Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Государь еще не решил участи А. Иванова; слухи носились то благоприятные, то грустные.

Странное дело, но по городу начинали ходить толки чрезвычайно резкого свойства: говорили, что картина Иванова не совсем удачна, колорит слишком зелен, постановка некоторых лиц не совсем удовлетворяет изящному вкусу, одним словом, что художник уж чересчур перехитрил, слишком долго работал и потому самому уменьшил достоинства своей картины.

Откуда ветер подул, стало понятно, когда в журнале «Сын Отечества» появилась (22 июня) резкая статья В. Толбина о картине А. Иванова «Явление Спасителя перед народом в то время, когда Иоанн крестил иудеев, обращая их в веру истинную». Стало ясно, почуяв опасного конкурента, петербургские академики чернили картину устами посредственного литератора.

«Сегодня и я услышал, что с воскресенья появилась обо мне статья в „Сыне Отечества“, где противоположная партия мне — как многие уверяют: Бруни и другие члены Академии, — прикрылась именем весьма мало известного и плохого литератора, — писал А. Иванов 25 июня брату. — Статью приносят к картине и читают, сличая. Пименов и другие члены Академии обещают выступить с ответом. Он мне говорил, что картина моя не поразила двор, как картина Брюлло».

Петербургскую жизнь А. Иванов совсем не знал или знал смутно по слухам. Простой, далекий от цеховых интриганов, он каким-то чуждым явился со своей картиной.

Видимо, он страдал душою. Придя однажды рано утром, сел перед картиной и, задумавшись, начал говорить:

— Тяжело мне расставаться с моим детищем; я бы многое хотел еще поработать; что же из этого, что меня упрекают в сходстве моего раба с «Точильщиком». Если бы серьезнее вгляделись, то нашли бы еще кое-что, похожее на других. Искусство прошлое всегда будет и должно иметь влияние на художника.

Впрочем, любопытные встречи отвлекали его.

После отъезда И. С. Тургенева в Спасское-Лутовиново А. Иванов посетил редакцию «Современника». Он просил было сотрудника журнала Н. Г. Чернышевского сверить для него новое немецкое издание Штрауса с прежним, изданным на французском языке, и указать перемены в тексте.

Завязался разговор о живописи.

— У нас, в России, есть много людей, с прекрасными талантами к живописи, — говорил А. Иванов. — Но великих живописцев не выходит из них потому, что они не получают никакого образования. Владеть кистью — этого еще очень мало для того, чтобы быть живописцем. Живописцу надобно быть вполне образованным человеком. Если я получу какое-нибудь влияние на искусство в России, я прежде всего буду хлопотать об устройстве такой школы живописи, где молодые люди, готовящиеся быть художниками, получали бы основательное общее образование. Руководителем в живописи молодых художников с таким приготовлением я желал бы быть. В среде их могло бы развиваться новое направление искусства. Я уже стар, а на развитие искусства, удовлетворяющее требованиям новой жизни, нужны десятки лет. Мне хотелось положить хотя бы начало этому делу. Буду трудиться, мало-помалу научусь яснее понимать условия нового искусства, а потом выйдут из молодого поколения люди, которые довершат начатое дело.

— Но скажите, хоть в общих чертах, в каком виде представляется вам новое направление искусства, насколько, оно стало уже понятно для вас? — спросил Н. Г. Чернышевский.

— С технической стороны, оно будет верно идеям красоты, которым служили Рафаэль и его современники итальянцы, — отвечал А. Иванов. — Техника доведена ими до высочайшей степени совершенства. Тут нам не остается ничего иного, как быть их последователями. Ныне в Германии и других странах многие толкуют о дорафаэлевской манере, у нас — о византийском стиле в живописи. Такие отступления назад и невозможны, и не заслуживают сочувствия. Формою искусства должна быть красота, как у Рафаэля, необходимо остаться приверженцами итальянской живописи.

