* * *

В сотый раз развернувшись на пятках, Люк покачнулся и стал мерить маленькую комнатку в обратном направлении. Все давно разошлись – даже его бабушка, получившая угрожающее предупреждение, имела достаточно здравомыслия, чтобы не оспаривать приказ своего внука. Никому из них не надо было ничего объяснять. Они уже все поняли и знали Люка достаточно хорошо, чтобы испытывать его терпение в такой момент.

Губы сложились в подобие рыка. Он знал, что вел себя, как дикое животное, потерявшее чувство собственного достоинства, которое требовал от него дух волка. Произошедшее стерло все различия. Он яростно угрожал Коллье, своему старому другу, физической расправой, если тот не позаботится о том, чтобы Джой выжила и чтобы с ней было все в порядке. Многое говорило в пользу человека, который противостоял Люку и чуть не заставил его устыдиться своими спокойными заверениями.

Но Люк знал, что находится на грани срыва. Если Коллье в самом ближайшем будущем не выйдет из этой комнаты и не скажет, что с Джой будет все хорошо…

Дверь распахнулась прежде, чем он успел закончить свою мысль. Люк прыжком пересек комнату и остановился рядом с Коллье, пока тот закрывал за собой дверь.

– Ну, говори.

Доктор не вздрогнул от резких слов, близости напряженного тела и горящих глаз Люка. Однако, Алан имел достаточно здравомыслия, чтобы рискнуть и дальше держать Люка в неведении.

– С ней будет все в порядке, Люк. Немного внимания и заботы, и будет, как новенькая.

Только сила привычки удержала Люка на ногах. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Коллье воспользовался этим легким замешательством и продолжил:

– Просто повезло, что я вовремя оказался здесь со своим ежемесячным визитом. Ты действительно хорошо о ней заботишься, но Джой нуждается в еще большем уходе, чем ты и здешние условия можете ей предоставить, – он замолчал, хмуро рассматривая Люка, выражение его лица стало глубоко задумчивым. – Она – сильная девочка, упорная, что вызывает к ней массу уважения. Что я действительно не могу понять, так это то, как такое могло произойти, как ты мог позволить ей…

Люк двинулся вперед к двери, уворачиваясь таким образом, чтобы доктор не мог препятствовать его движению. Не успел он открыть дверь, как Коллье остановил его, хватая за руку. Люк переключил свое внимание на доктора, сдерживаясь и практически до тошноты сопротивляясь волнам яростного гнева. От этого его мускулы завибрировали, и глаза Коллье неуверенно мерцали, разглядывая твердые мышцы предплечья Люка под своими пальцами. Но доктор держал крепко, и Люк желал избавиться от ослепляющей его ярости. Часть его ни человеческого, ни волчьего существа страстно желала отшвырнуть старого друга в сторону, как какую–то несущественную помеху. Вместо этого, он дождался момента, когда сумел связать звуки в слова, и произнес:

– Я должен идти к ней, – голос звучал почти ровно, почти нормально. – Позволь мне пройти, Алан.

Он почувствовал, что Коллье понял предупреждение, однако, доктор встретил его взгляд и не сдвинулся с места. В любой другой раз Люк, как это часто бывало в прошлом, восхитился бы бесстрашием друга. Сейчас же тот являл собой помеху, с которой не было настроения возиться. Он приготовился выдернуть руку и оттолкнуть Коллье в сторону, но доктор опять опередил его.

– Она нуждается в отдыхе, Люк, – невозмутимость в работе, которая создала репутацию Коллье в том, что он знал, как обращаться с больными, заставила Люка нехотя прислушаться к словам. – Как тебе хорошо известно, она слишком много всего перенесла, и я только что позволил ей уснуть. По причине сотрясения головного мозга ее следует будить каждый час или два, поэтому ей нужно получить максимум отдыха в промежутках.

Люк прочитал искреннее сочувствие в спокойных голубых глазах Коллье и нехотя отвел взгляд, сжимая челюсти, вопреки желанию проигнорировать слабый упрек доктора и здравый смысл. После долгого, напряженного момента он убрал пальцы с дверной ручки, высвободился из захвата Коллье и отступил на несколько шагов назад. Тело требовало незамедлительных, стремительных действий, но он неподвижно стоял до тех пор, пока доктор не расслабился и не отошел от двери. Они смотрели друг на друга, в конце концов, Коллье вздохнул и присел на одну из резных табуреток, стоящих у печи, утомленно потирая лоб.

