«Мумии», не терпевшие его и раньше, за эти три года возненавидели его лютой ненавистью, они не могли ему простить, что он не соблазнился их посулами, не стал предателем, не изменил рабочим и крестьянам, не отказался от социалистического кредо. «Мумии» обливали его грязью, клеветали на него, пытались свергнуть и, конечно, уничтожить, а с ним уничтожить и идею социалистических преобразований, пробивавшую себе путь к сердцам чилийских трудящихся, несмотря на саботаж, заговоры, диверсии и лживую пропаганду оппозиции. Но прошло три года, а он все еще находился у власти, живой и невредимый, как всегда, готовый к бою и к встрече с опасностью, откуда и от кого бы она ни исходила. До сих пор ему везло. Он уверовал в свою счастливую звезду и считал, что она не подведет его и впредь.
По своей натуре дон Чичо был бойцом, ему даже нравилась эта атмосфера ожесточенной борьбы, в которую он был погружен уже многие годы и без которой просто не мыслил своего существования. Его качества руководителя, вождя и государственного мужа особенно четко проявлялись в минуты опасности. В такие минуты он становился собранным, решительным, непреклонным. Конечно, три года у власти не прошли для его здоровья бесследно. Он поседел, взгляд его стал жестче, но в целом физически, да и духовно он был в хорошей форме.
Изменила ли власть Сальвадора Альенде как человека? Такой вопрос задали его супруге Ортенсии итальянские журналисты уже после его гибели.
Тенча ответила:
— Да, я должна признать, что после избрания Сальвадор изменился. Власть его не испортила, если вы имеете в виду это. Конечно, человек неожиданно оказался в центре серьезнейших проблем, вся ответственность легла на его плечи, трудности возросли. Он был целиком поглощен своей деятельностью. Он стал более напряженным, озабоченным, он, несомненно, утратил спокойствие и невозмутимость прежних времен. Но не потерял чувства юмора. Сальвадор всегда быстро реагировал на шутку и любил сам шутить. Потом такие моменты спокойствия возникали все реже. Его чувство юмора постепенно обретало все большую полемическую силу. Ответы, которые когда-то были тонкими и ироническими, теперь стали резкими и сухими.
Казалось, он предчувствовал, что времени у него мало и что надо экономить даже слова. Его фразы, его суждения, его замечания приобрели иные масштабы, стали более глубокими. Часто у меня появлялось ощущение, что в полемике с противниками он обретал какую-то неизвестную до того силу, совершенно новую силу. Я была восхищена, но в то же время и огорчена этим углублением личности Сальвадора. Я была убеждена, что как государственный деятель он рос, но как человек он утратил былое спокойствие. Он все чаще говорил: «Время, время! Мне нужно больше времени, чтобы сделать все это». Он был сильным, крепким. Мне кажется, что за всю жизнь у него никогда не было даже насморка. Когда он ходил пешком, даже в последнее время, многие, более молодые, еле поспевали за ним.
Годы власти еще более сблизили дона Чичо с его дочерьми, принимавшими активное участие в борьбе за социализм.
Тенча рассказывает:
— Он был очень привязан к детям. Необычайно привязан. Они его любили, они необычайно восхищались им как политическим деятелем. Конечно, между ними бывали споры. Разница между поколениями чувствовалась и в нашем доме, в этом отношении мы не отличались от многих других современных семей. По мнению дочерей, все то, что делалось, следовало делать более решительно, быстрее, более радикально. Так, например, наши девочки не одобряли расширение политической платформы. Они говорили, что это потеря времени, что реформы нужно проводить в жизнь, и все. Проводить их немедленно. В общем, обычные разговоры молодежи. Но их связывала огромная любовь и взаимное уважение…
Ожидал ли он переворота? Разумеется. Более того, он четко представлял себе, что в случае его свержения власть захватят ультраправые. Вскоре после «Танкасо» он говорил: «Нет лучшей альтернативы моему правительству, и, если его свергнут, на его место придет самая зловещая и жестокая диктатура, начнется гражданская война».
