А вот Габузов, как раз таки все еще верил в справедливость. Даже невзирая на почти десять лет, проведенные в прокуратуре. И чувство это (кстати говоря, абсолютно противопоказанное адвокатской профессии) было присуще его пылкой натуре с самого раннего детства. Неслучайно любимыми книгами маленького Сережи из импортных были «Айвенго» и «Три мушкетера», а из отечественных — произведения Владислава Крапивина, о котором в наши дни вообще мало кто помнит. Но именно после его «Мальчика со шпагой» Габузов настоял на том, чтобы родители отдали Серёжу в секцию фехтования при Ленинградском Дворце пионеров…

Словом, во всех смыслах — по характеру, по натуре, по самой природе своей был Сергей Эдуардович «ну совсем не адвокат». Вот и сейчас, словно для того, чтобы сделать причиненную ему несправедливым миром такую вот обиду еще более язвительной, незадачливому адвокату вспомнилась дедовская побасенка, которую он, хитро прищурившись, любил повторять не только внуку, но и сыну.

Домой Сергей Эдуардович вернулся в состоянии двойного отягощения. Душа его была отягощена невеселыми раздумьями о госпоже Головиной, а карманы пиджака — «ливизовской» поллитровкой и банкой отечественных (дань празднику независимости, в том числе от Прибалтики) шпрот.

Ополовинив содержимое карманов, Габузов неожиданно припомнил горячечные наставления Карины о необходимости начать бить во все колокола и, лишь сейчас (под воздействием алкогольных паров, быть может?) посчитав эту ее мысль не лишенной смысла, позвонил. Но не в Интерпол, разумеется, а единственно верному и надежному своему товарищу — Толяну. Слегка заплетающимся языком Сергей сумбурно пересказал ему историю таинственного невозвращения Самсут Матосовны на малую родину и попросил по возможности «поводить жалом». В частности, выяснить, какие именно пограничные пункты в течение последних нескольких дней пересекала госпожа Головина.

Толян, язык которого, в сей внеплановый выходной вечер, заплетался куда как более витиевато, просьбу выслушал, однако отреагировал на нее довольно своеобразно:

— Я хочу видеть этого человека! — заявил он и пьяно икнул.

— Какого человека? — не врубился Габузов.

— Самсут Портосовну! Насколько я понимаю, это та самая куколка, которой ты хлопотал загранпаспорт?

— Да, та самая. Но я же тебе битый час толкую: она пропала!

— Не беда, для начала мне достаточно просто фото. Плюс — тактико-технические характеристики: рост, вес, объем бедер и бюста.

— Ты что, хочешь объявить ее в розыск? — догадался Сергей.

— Никаких официальных розысков! Мы будем работать без посредников! Но — завтра! — снова икнул Толян. — А сегодня я просто хочу взглянуть на женщину, которой удалось увлечь и захомутать такого пентюха и обалдуя, как ты, Серёга…

— Чего-чего?

— Ты только не обижайся, амиго, но в последние месяцы твой неподдающийся разумному толкованию аскетизм в части общения с противоположным полом невольно стал наводить меня на мысль о латентной склонности к гомосексуализму.

— Ты сам-то понял, что сказал?

— Я-то понял. И именно поэтому сегодня я счастлив! Счастлив слышать, что у моего друга наконец-то появилась настоящая, а не резиновая женщина, которую, к слову, я вполне серьезно намеревался презентовать тебе ко Дню работника прокуратуры. Ибо подлинный служитель юриспруденции, пускай он даже и в отставке, обязательно должен иметь возможность регулярно кого-нибудь иметь. Или что-нибудь.

— М-да, тяжелый случай. «Устин Акимыч, ты где так нализался-то?»[10] — язвительно процитировал Габузов.

— Мы выехали на баб…

— Ку-уда?

— На бабры-кю. Культурно кушаем, короче. Ну, малость выпили, конечно. Но заметь! Исключительно за Россию. Посему ненаказуемо. Только ты это, амиго… ты давай, не лаврируй от ответа…

— ??!

— Я говорю — не увиливай… Так что же она? Хороша? Блондинка, брюнетка?

— Не знаю, — в данном случае честно признался Габузов. — Судя по отчеству, должна быть брюнетка.

— Не понял? Так ты с ней, действительно, не того? Не трах-тибидох?

— Объясняю еще раз: она моя клиентка. У нас исключительно деловые отношения.

— Серёга! — трагическим голосом произнес Толян.

— Что?

— Своим ответом ты разбил мне сердце.

— Ну, извини.

— Извинения приняты, амиго… Хорошо, тогда зайдем с другого боку. Клиентка хотя бы богатая?

— Потенциально, возможно.

— Не догнал, расшифруй?

— В данный момент она бедна как церковная мышь, — устало объяснил Габузов, проклиная себя за то, что столь опрометчиво набрал Толяна. Вполне можно было предположить, что этот вечер, равно как все прочие другие столь нечастые свои выходные, приятель проводит исключительно «с пользой». — Но в случае подтверждения информации о заграничном наследстве у нее появляется шанс кардинальным образом изменить свой нынешний статус.

— Понял тебя, не дурак, — понизил голос до шепота Толян. — Мы беремся за это дело!

— Хорошо-хорошо, — поморщился Сергей. — Но только завтра, ладно?

— А время точно терпит? А то ведь я могу прямо сейчас к тебе метнуться.

— Терпит, точно, — поспешил успокоить приятеля Габузов.

— Ну тогда я пошел дальше. Пить за Россию.

— Валяй, только печень береги.

— Говна не жалко!.. Только, Серый, учти: в случае успешной реализации клада моя доля — десять процентов. По рукам?

— По рукам, — поспешно согласился Габузов и отключился.

В своем деле Толян был блестящим профессионалом и настоящим мужиком. Кстати сказать, для дела, которому он посвятил свою жизнь, второе качество было не менее важно, чем первое. Однако в часы роковые подпития он частенько делался абсолютно невыносим. «Нет, так жить… вернее, так пить нельзя», — философски заключил Габузов, после чего в течение десяти минут ополовинил остававшуюся у него половинку и отправился на боковую. Ибо утро вечера… трезвее.

Следующим утром Сергей Эдуардович с тяжелой «подразбитой» головой сидел в своей свежевыкрашенной а-ля мечта токсикомана адвокатской каморке, вперившись в экран монитора и сосредоточенно раскладывая пасьянс «косынка». Пасьянс на раскладывался, что, впрочем, было неудивительно: в последние несколько недель у Габузова толком вообще ничего не складывалось. Что там говорить, если он умудрился запороть даже не стоящее выеденного яйца дело о разделе имущества четы Красиловских. Разведенная мадам наябедничала Михал Михалычу, что его подчиненный не проявляет должного рвения и до сих пор не провел кадастровую съемку участка имения под Зеленогорском, который опостылевшие друг другу супруги пытались ныне раздербанить с наилучшим для себя результатом. Закавыка заключалась в том, что каждый из экс-супругов желал, чтобы в противоречие со всеми законами математики площадь оспариваемой территории делилась на два не ровно, а с остатком. Причем желательно, чтобы остаток этот был как можно внушительнее. В итоге шеф распорядился передать это дело безвременно слезшему с Уральских гор Швербергу. Илья Моисеевич, в отличие от Габузова, умел не только делить неделимое, но и умножать на ноль (опять-таки с остатком, но здесь уже причитающимся лично ему).

Ну да и наплевать. Вовсе не эта беда в последнее время тяготила душу и занимала все мысли Сергея Эдуардовича. Ему не давала покоя история таинственного исчезновения госпожи Головиной. Габузов не понаслышке знал, что внезапно свалившееся на голову богатство во многих случаях способно очень сильно изменить человека, вплоть до полной неузнаваемости, однако ему отчего-то хотелось верить, что Самсут Матосовна Головина в данном случае редкое, а потому весьма приятное исключение. Вот только сейчас у него не было никакой уверенности в том, что потенциальная наследница огромного состояния пошла (или все-таки улетела?) по правильному следу.