– Ты действительно хорошо о ней заботился до нашего прихода, Люк. Из–за раны на голове она могла потерять критическое количество крови. Если бы это произошло, то сотрясение головного мозга представляло реальную опасность. Слава Богу, ты правильно уложил ее и поддерживал дыхание, – Коллье поднял взгляд, и Люк, неотрывно наблюдающий за ним, сосредоточился на словах, относящихся к состоянию Джой. – Переломы ребер чрезвычайно болезненны, но я смогу вводить ей обезболивающие. Это поможет ей дышать, пока не минует опасность сотрясения и мы не сможем давать ей болеутоляющее оральным способом. Все это время она будет нуждаться в тщательном наблюдении, но с ней будет все в порядке.

Отвернувшись, Люк уставился в единственное окно хижины, заботясь о том, чтобы доктор не смог заметить, какое воздействие оказали на него его слова. Мягкое снежное покрывало придало деревне поистине сказочный вид. Казалось, что ее населяют отважные лесорубы или злые ведьмы. Тогда как…

– Что я действительно не понимаю, Люк, как такое могло случиться? – голос Коллье рассек мысли подобно лезвию ножа и повернул клинок. – Никогда бы не подумал, что ты позволишь подвергнуться ей такого рода опасности. Даже если бы между вами ничего не было, не могу поверить, что ты способен на такую неосторожность.

Полный контроль, под которым Люк удерживал себя, послал дрожь по сжавшимся мускулам, и волосы на затылке встали дыбом. На несколько мгновений воцарившейся тишины он заключил внутреннюю свирепость немедленного ответа в своем горле и слушал, как ускоряется дыхание Коллье, сознавая, что доктор понял его состояние.

Когда Люк стал уверен, что может формулировать слова в связанные предложения, то развернулся к пожилому мужчине. Напоминая себе, что Коллье – друг, а не враг.

– Это – моя вина, – прошептал он. Вопреки прилагаемым усилиям, он не смог сдержать едва уловимую угрозу в своем голосе. – Мне не следовало брать ее с собой. Но это уже произошло. Сейчас поздно читать нотации, Алан. Слишком поздно.

Он поймал взгляд Коллье и заглянул ему в глаза, доктор отвел взгляд, но это не принесло Люку практически никакого удовлетворения. Энергия, копившаяся в теле, подобно надвигающейся буре, требовала разрядки, поэтому он начал расхаживать взад–вперед, давая ей выход. Сдерживаясь от того, чтобы излить ее на Коллье в своем безрассудном неистовстве.

– Хорошо, – голос доктора прозвучал очень тихо. – Сейчас это уже неважно. Суть в том, что ты поступил так, как и следовало сделать, известил нас достаточно быстро, так что промедление было сведено к минимуму и не возникло дополнительных осложнений. Если бы ее травмы были сильнее или не была бы оказана такая квалифицированная своевременная помощь, я должен был попытаться доставить ее в больницу.

Несколькими шагами Люк достиг Коллье, его руки, помимо воли, протянулись, поднимая доктора с места. Удерживая пожилого человека в подвешенном состоянии, Люк слышал глухие удары собственного сердца у себя в ушах.

– Никаких больниц, – он прорычал слова в нескольких дюймах от лица Коллье. – Слушай меня, Коллье. Она никуда не поедет, – лицо доктора побледнело, а голубые глаза расширились от шока – один его вид практически обезоруживал Люка. Однако, он обнаружил, что трясет доктора, будто тот открыто не повиновался ему. – Она не покинет меня.

Внезапно Коллье стал мертвым грузом, зажатым в его кулаках. Отвернув лицо в сторону, доктор опустил глаза, его дыхание стало поверхностным, сам – покорным и оседающим. Люк инстинктивно отреагировал на безмолвный язык тела. Дрожащими руками он опустил пожилого человека вниз, пока его ноги не коснулись земли.

Первобытная ярость, овладевшая Люком, ушла, рассеявшись бессловесным обращением Коллье к волчьей стороне его натуры. Он отпрянул назад, выпуская помятую рубашку доктора из пальцев, заставляя себя сесть на корточки на безопасном расстоянии, где он мог выровнять дыхание и успокоить бешено колотящееся сердце. Коллье абсолютно неподвижно сидел на табуретке, намеренно отводя глаза в сторону, но сжатые челюсти и осязаемое напряжение высокого, гибкого тела выдавали его гнев.