Идей у итальянцев XVI века не было таких, какие имеет наше время: живопись нашего времени должна проникнуться идеями новой цивилизации, быть истолковательницею их. Соединить рафаэлевскую технику с идеями новой цивилизации — вот задача искусства в настоящее время. Прибавлю вам, что искусство тогда возвратит себе значение в общественной жизни, которого не имеет теперь, потому что не удовлетворяет потребности людей. У него будут и враги, которых нет теперь. Я, знаете ли, боюсь как бы не подвергнутся гонению, ведь искусство, развитию которого я буду служить, будет вредно для предрассудков и преданий, это заметят, что оно стремится преобразовать жизнь, и знаете, ведь это враги искусства будут говорить правду: оно действительно так.

— Ну, этого не опасайтесь, — отреагировал Н. Г. Чернышевский, — смысла долго не поймет никто из тех, кому неприятен был смысл, о котором вы говорите. Вас будут преследовать только завистники, по расчетам собственного кармана, чтобы вы не отняли у них выгодных работ и почетных мест. Да и те скоро успокоятся, убедившись, что вам неизвестно искусство бить по карманам и интриговать.

— Да, — заметил Иванов. — Доходов у них я не отобью, заказов принимать я не хочу.

Собеседника поразят последние слова художника:

— Каково бы ни было достоинство моей кисти, я все-таки не могу согласиться, чтобы она служила такому делу, истины которого я не признаю…

* * *

В четверг 26 июня, вечером, А. Иванов сходил на Смоленское кладбище, но не нашел ни матушкиной, ни отцовской могилы.

На другой день отправил в Москву с Михаилом Боткиным деньги, 1850 рублей, чтобы положить в банк на проценты. Получив от Моллера свои вещи, решил продать бриллиантовый перстень с лиловым камнем и долго рассматривал серебряные и золотую медали, полученные когда-то от Академии художеств…

29 июня президент Академии художеств великая княгиня Мария Николаевна призвала А. Иванова на собственную дачу в Сергиевку и сообщила ему, что картина будет приобретена на следующих условиях: 10 тысяч рублей единовременно и 2 тысячи рублей пенсии ежегодно. Ей хотелось узнать, доволен ли он. Но Иванов не спешил дать ответ и попросил позволения приехать в Сергиевку для окончательного ответа.

Через три дня он поехал к великой княгине сообщить о своем согласии. Но на этот раз ему пришлось долго ждать, едва ли не три часа.

Наконец вышел граф Г. А. Строганов и сообщил, что президент Академии художеств хлопотала о нем, но что ему надо ехать к министру двора, от него он узнает окончательно свою участь.

«Встревоженный и возбужденный ехал Иванов на пароходе из Петергофа, — писал М. П. Боткин. — Возвратившись домой, он был печален, потеряв всякую надежду на хороший результат.

Вечером пришел К. Д. Кавелин, беседа с которым доставляла ему величайшее удовольствие, и которого он очень уважал; но Иванов все не мог успокоиться. Вскоре с ним сделалось дурно, он упал, и немедленно начались судороги и все холерические припадки. Так как это было его второе заболевание, ибо в начале своего приезда он имел холерические припадки, от которых скоро поправился, то думали, что и это не будет опасно, но к полночи собрались доктора, и объявили, что состояние больного безнадежно. И действительно, через три дня, 3-го июля 1858 года, его не стало».

Свидетелем последних часов жизни А. Иванова стал князь Д. А. Оболенский, оставивший свои воспоминания о художнике. Обратимся к ним.

«…На другой день ко мне прибежал дворник дома и сказал, что Иванов умирает. Я сейчас же к нему отправился, дорогой встретил доктора Буянского (вероятнее всего И. В. Буяльского. — Л. А.), взял его с собою, но мы нашли Иванова уже без всякой надежды, хотя в памяти. Я стал его уговаривать приобщиться, на что он согласился; потом я расспросил его последнюю волю, которую я записал в форме духовного завещания, и к вечеру он скончался[200].

Несколько часов спустя принесли на имя Иванова конверт из придворной конторы, в котором его уведомляли, что Государь купил его картину за 15 тысяч рублей серебром…»

вернуться

200

А. А. Иванов скончался 3 июля в два часа пополуночи.

87
{"b":"177562","o":1}