозь зубы сказал Витька.

— Так… — Толя посмотрел на ребят, потом на верёвки, болтавшиеся на металлической раме. Глаза его озорно блеснули.

— Привязывай.

— Чего?.. — не понял Витька.

Толя уже сбросил пальто и шапку.

— Меня привязывай. — Он одним упругим толчком встал на руки, поднял ноги к самой перекладине железной кровати.

Гриша и Лёнька растерялись. А Витька не растерялся. Он сразу же взялся за верёвки.

— Учти, руками упираться нельзя.

— Учту. Привязывай, да покрепче, я ведь тяжелее вас. Вот так. Ну, теперь считай.

Витька начал считать:

— Раз, два, три…

А Толя всё командовал:

— Чего торопишься? Считай нормально, как по секундомеру.

Гриша восхищённо смотрел на повешенного. Вот кто наверняка не только боксом, но и гимнастикой занимается. Вот что значит первый юношеский разряд! Толя Гончаров не хрипит, не задыхается и не просит отвязать. Даже руками в землю не упёрся ни разу.

Витька досчитал до ста и замолчал.

— Чего же ты, Буян? Давай считай.

— Хватит, — хмуро сказал Витька.

Толя Гончаров согнулся, подтянулся, сложился пополам, ухватился руками за верхнюю перекладину рамы и сам себя отвязал.

— Вот это да! — сказали в один голос Гриша и Комар. А Витька промолчал.

— Надо на кольцах заниматься и на турнике, — сказал Толя. Он попрыгал на месте, разминаясь, раскинул руки, сделал несколько глубоких вздохов и присел на берёзовый чурбан. — Скажи, Буян, за что ты меня тогда ударил?

Витька опять промолчал. А что ему говорить? Гриша и Лёнька отлично видели, что нечего.

— Так за что же? Скажи, не трусь.

Витьке нельзя говорить такие слова. Он сразу же вскинул голову, набычился. А Гриша испугался: вдруг теперь Толя ударит Витьку? Да от Витьки ничего не останется. Гриша сказал скороговоркой:

— Ты, Толик, самый сильный в школе. Витя поспорил, что не побоится тебя…

— Да? — Толя Гончаров встал с чурбачка и упруго шагнул к Витьке.

Витька не отступил. Лишь быстро прикрыл лицо локтем, съёжился. А Толя весело засмеялся. Он протянул руку Витьке ладонью вверх.

— Мир?

— Мир, мир! — сразу же закричали Гриша и Лёнька.

— Мир, — сказал Витька и облизнул губы. Он вложил свою руку в пятерню Анатолия и тут же скорчился, скривился, несколько раз переступил с ноги на ногу, закряхтел, надулся, как пузырь, — вот-вот лопнет. — Пусти, больно…

— Разве? — невинно спросил Толя Гончаров. — Извини, я не рассчитал, хотелось покрепче пожать твою мужественную руку. — Он разжал пальцы и снова уселся на чурбачок. — Садитесь, пацаны, потолкуем.

Гриша и Лёнька сразу же охотно сели на пустой ящик, а Витька остался стоять; он переступал с ноги на ногу, потирая правую руку.

— Ты смелый, Витя, — сказал Анатолий. — Это я признаю. Но твоя смелость, понимаешь, какая-то шиворот-навыворот. Ведь посмотри, что получается? Мне ты разбил губу? Разбил. Ни за что, просто так, за здорово живёшь. Гале Бровкиной сунул за ворот лягушку; нашёл кого обижать, она ведь девочка, сдачи дать не может. А Грише приказал два дня не есть, да ещё подвесил голодного за ноги. А для чего всё это?

Гриша и Лёнька посмотрели друг на друга: «В самом деле, для чего?»

А Толя усмехнулся и продолжал:

— Прежде, чем сделать что-нибудь, надо подумать. Думать должен каждый. Этой способностью, между прочим, и отличается человек от животных — от свиньи или от барана, например.

Толя вынул из кармана пальто яблоко и сунул его Грише.

