Кладбище Пикпус (рядом с моим домом в Париже) еле справлялось с похоронами жертв установленной на Тронной площади (ныне площадь Насьон) гильотины: голова скатывалась каждые семь минут, иногда даже нарушая спокойствие «вязальщиц» — парижских дам, сидевших в первом ряду зрителей со своим вязаньем в руках и спасавших его от потоков крови.

Гильотина возникла вследствие демократических устремлений: при королевском режиме смертная казнь была дифференцированной, в зависимости от сословия. Дворянам отрубали голову, а простолюдинов вешали. Революционная власть (Учредительное Собрание) не могла стерпеть такого неравенства, и было решено изобрести «человеколюбивую машину» с одинаковой для всех технологией. Гильотен был врач и член Собрания, предложивший воспользоваться идеей, уже ранее испробованной в Италии.

Слесарь и кузнец Смит, которому поручили сделать модель и испробовать её сперва на моркови, а потом и на баранах, быстро справился с заданием, и результат продемонстрировали заказчику, Людовику XVI — главному республиканцу, торжественно носившему трёхцветную кокарду и начавшему революцию с целью перестройки системы управления, ставшей беспомощной.

К несчастью, нож застрял (кажется, в слишком толстой моркови). Король, с детства увлекавшийся слесарным делом, работавший на токарном станке и изобретавший новые системы замков, подсказал: нож должен иметь не горизонтальное, а наклонное лезвие, тогда не застрянет. Предложение было принято и вскоре облегчило казнь короля. Его обращение к публике заглушили барабанами.

Королева Мария-Антуанетта была осуждена и казнена почти на год позже. Одно из главных обвинений было выдвинуто её восьми- или девятилетним сыном, которого к тому времени сапожник Симон обучил пить, петь революционные песни и ругать королевскую власть. Он заявил, что мать после казни отца стала использовать сына, как мужчину, и его развратила. Суд не поверил и отправил проверять эти показания комиссию во главе с художником Давидом, которая подтвердила, что сын настаивает на обвинении. (Между прочим, замечательный красный цвет на полотнах Давида объясняется тем, что он готовил свою краску из сердец французских королей, доставленных ему революцией. После поражения революции недоиспользованные части сердец Давид подарил Людовику XV, за что был награждён серебряной табакеркой. Сейчас эти недоиспользованные сердца хранятся в Париже в церкви Сен-Поль.)

Последние слова королевы были: «Я не нарочно», — входя на эшафот, она наступила на ногу палачу. Ни гроб, ни могила не были приготовлены, труп бросили на траву, а голову — к ногам.

Пока королева находилась в тюрьме Тампль (ныне снесённой, чтобы избежать паломничества монархистов), ей притащили из тюрьмы Форс то, что осталось от её любимицы — принцессы де Ламбаль. Принцессу без суда и следствия распотрошили просто за то, что она отказалась осудить королеву. Затем осуществившие эту революционную акцию солдаты украсили себя отрезанными от неё кусками, внутренностями и т. д. — например, один из солдат сделал себе усы из нижней части живота принцессы. Во французском «Словаре глупостей» я прочёл, что столетием позже эти части принцессы ещё демонстрировались в одном бельгийском замке, как реликвия Великой Французской революции.

Теперь от тюрьмы Форс, видимо, ничего не осталось (она была против Лионского вокзала). Несколько лет назад гильотину показывали в ночном клубе около церкви Св. Жюльена бедного в Латинском квартале: там пели народные песни средневековой Франции из разных районов и демонстрировали «забывалку»: подземную камеру старой тюрьмы Шатле в центре Парижа, где узника «забывали» (в частности, забывали его кормить и поить).

Когда Дамьен пырнул ножом Людовика XV в Версале, тот потребовал, чтобы охрана сохранила ему жизнь. Хотя ноги Дамьену и переломали, так что он вплоть до «казни по обычаю предков» лежал, прикованный к специальному матрацу и вставать не мог, он был вполне пригоден для многочисленных пыток, преследовавших цель найти сообщников. