Обхватывая себя руками, Джой зажмурилась так, будто это простое действие могло стереть все воспоминания. Сделать так, как будто этого никогда не случалось.

«Но что произошло?» Было достаточно много вопросов, чтобы на какое–то время свести с ума любого. Джой почти рассмеялась, вообразив себя в приступе истерики. Это был не только вопрос того, как она очутилась в подобном положении – уже во второй раз – но и главное: почему он всё прервал и оставил её полубезумной от желания.

Снова.

Чистый порыв гнева и негодования затопил Джой, твердо отодвигая огорчение и смущение с пути. Она сжала зубы и почувствовала, что они сейчас заскрипят. «Ублюдок! Сначала согласился помочь ей, поцеловал ее так, как никто никогда прежде, а затем оставил ее, не потрудившись дать ни малейшего объяснения. После того, как она была вынуждена с трудом разыскивать его, он так любезно оказал ей гостеприимство в своей хижине лишь для того, чтобы повторить то же самое, на сей раз, доведя ее до такой степени эмоциональной уязвимости, что воспоминания об этом были просто невыносимыми. А потом он взял и остановился. Оставил ее, будто она превратилась в какую–то ядовитую змею или кого похуже».

Его необъяснимое поведение было и без того достаточно плохим, равно, как и её постоянная неуверенность, которая, казалось, была обычным состоянием всякий раз, когда она находилась рядом с ним. Но этот последний удар по ее гордости был худшим из всех.

Сжимая в кулаки простыни, все еще теплые от жара тела, Джой спустила ноги с постели. Пол был холодным, но это было наименьшей из ее проблем. Она подошла к стулу и коснулась своих мятых джинсов и рубашки. Последней вещью, которую она намеревалась сделать, это принять еще больше «милосердия» от Люка и надеть что–либо, принадлежащее какой–нибудь из его прошлых пассий. «Она – не одна из них».

Не теряя времени, Джой избавилась от фланелевой длинной ночной рубашки – это также принадлежало другой женщине – и начала натягивать собственную жесткую одежду. Когда она неловко балансировала на одной ноге, натягивая одну брючину, то каким–то шестым чувством почувствовала чужое присутствие. Это был не шум или что–то еще настолько очевидное, что заставило ее поднять глаза и обнаружить Люка в дверном проеме. Она не почувствовала в нем достаточной угрозы, чтобы сделать что–нибудь еще, кроме как прикрыться, скрестив руки на груди, и впиться в него взглядом со всем негодованием, которое сумела собрать.

У нее не было времени обдумать, что она сделает, когда увидит его снова или как он себя поведет. Отразится ли то, что случилось вчера вечером, на его лице. Потрудится ли он объясниться. А теперь он стоял, заполняя дверной проем, полностью одетый, зловеще большой и очень тихий.

Джой порывалась приказать ему уйти, питая отвращение к своей полуодетой уязвимости. Но слова не шли с языка. Вместо этого она уставилась на него, с лицом, горящим от гнева, смущения и других эмоций, слишком ужасных, чтобы о них задумываться. После всего, что произошло, даже его простое присутствие вселяло в нее желание кричать в яростном гневе.

Возможно, она бы и поддалась своему внутреннему импульсу, если бы Люк сказал или сделал что–либо провоцирующее. Но он просто стоял, пристально глядя на нее с абсолютной безучастностью, не смотря на ее голое тело и не реагируя на ее враждебность. Он опустил глаза прежде, чем она сумела вовлечь его в еще одно соревнование силы воли.

– Завтрак готов. Я доставлю тебя в город после того, как ты поешь, – на мгновение он сделал паузу, взглянув на нее из–под бровей, как будто хотел сказать что–то, более личное. Потом развернулся и оставил ее смотреть ему вслед.

Если прежде в Джой гнев просто горел, то теперь он превратился в настоящее пламя. Она, ругаясь так, что ее саму это удивляло, натянула резкими движениями остальную часть одежды. Ему это так не сойдет с рук, нет, не во второй раз. Она заставит его рассказать, что происходит, даже если для этого нужно будет рискнуть своей жизнью и здоровьем.

Люк сидел за маленьким столом с тарелкой овсянки напротив такой же тарелки и пустого стула. Его осанка, голова, опирающаяся на одну руку, в то время как другой он вяло помешивал кашу, были настолько чужды тому, что она знала о нем, что Джой остановилась, уставившись на него. Это почти погасило ее гнев на какое–то мгновение, ровно до тех пор, пока он не заметил ее, принимая прежнюю непреклонную неумолимость, и не вскочил со стула, отойдя в дальнюю часть комнаты, будто она болела заразной болезнью, которую он не хотел подцепить.

Джой развернулась к нему лицом.

– С меня достаточно, Жуводан. Я думаю, что сейчас самое время, чтобы ты рассказал мне, что, черт возьми, происходит. Между нами. Если ты так действовал со всеми своими женщинами, я не удивлена, что они сбежали от тебя. Я проделала такой путь, чтобы найти тебя, а ты…

– Съешь свой завтрак, – голос Люка был не громче, чем самый мягкий из шепотов. Он не смотрел на нее. Он прижался спиной к дальней стене, разведя руки, словно животное, загнанное в угол. Джой проигнорировала тон и напряжение, которые скрутили его внушительную фигуру в тугую пружину на гране срыва.

– На сей раз, ты не сможешь просто проигнорировать меня, Люк. Ты должен мне все объяснить. Ты сказал, что поможешь, а затем использовал меня и даже не потрудился закончить то, что начал, – лицо горело от досады за свою прямолинейность, но гнев завел ее слишком далеко, чтобы теперь отступать. «Он отверг ее».

– Я ничего не могу рассказать тебе, – его голос был снова смертельно тих, но на сей раз он смотрел на нее. Его глаза были широко открытыми, с проблесками непонятной эмоции. – Поешь, и я доставлю тебя в город. Ты больше меня не увидишь.

Это было последней каплей для Джой. Гнев, который затопил ее, был настолько сильным, какой она никогда не испытывала. Она всегда гордилась своим контролем и логикой, хладнокровной способностью встречать каждый вызов судьбы. Все это вылетело в трубу, как будто вообще никогда и не существовало.

Она двинулась к Люку, шаг за шагом, сжав кулаки.

– Ах, так, значит, я больше тебя не увижу? Возможно, мне бы понравилась эта идея, если ты дважды не согласился мне помочь. Теперь ты снова отказываешься от своих слов? Что ты за человек, Жуводан? Возможно, ты просто трус, которому нравится выбирать кого–то, кого считаешь слабее себя. Или, возможно, ты боишься меня. Это так Люк? Ты боишься меня?

Нелепость собственных слов потрясла ее в проблеске здравомыслия, но слишком поздно. Люк сделал выпад в ее сторону и одним невероятно быстрым движением схватил ее руки так сильно, что она вскрикнула. Он поднял ее, оторвав от пола, удерживая столь же беспомощной, словно новорожденного котенка, в то время как его глаза впились в ее.

Его дыхание было затрудненным, а лицо искажено таким выражение холодной свирепости, что Джой почти закрыла глаза, чтобы не видеть этого.

– Я предупреждаю тебя, Джоэль. Остановись, прямо сейчас. Съешь свой завтрак, возвращайся в город и забудь, что слышала мое имя.

Дрожь в его голосе была дрожью подавляемой ярости, и Джой инстинктивно знала, что он был в одном шаге от полной потери контроля.

Но этого было недостаточно, чтобы напугать ее.

– Нет.

Она вздрогнула, когда его пальцы сжались, но выдержала его взгляд, несмотря на то, что часть ее вопила, чтобы бежать отсюда и как можно дальше.

– Я пришла сюда за помощью, которую ты обещал мне. Ты должен мне помочь. Будь ты проклят, ты должен. – Она цеплялась за единственную цель, которая никогда не менялась, отметая все мысленные размышления и отчаянные вопросы.

На мгновение она подумала, что он мог бы взять себя в руки, спокойно опустить ее вниз и согласиться сделать то, что обещал. Он закрыл глаза, и исчезновение его пугающего взгляда было облегчением. Это продлилось всего несколько кратких мгновений.

– Джоэль, ты не понимаешь. Ты не знаешь, в какую игру играешь, – слова были произнесены ровным, холодным тоном. – Если ты подтолкнешь меня слишком далеко, то будешь сожалеть, что вообще уехала из Сан–Франциско. И никогда не сможешь вернуться.