Таким образом, обстоятельства, заставившие Елизавету живо заинтересоваться сообщением о какой-то провинциальной русской труппе, становятся ясны.

Нужно было срочно познакомиться — конкретно и лично! — с тем, что же представляют собой эти русские театральные спектакли, вспыхивавшие в самых разнообразных местах России, попытаться, если это возможно, приспособить их для обслуживания двора, а затем — конечно, под контролем, — и для обслуживания населения столицы. Если в Ярославле, по сообщению генерал-прокурора, русская труппа работает уже год — тем лучше: можно начать с ярославцев.

И Елизавета немедленно отдает распоряжение срочно доставить ярославских комедиантов в «Северную Пальмиру».

Нa дальнюю зимнюю дорогу в Петербург каждому из ярославских актеров было выдано от казны… по одному теплому одеялу.

Повидимому, сенатской роты подпоручик Дашков действовал достаточно энергично. В те времена сенатские указы доходили из столицы до волжских городов почти через два месяца. Но уже через месяц после приказа Елизаветы — 3 февраля 1752 года — генерал-прокурор Н. Ю. Трубецкой рапортовал царице о приезде «Федора Волкова с братьями и протчими, всего двенадцать человек».

Имена половины участников первой ярославской труппы известны вполне достоверно. Это Федор и Григорий Волковы, семинарист Иван Нарыков, цирюльник Яков Шуйский, Алексей Попов и Михаил Чулков. Пятью следующими предполагаются регистраторы Иван Иконников и Яков Попов, заводчик Гаврила Волков, Семен Куклин и Демьян Галкин. А двенадцатый? П. И. Сумароков, племянник драматурга, называет несколько фамилий: купеческого сына Скачкова, Михайлова и двух братьев Егоровых.

Двор ждал молодых провинциальных актеров. Их поместили в теперешнем Смольном дворце, предусмотрительно приставив к ним для наблюдения особое лицо «из кофишенских помощников».

Во многих старых биографиях Волкова читаем: царица настолько горела нетерпением поскорее увидеть игру ярославцев, что повелела волковской труппе на следующий же день после приезда дать свой спектакль. Это неверно.

Несмотря на сильное нетерпение, проявленное Елизаветой при вызове ярославцев, им пришлось дожидаться своего дебюта перед царицей целых полтора месяца. Причина оттяжки была для тех времен уважительна: ярославские актеры приехали великим постом, когда все развлечения церковью запрещались. Все же при дворе к ожидаемому дебюту готовились с большим интересом. Об этом свидетельствует прежде всего выбор помещения для волковского спектакля. За два года до приезда ярославцев актеры-кадеты разыгрывали своего «Хорева» в Малом интимном театре царских покоев. Для спектакля же ярославских «комедиантов» был отведен Большой театр Зимнего дворца. Сохранились также указания, что специально для этого представления усиливалось и улучшалось свечное освещение театра.

…Невыносимо долго тянулся для ярославцев этот пост. Наконец, он закончился, и 18 марта 1752 года волковские актеры выступили во дворце. Царица и «некоторые знатные персоны» смотрели ярославцев в пьесе Дмитрия Ростовского «О покаянии грешного человека».

Напомним вкратце сюжет представления, типичный для репертуара старого русского театра; это частично объяснит и успех сумароковских трагедий. Оно было достаточно мрачным, содержание этой пьесы. Действие происходит в пустыне… Увешанный черными нашивками, с надписями грехов, выходит кающийся; его привлекают на свою сторону справа — божественные ангелы, слева — демоны, полные гееннского огня. Кающийся просит помощи бога, но надписи грехов на одежде мешают ему. Демоны торжествуют и уже готовы увлечь его в ад. Но сладкозвучное пение ангелов заставляет грешника снова шептать слова покаяния. По мере его раскаяния, страшные надписи грехов с него спадают, одежда его светлеет. Изнемогая, грешник умирает с очищенной душой, за которой сверху спускаются облака. Раздается завывание подземных сил и победное пение ангелов.

