Писатель сразу же заметил тревогу и некоторую угнетенность в облике художника.

Возможно, А. Иванов рассказал ему и о предполагавшемся экспонировании «Явлении Мессии» в Белом зале Зимнего дворца с крайне невыгодным для нее освещением, и о притворном недоумении перед его работой некоторых деятелей Академии художеств.

И. С. Тургенев принял горячее участие в делах А. Иванова, несмотря на то, что готовился уезжать в деревню через несколько дней. Ввел его в круг влиятельных в художественной сфере людей, познакомил с видными литераторами; словом, сделал все что мог, чтобы поддержать и ободрить художника.

Четверг, июня 5. «Я был у Тургенева — весьма много любопытного он мне сообщил. Поехали к Гончарову, учителю наследника, потом к князю Щербатову, попечителю петербургского университета. Эти все три лица весьма замечательны, особливо последний, с которым я имел удовольствие говорить у моей картины. Он тоже подал в отставку… После обеда посетил мою племянницу, т. е. дочь Марии Андреевны, нашей покойной сестры. Это вылитая сестра, как я ее оставил, — красавица, и уже второй раз замужем; ей всего 20 лет, живая, энергичная и, кажется, добрая; у ней муж военный, живут изрядно и на даче. Тут же у них случился Егор Иванович, наш дядя…»

Пятница, июня 6. «Был у князя Мещерского, гофмаршала Екатерины Михайловны (так и хочется спросить, не новый ли это родственник Марии Владимировны Апраксиной. — Л. А.), — он обещался меня к ней представить. Потом поехал на обед, который литераторы давали отъезжающему Тургеневу — всех со мной было 14 особ. Первый тост был обращен ко мне…[196]

<Окончивши> обед, и прохаживаясь с Ковалевским по саду, встречаю Михайлова, который меня и втащил к шампанскому большой компании художников, т. е. ректоров, профессоров и всего, что стоит повыше у нас…

Сегодня я еду переставлять мою картину в Академию для публики, а завтра отправляюсь к Марии Николаевне в Петергоф, чтобы привезти ее открыть выставку».

Понедельник, июня 9. «Сегодня отправился я в Зимний дворец… Прежде чем снять картину, посетили ее певчие, отец диакон, иерей, и, наконец, сам духовник Государя… В то время, как начали снимать картину, был я у обедни и слушал превосходное пение, после чего пришел посмотреть картину князь Голицын с семейством. Говорили по-итальянски. Наконец, картину понесли, но тут один из слуг заботливо случился с книгой, прося росписки в получении двух сот червонных, которые и вручил. Картину перенесли (в Академию), и тотчас развернули у „Афинской школы“… Наконец, принесли мольберт, золотую раму и пяльца, и только к вечеру установили картину. Сейчас отправляемся с этюдами, чтобы отодвинув статуи, и им дать безопасное место от движения публики…»

Вместе с картиной «Явление Мессии» в Академии художеств выставлены были все эскизы и этюды, относящиеся к ней.

Во вторник, 10 июня, выставка была открыта для публики.

Молодое поколение художников бурлило. Оно встретило картину с радостью, увидев в ней какое-то новое начало, стремление к самобытности и громадное изучение природы.

Тихо и скромно прохаживался художник подле картины и этюдов. Почти никто его не знал из среды публики, так как портретов его издано не было.

Редкие знакомые его, из самых интеллигентных и выдающихся русских ученых и литераторов, сочувствующие ему и его картине, с удивлением встречали его среди толпы народа. Он с ними отходил в сторонку, и они с оживлением разговаривали с ним в уголку, вполголоса, жали ему руки. Иванов оставался серьезен и молчалив, кланялся, улыбался и снова продолжал свою одинокую прогулку[197].

Разные, разные толки и суждения высказывались подле картины.

Публика (народ валил толпами[198]) разделялась на партии. Одни очень хвалили, другие страшно ругали картину.

Слышались разговоры и подобные тем, о которых писал на страницах «Общественного листка» его сотрудник М. А. Загуляев.

— Какого вы мнения о картине-с? — спрашивал один из посетителей другого.

— Картина… гм… хороша.

— Помилуйте-с, чего тут хорошего: это, концепции-с нет вовсе никакой, фигуры-с не только не изящны, некоторым образом даже не совсем благопристойны-с!

— Гм — да, а все-таки… хороша.

— Нет-с! позвольте поспорить, я так вовсе недоволен. Кричат: двадцать лет, двадцать лет! да я-с тоже одиннадцать лет писал роман…

Толстая дама, в кринолинах и кружевах, с лорнетом и парой разряженных детей, глядя на картину, твердила:

— Superbe! Magnifique![199]

И вдруг, обращаясь к соседу, спрашивала:

— Что изображает эта картина?..

— Нет, нет, не похоже, — слышалось из толпы. — Воздух в Палестине не такой, я ведь сам там был…

Многие благодарили А. Иванова за подъятие и исполнение большого труда.

Куплены на выставке были одна из голов и один этюд драпировки.

Других покупщиков покуда не прибавлялось. Знакомства умножались без результатов продажи.

Крайне уважая людей науки и знания, А. Иванов старался побывать у всех, его интересовавших. В разговоре более слушал, чем говорил, стараясь наводить других на предмет, его интересовавший, и, конечно, на искусство, на композиции новейших художников.

Побывал с литератором Дмитрием Григоровичем на даче у графа Кушелева-Безбородко, познакомился с Александром Дюма и Юмом — знаменитостью по чародейству. Посетил писателя А. Ф. Писемского, принявшего его с таким радушием, что только под утро смог художник уехать домой.

Однако мысли о выставке и продаже этюдов не оставляли его.

«Отправлялся я вчера к Громову, сильному богачу и собирателю картин, — писал А. Иванов брату 17 июня. — Этот капризный невежда хочет приобрести лучшие мои этюды. Мне нужны деньги, и потому я должен буду продаваться».

Он возлагал надежды на известного миллионера Кокорева, поклонника русской живописи и много помогавшего русским художникам, и не ошибся в расчетах. Кокорев купил у него некоторые этюды за четыре тысячи рублей. В числе их: эскиз, ближайший к картине, голова мальчика в тени и виды Тиволи с Монтичелли.

Поджидал художник и других откупщиков.

Но участь А. Иванова мог решить лишь государь император, возвращения которого (Александр II уехал 13 июня «на путешествие по губерниям») более всего ожидал художник.

Царские особы не оставляли художника своим высочайшим вниманием.

В четверг, 19 июня А. Иванов получил приглашение от императрицы Марии Александровны, чтобы представиться к ней после обедни в воскресенье. В тот же день, в его отсутствие, приезжал на квартиру придворный лакей — справиться, как зовут художника по отчеству — от имени государя наследника, и оставил хозяев квартиры и А. Иванова в догадках: для чего? М. П. Боткин и С. П. Постников также были извещены о повешении А. Иванова явиться в Царское Село к молодой императрице. Но на другой день тот же придворный лакей приехал вновь и, опять не застав А. Иванова, известил, что это отменяется, что погрузило в раздумья художника.

«Видно, что составилась партия о преломлении мне пути, — думалось художнику, — я ведь с моими новыми идеями постоянно должен ожидать новых страданий».

Императрица Александра Федоровна, приславшая 100 рублей серебром за фотографию картины, собиралась приехать в Академию смотреть ее.

Через высокопоставленных знакомых А. Иванов был представлен великому князю Константину Павловичу. Тот неожиданно спросил:

— Чем решил государь дело?

— Ваше Высочество, я, надо признаться, ждал сведений об этом от вас, — ответил изумленный художник.