– Я, – медленно ответил он, – один из немногих счастливчиков, кому разрешено знать о Валь–Каше. Мое знакомство с деревней началось много лет тому назад, как и знакомство с Люком.

– И вы всё это время знали о Люке, то есть, о том, кто он на самом деле? – Джой нетерпеливо наклонилась вперед.

– Я знал его еще до того, как он стал таким, – признался доктор. – Я знал его мать.

Всё замерло в тот миг, когда Джой сложила факты вместе.

– Мари–Роуз? Вы знали её?

Коллье поднял голову.

– Люк рассказал тебе о своей матери, – в его голосе звучало удивление. – Он никогда не говорит о ней. Для него рассказать тебе… – мягкие синие глаза горели тем, что, возможно, было надеждой.

– Я знаю, – пробормотала Джой, – то, что случилось с ней, нанесло ему глубокую рану, – видение говорящего Люка, зыбкое и отдаленное в мерцающем свете костра, понизило её голос до шепота. – Но он никогда не упоминал вас.

– Я не удивлен. Это гораздо характерней для него – не говорить об этом, вообще. Как ты сказала, – грустно продолжил он, – это нанесло ему глубокую рану. Но он никогда не показывал этого. Никому, кроме тебя.

Джой наслаждалась внезапно нахлынувшей теплотой, которая купала её сердце в нежном пламени. Было еще слишком новым и слишком странным – осознать прозвучавшие слова.

– Если вы знали мать Люка, значит, вы знали Люка еще мальчиком.

– Да, – его глаза безучастно посмотрели в окно. – Я мало видел его в течение первых лет жизни, когда с ними был его отец. Позже, – его голос сел. – Позже, когда он остался один, я мог предложить ему свою дружбу и получить его дружбу взамен.

– Таким образом, он не был совсем один, – пробормотала Джой. Теперь она понимала то, что говорил ей Люк. – У него были вы.

– Иногда этого было недостаточно, – Коллье опять повернулся к ней, его лицо вытянулось. – Конечно, к тому времени деревня приняла его, и он проводил часть времени здесь. Но, по мере того, как он становился старше и все больше и больше видел внешний мир, жизненный опыт менял его, и казалось, он больше не принадлежит ни одному из миров.

Джой осознала то, что внезапно пришло ей на ум.

– Одинокий волк.

– Да, – улыбнувшись, Коллье перевел на нее взгляд, но не сосредоточиваясь полностью. – И для него эти слова имеют большее значение, чем ты можешь себе представить.

Перебирая вопросы, которые она должна была задать, Джой задумчиво нахмурилась.

– Люк – лугару, – сказала она, наконец, осторожно выговаривая слова, – но он говорил, что есть и другие. Его мать…

– Была тем, кем и он, – тихо подтвердил Коллье. – Прекрасной девочкой и изящной волчицей с шерстью столь же черной, как тьма, – скрывая своё появившееся удивление, Джой наблюдала, как лицо доктора превращалось в лицо гораздо более молодого человека. Человека, говорящего о любимой женщине. Она не могла найти слов для ответа, но он продолжил сам. – Ни один из нас не знал, что произойдет, когда она выбрала отца Люка. Мы не могли защитить её после того, как это случилось.

Все вопросы застряли в горле Джой. Тишина была заполнена мучительными воспоминаниями, и прошло некоторое время, прежде чем глаза доктора вновь посмотрели на неё, всё еще горящие отблеском старого горя.

– Я пытался быть своего рода отцом Люку, но он был очень мужественным мальчиком. Он мог только допустить, чтобы я – это в большей степени – либо кто–нибудь еще заботились о нем. До тебя.

Джой поняла преднамеренное изменение темы, но не могла отойти от впечатления того, что открыл ей Коллье. Она откинулась назад на стуле, не обращая внимания на боль в ребрах в тех местах, где они прижимались к резным деревянным спицам.

– Мари–Роуз была оборотнем, – выдохнула она с любопытством, – и эта деревня, – она снова быстро села, – все они – тоже оборотни? – Клэр, с её молниеносными движениями, Филипп, высокий и задумчивый, робкий и прилежный Жан–Поль и даже добродушная и грубоватая бабушка Люка? Представление Бертранды, превращающейся в злющую старую волчицу, было достаточным, чтобы сбить трезвый ход её мыслей.