Знал ли он, что в роли заговорщиков выступят военные? И это ни для него, ни для других не являлось секретом. Его дочь Беатрис вспоминает: «Фактически весь месяц, предшествовавший перевороту 11 сентября, мы находились постоянно начеку. Не проходило и дня без слухов о военных мятежах и готовящемся государственном перевороте».
Что же представляли собой эти чилийские военные, кому они служили, за кого готовы были сражаться? На этот вопрос не было однозначного ответа.
Чилийские вооруженные силы к моменту переворота включали в себя сухопутную армию — 38 тысяч солдат, в том числе 9 тысяч солдат, служащих по призыву; морской флот, состоящий из 15 тысяч матросов, в том числе 1200 матросов, служащих по призыву; около 22 500 карабинеров и около 8 тысяч офицеров и солдат авиационных сил. Итак, всего 83 500 под ружьем. Рядовой состав рекрутировался из самых отсталых слоев населения. Командование армии исходило из того, что чем невежественнее солдат, тем беспрекословнее он будет выполнять волю офицера.
Чилийская армия была весьма замкнутым организмом, на протяжении почти сорока лет послушно служившим правящим классам. Традиционно она была пропитана прусским духом. В ней имелось много выходцев из семейств немецких колонистов, среди которых были сильны профашистские симпатии и антикоммунистические предрассудки. Впрочем, реакционных взглядов придерживались не только офицеры немецкого происхождения, но и многие креолы. В течение последних десятилетий в армии время от времени, как уже известно читателю, появлялись «гориллы» — претенденты на роль «спасителей родины от коммунизма». Такими были генералы Ариосто Эррера, Вио, Гамбоа и ряд других, но они, как правило, не находили поддержки у своих коллег и исчезали с политической сцены с такой же быстротой, с какой на ней возникали.
Большинство офицерства придерживалось проамериканской ориентации, что в конце концов и явилось решающим фактором, толкнувшим армию на свержение президента Альенде, ее верховного главнокомандующего согласно конституции. Французский журналист Филипп Лабреве в газете «Монд» писал вскоре после переворота 11 сентября: «Если чилийским правым силам удалось свести на нет усилия бывшего президента Альенде в направлении сохранения политического нейтралитета вооруженных сил и заставить последних переметнуться в их лагерь, то это в огромной мере объясняется постоянным влиянием, оказываемым американскими военными на своих чилийских коллег, с которыми они знакомились во время стажировок по усовершенствованию или специализации. Именно на специальных базах в зоне Панамскою канала или в американских военных училищах завязываются связи между офицерами обеих армий и, может быть, рождается единомыслие между ними».
Ежегодно, сообщает тот же автор, проходили стажировку в США и в американской зоне Панамского канала 200 чилийских офицеров и унтер-офицеров, а всего со времени окончания второй мировой войны в США побывало 4 тысячи чилийских офицеров. Один из них, участник переворота генерал Вашингтон Карраско, бахвалился перед французским журналистом, что извлек большую пользу из своей стажировки в Панаме, где его обучали методам «войны против партизан». Что касается генерала Пиночета, то он трижды — в 1965, 1968 и в 1972 годах (от есть уже после прихода Альенде к власти!) — проходил соответствующую обработку по борьбе с «подрывными» элементами на американских базах, расположенных в зоне Панамского канала.
— Вы убеждены, что переворот генералов был организован Соединенными Штатами? — спросил Тенчу после сентябрьских событий корреспондент итальянского журнала «Эуропео».
Тенча ответила:
— Я убеждена в одном, абсолютно убеждена: в огромном влиянии Соединенных Штатов на наши вооруженные силы. Контакты между чилийской армией и американской армией всегда были очень тесными. В наших вооруженных силах всегда было много североамериканцев. По иронии судьбы, союз с североамериканцами был своего рода традицией. Мы сами, представители народного правительства, приглашали генералов Соединенных Штатов в качестве почетных гостей на различные церемонии, награждали их орденами, окружали их уважением, дружбой, забывая обо всех возможных разногласиях, о различных точках зрения, о различных политических позициях.