— На, подкрепись, несчастный голодающий.

Комар захихикал. Витька всё хмурился; он тёр и тёр свои пальцы, хотя они, наверно, уже не болели.

Витька сидел за своей партой задумчивый какой-то. Не вертелся, как обычно, не шептался с Лёнькой, не зубоскалил, не стрелял через трубку бумажными шариками, а на переменке не толкался и не дал никому ни одной подножки.

И это было так не похоже на него, что все удивились. Галя Бровкина даже спросила, не заболел ли он?

Галя спросила это не просто, а насмешливо, с улыбочкой. За такую улыбочку Витька влепил бы подзатыльник кому хочешь. А тут не влепил. Даже ничего не ответил.

— Чего ты к нему лезешь? — вмешался Лёнька Комар. — Вот я сейчас тебе…

Он хотел было схватить Галю за косу, но Витька неожиданно поймал его руку.

— Чего ты, Вить?

— Ничего… — пробормотал Витька.

Комар удивился. Да и Галя — тоже. Она так удивилась, что тоже спросила:

— Чего ты, Витя?

А Витька, не дождавшись конца переменки, ушёл в класс и уселся за свою парту.

Должно быть, и Полина Павловна заметила, что с Витькой творится что-то необычное. Она частенько поглядывала на него, но ничего не спрашивала. И только под самый конец урока вдруг вызвала Витьку к доске.

— Возьми мел, Витя, пиши…

И учительница продиктовала такую фразу: «Кто полетит в космос».

Ребята сразу притихли, начали переглядываться, — это что-то новое, интересное. А Витька насторожился.

— Ну, что же ты, Витя? Пиши.

Витька написал крупными буквами: «КТО ПОЛИТИТ В КОСМОС».

Полина Павловна мельком взглянула на доску и повернулась к классу.

— Кто может ответить на этот вопрос?

Первым поднял руку Гриша.

— В космос возьмут только сильных и смелых.

— Так. А ты, Галя, что хочешь сказать?

Галя Бровкина встала, отбросила за спину косу. Посмотрела сначала на доску, а после на Витьку; на этот раз без улыбочки.

— В космос возьмут таких, во-первых, кто пишет без ошибок. Ведь правда же, Полина Павловна?

Все ученики дружно засмеялись. И учительница улыбнулась.

— Правда, Галя. Молодец, садись. А ты, Витя, подожди, поправь прежде ошибку: надо писать — полЕтит.

Витька покраснел, запыхтел. Исправил ошибку и поплёлся на своё место.

А учительница продолжала улыбаться.

— Так кто же из вас, когда станете большими, хотел бы удостоиться такой чести — полететь в космос?

Оказалось, что все хотели бы полететь. Даже коротышка Коля Трещёткин, который носит очки, потому что близорукий. Даже бледненькая Тася Смирнова, которая чуть не каждую неделю ухитряется простуживаться и таскает с собой по два носовых платка, — и та подняла руку.

Ребята оживлённо заспорили между собой — кого возьмут, кого не возьмут в космонавты. Колю Трещётку, пожалуй, возьмут: он хотя и близорукий, зато в радиокружок ходит; Лиду Васильеву тоже могут взять: она фотографировать умеет, у неё есть «Смена-3». А уж Тася Смирнова не полетит: её просто мама не пустит!

Вот о чём говорили ребята. А Полина Павловна смотрела на своих учеников добрыми серьёзными глазами, и в классе постепенно стало тихо.

И тогда учительница сказала:

— Перед приёмом в отряд космонавтов каждого из вас обязательно спросят: а каким ты был в школе? Помогал ли в беде товарищу, не обижал ли слабых и маленьких? Не тратил ли ты время попусту на глупые выходки, от которых для окружающих только вред?

Так говорила Полина Павловна. И при этом она ни на кого в отдельности не смотрела. Она смотрела на весь класс, а все смотрели на неё и слушали. Только Витька смотрел куда-то в сторону.

Тут прозвенел звонок. Уроки кончились.