Впечатление, произведенное игрой ярославских актеров в этой пьесе, Новиков характеризует так: «Искусные и знающие люди увидели превеликие способности в сем господине Волкове и прочих его сотоварищах, хотя игра их и была только что природная и не весьма украшенная искусством». В отличие от «природной» игры ярославцев, в спектаклях, виденных двором, к этому времени уже начала складываться известная сценическая традиция, воспринятая у гастролировавших западных трупп. Позже эта традиция частично скажется и на игре самого Волкова и особенно его товарищей (в первую очередь Нарыкова-Дмитревского). Но несомненно, что в первом дебюте ярославцев и избалованная царица, и требовательный Сумароков, и остальные придворные увидели налет провинциальности, недостаточной выучки, отсутствия даже той школы, какой обладали хотя бы актеры-кадеты Шляхетного корпуса. Эта купеческая и мастеровая молодежь казалась безусловно талантливой, но ее необходимо было отшлифовать, привить ей соответствующую культуру, нужные знания, светские манеры.

Вскоре после дебюта, возбужденные всеми событиями и выступлением перед самой императрицей, многие участники ярославской труппы тяжело заболели нервным потрясением. Их отправили в Смольный дворец, где они лежали под наблюдением дворцовых медиков. В связи с болезнью ярославцев было отдано даже любопытное распоряжение «не отпускать ко двору ее величества огурцов и прочего… пока болезнующие горячкой ярославские комедианты совершенно от той болезни не освободятся». Болезнь ярославцев — повидимому, в том числе и Волкова — тянулась довольно долго. 25 мая царица устно приказывает еще раз освидетельствовать молодых комедиантов «лейб-медикусу и главному директору над всем медицинским факультетом» Герману Бургаве.

После выздоровления ярославцев прежде всего определилась судьба двух из них — Ивана Нарыкова-Дмитревского и Алексея Попова. 10 сентября 1752 года по именному указу царицы их направили в Шляхетный корпус «для обучения словесности, иностранным языкам и гимнастике». Остальные ярославцы (часть из них по выздоровлении отправили обратно на родину) продолжали некоторое время упражняться то в доме графа Головина (теперь Академия Художеств), то в Немецком театре на Большой Морской.

С 16 декабря 1752 по 19 мая 1754 года двор Елизаветы находился в Москве. Вместе с ним выехали в старую столицу и братья Волковы, возможно, с Шуйским, Чулковым и другими. Уже в качестве московских (а не ярославских, как Нарыков и Попов) комедиантов они фигурируют в указе 8 февраля 1754 года, которым они также направлялись в Шляхетный корпус. Новых воспитанников Сухопутного корпуса — Федора и Григория Волковых велено было «подумать французскому и немецкому языкам, танцовать и рисовать, смотря кто какой науке охоту и понятие оказывать будет, кроме экзерциций воинских».

Братья выехали из Москвы вместе, но в корпус явились порознь. Григорий Волков приехал в Петербург 26 февраля, а Федор несколько позже — 22 марта. Канцелярия корпуса тотчас же оформила зачисление их в кадеты — их отдали «под начало» инспектора корпуса подполковника фон-Зихгейма.

Теперь в корпусе обучаются уже четыре ярославца из волковской труппы. Золоченая нищета, в которой жила и царствовала Елизавета, не помешала назначить четырем новым воспитанникам Сухопутного Шляхетного корпуса не совсем обычное содержание: Федору Волкову, как организатору и руководителю труппы — 100 рублей, Григорию Волкову, Нарыкову-Дмитревскому и Попову по 50 рублей в год — сумма по тем временам довольно значительная.

Четверо ярославцев начинают учиться в привилегированном дворянском учебном заведении. Они одеты, как и кадеты-дворяне, в мундиры «дикого» (зеленого) цвета, с шелковыми или гарусными петлями и пуговицами, носят шляпы с узким золотым позументом и черные «аглицкие» чулки. Лишь одна мелкая внешняя особенность сразу же отделяет ярославцев — сыновей купцов и священников — от кадетов-дворян. В отличие от «благородных» воспитанников Сухопутного Шляхетного корпуса четверо ярославцев, по распоряжению двора, не носят шпаг.