Коллье покачал головой прежде, чем смех иссяк.

– Не все – одни ветви рода сильнее других, некоторые потеряны навсегда. Иногда способность к трансформации отсутствует у целого поколения. Мать Люка несла в себе истинную кровь так же, как и её отец. Сейчас достаточно много взрослых, чтобы создать большую стаю, – тон его голоса был печальным, и Джой вспомнила ту же самую печаль в голосе Люка, когда он рассказывал о своих людях.

– А дети?

Опустив голову, Коллье закрыл глаза.

– Пока они не достигнут половой зрелости, мы не можем знать. Трансформация болезненна для них. Некоторые и вовсе не изменяются, – наконец, он поднял глаза, и они были меланхолично–серьезными. – В каждом поколении всё меньше и меньше детей. Валь–Каше постепенно вымирает. Когда–нибудь… – он прервался. – Я боюсь, что время людей Люка проходит.

Проглотив неожиданный комок в горле, Джой моргнула.

– Я сожалею.

Она подумала о людях, которых встретила, о детях, об очевидной преданности Люка им, даже если он никогда и не признается в этом. Казалось странным, что все это имело для неё значение и она могла даже поверить в такую невероятную услышанную историю. Но это действительно имело значение, и она действительно в это верила. Что–то глубоко в её душе ответило такой бесспорной уверенностью, что у неё не оставалось никакого выбора. Совсем никакого.

– Боюсь, что не слишком хорошо объяснил тебе, Джой, – сказал Коллье в тишине. – Я надеялся, что для тебя будет возможным это понять. Я очень благодарен…

– За то, что я могу это принять? – Джой покачала головой с кривой усмешкой. – Алан, именно я должна быть благодарна за то, что у меня есть такой друг, как вы, – она снова потянулась, чтобы поймать его руку, он мягко сжал её снова. – Всё меняется так быстро, что иногда я думаю, меня уже больше ничего не сможет удивить.

Сильнее сжав руку, Коллье искал её взгляд.

– Если что–то на самом деле… если что–нибудь удивит или испугает тебя, если ты когда–нибудь будешь нуждаться в какой–либо помощи, Джой, я хочу, чтобы ты знала – я рядом.

Джой сморгнула внезапные слезы.

– Я знаю. Спасибо, Алан.

Стул скрипнул под ним, когда доктор сменил позу, выпуская её руку и разминая свою шею.

– А теперь, думаю, самое время немножко подольше подвигаться перед сном. Не будь слишком самонадеянной – твоему телу всё еще нужно много времени, чтобы выздороветь. Сейчас ты в хорошем состоянии, и так как холодный дождь закончился, я могу вызвать свой транспорт, чтобы он подобрал меня. Я последний в списке.

Он поднялся, и Джой со стоном подалась вверх, чтобы схватить его за руку. Они несколько раз прошлись по комнате, и, наконец, он сказал:

– Ты уже думала, где бы хотела провести оставшуюся часть времени своего выздоровления? – его голос был осторожен, и Джой подняла взгляд от пола к его лицу. – Ты не должна слишком перегружать себя, тебе действительно нужно время, чтобы полностью выздороветь, но примерно через неделю ты сможешь уехать из деревни. Тем не менее, я бы рекомендовал тебе еще несколько недель подождать, прежде чем совершать любые длительные поездки.

Его последние слова прозвучали почти вопросом, который Джой не совсем поняла. Медленно двигаясь в сторону кровати, Джой утонула в пушистой мягкости перины, в то время как Коллье осматривал её швы.

– Я вообще не думала об этом, – признала она, нахмурившись. – Я… – эмоции, которые вызвал вопрос доктора, заставили её заколебаться. «Люк, – это было первой мыслью, – Люк». Казалось, она не могла понять внезапную суматоху своих мыслей. Она не думала о «после» – не тогда, когда находилась здесь, в Валь–Каше.

Она попыталась подумать о возвращении к своему домику, о возвращении домой – но даже слово «Дом» не имело никакого смысла. Больше не имело. Это засело свинцовой тяжестью у неё в животе и поднялось вверх, сжав горло так, что никакой звук не мог выйти.