Соля, они нашли быстро, при этом отпали все подозрения в его участии в возможном похищении. Воевода дрых в своем кабинете, упершись головой в заваленный объедками стол. Пришлось опохмелить, но тут был виден человек с большим опытом. Уяснив в чем дело, воевода взвился, и попытался обидеться, но, поняв ситуацию, быстро остыл. А, остыв, завелся вновь, но теперь по делу. Разозлившись, почти до точки кипения, он развил активную деятельность. Оказывается, караул у него тоже был, и тоже трезвый.

Выяснилось, что девушка не выходила с территории гарнизона. Это обрадовало всех, кроме Сунильды, которая теперь в свою очередь взвилась.

- А не кажется ли баторам, что даже во хмелю, бросать молодую красавицу в казарме, это.... В общем, не сильно поднимет ее репутацию!

Но Федору, вдруг стало не до ее увещеваний, он осознал, что его гложет даже не тревога, а предчувствие, предчувствие чего-то плохого, очень плохого. Форт был обыскан в течение часа, причем с каждой группой солдат, ходил представитель Федора. Девушки не было. Начали опрашивать офицеров, которые были с ними, кто последним видел. Видели, как она вышла из комнаты с Прошкой Рогом, только вот и Прошки не видать, из форта не выходил.

Соль рассвирепел так, что Федор испугался, тот аж позеленел.

- Шкуру спущу с урода, - только и смог выговорить он, - а ну пошли.

Глубину казематов форта, Федор себе не представлял, они спускались по лестнице, начинающейся в конце узкого коридор, минут пять. Наконец Федор и Данила Соль оказались у единственной темной двери, из маренного дуба. Замка на ней не было, но Соль приложил руку, и что-то сказал. Тяжелая дубовая дверь даже не скрипнула, открылась легко и тихо. За ней была просторная, темная комната, вот только окон в ней не было. Из открытой двери, пахнуло знакомым запахом, плотный поток теплого воздуха пах кровью и горелой плотью. Беспокойство Федора усилилось, приняв просто чудовищную форму. Соль попытался возится с попыткой зажечь второй факел, но Федор просто щелкнул пальцами и скрестил потоки, комнату залил яркий белый свет. Присутствующим предстала жуткая картина.

Комната, в которой они оказались, изначально была просто храмом. Стены ее украшали резные деревянные панели, с порнографическими изображениями в человеческий рост. Это было своеобразное искусство, только не искусство резчика, а какое-то другое. Вся комната, по периметру стен, была заполнена резными изображениями совокупляющихся людей. Фигуры были выполнены из розового мрамора, на темном древесном фоне. Вошедшему, при свете факела казалось, что он оказался в центре невероятной групповухи. Федор глянул на них мельком, не пытаясь рассматривать внимательно, не до того было. Тем не менее, даже при случайном взгляде, зрителя окатывало тяжелой горячей волной страсти. Магии в этой комнате было навалом. Но внимание вошедших привлекло не искусство резчика, и не огромная разбитая, бог весть скольки спальная кровать. Все смотрели на то, что было сейчас главным.

На полу, в расчищенном от богато украшенной мебели, в центре комнаты, была начертана фигура. Чем-то неуловимым напоминающая ту, которую увидел Федор, впервые оказавшись в этом мире. Только та была начертана углем, а эта кровью, тут же на полу, лежала человеческая рука, послужившая кистью. Рядом стоял таз, в который сливали кровь, из еще бьющегося тела, поскольку все вокруг было в мелких брызгах. В одном из углов фигуры, основой которой была пятиконечная звезда, лежало человеческое сердце, далее печень, половые органы, почки, и венчала фигуру, не отрезанная, а оторванная, голова Прошки.

Увидав такую картину, воевода сел на колени, и завыл в голос.

Федор, молча, материализовал меч, лезвие которого блеснуло черным вулканическим стеклом, и, направив его на Данилу. Соля, спросил:

- Тебе нечего нам рассказать воевода?

Рассказ воеводы был долгим, но Федор выслушал его, что называется, не отходя от кассы, то есть прямо в комнате. И Дан Соль рассказал:

Оказывается, то, что магии в Синеозере нет, это утверждение несколько неверно. То есть той привычной магии, которую называют магией света и тьмы, здесь действительно нет, но есть магия стихий и богов. Владеющих магией стихий на Роолинке единицы, и те стараются сюда не ездить. А вот магия богов здесь есть. В общем, обходя подвалы крепости, они с Прошкой нашли эту комнату. Попервоначалу начали рассматривать срамные картинки. Чуть друг друга не того, ну ели выбрались. Поскольку форт еще частенько используется как тюрьма, временного содержания. Взяли пойманную воровку, привели сюда. Потешились всласть, чуть девку не за.... Наутро вернули ее на место, девка еле шла, но ничего не помнила. В общем, потешились воевода с помощником. А потом стали находить в комнате записки с указаниями, что делать и кого вести. Воевода испугался, хоть и был после ранения годен на это, только тут. Отобрал у Прошки ключ, и завязал сюда ходить.

Умен был воевода, хоть и жена от него ушла, освистав на весь Воличь. Не стал он рабом неведомого бога. А вот Прошке видать ума не хватило. Они с Прошкой как братья, с малолетства вместе, не мог он сам такое удумать, не грамотен, не учен, читает по слогам. А вот подишь ты, - и воевода с ужасом покосился на оторванную голову, из которой торчали гортань, сосуды и бесформенные куски мяса.

- Так значит этот е...вый божок, украл Нину. Да я тебя Данила Соль сейчас на куски нашинкую. Вот этой штукой кастрирую.

И Федор двинулся к воеводе, стоящий на коленях Соль побелел. Он не мог отвести взгляд от стеклянного лезвия, которое медленно завибрировало в предвкушении крови.

На пути Федора встали Ворон и Опора.

- Одумайся княже, он тут причем, вон тот виноват, да с него взятки гладки, - сказал Ворон. - Хватит в бирюльки играть, берем его и идем к Солям. Они должны нам как свинья крестьянину.

- Не нам, а Нине, - бросил Федор, который уже стал остывать. Что уставился, воевода вставай, пошли.

- Славичь, - прошептал воевода, - Славичь с сестрой! Храни нас Ворож! Да со стеклянным мечем!

- Так, где Секачь, - выспрашивал Федор Ворона, шагая между ним и воеводой. Меч висел в ножнах, которые нашли в одном из местных магазинов ястреги, и преподнесли в дар князю.

- Секачь. Это не сотник Неугода ли? - спросил идущий рядом воевода.

- Он самый, - ответил Федор.

- Его два дня назад поймали, Факорт Пон обвинил сотника в том, что тот украл у него меч ценой в двенадцать тысяч золотых.

- И где дворянин из моей свиты, вооруженный врученным мной лично оружием - начиная сатанеть, язвительно осведомился Федор, - и кто такой этот Понт, больно имя знакомое, прямо Понтий Пилат какой-то.

- Секачь в войсковой тюрьме, - ответила за воеводу, идущая сзади Сунильда - а Пон это местный купчина, у него здесь дела, он снабжает войска оружием и припасами, нам он должен много, даже по сравнению с другими, тысяч двести золотых.

Идущий рядом воевода остановился, и открыл рот. Сунильда подтолкнула его вперед, а Федор сообщил очередную новость:

- Я еще и барон Шон Терг, к вашим услугам, - холодно улыбнулся он - и задолжал этот урод моему предшественнику.

Полностью деморализованный Дани Соль, видимо, уже перестал удивляться, он только понуро махнул головой. На выходе из форта их ждали кони, Солю, солдаты подвели двуколку, запряженную спокойной лошадкой. Тот виновато посмотрел на Федора, и, получив согласный кивок, гаркнул, словно на смотру:

- Коня командиру, трибога в душу, вас.

Федор оглядел своих спутников, и его взгляд остановился на бледном, словно вырезанном из мрамора лице Коваля. Лицо Опоры не выражало ничего, но глаза горели, и единственной живой частью лица были пульсирующие на нижней челюсти желваки. Поняв, что происходит, что-то совсем из ряда вон, он сам подошел к Опоре, и властно бросил:

- Говори.

- Он давно этим промышляет, он поставляет оружие ротам, и главное высшему офицерскому составу. Мой отец был оружейником, жил тут рядом на улице, сразу за выходом из порта, отца казнили по подобному обвинению. А меня и сестру оставили на улице нищими, мне было пятнадцать, и я неплохо знал кузнечное дело, поэтому меня взяли в подмастерья. Сестра вышла замуж, и уехала в Аргон, подальше отсюда, да и я, став постарше, постарался убраться подальше. Занял денег, в рост, в казне барона Шон Терга, и попал в рабство. После двадцати, отцовский долг перешел на меня, а платить мне не чем, вот и оказался среди боевых холопов барона. А вот, вернулся.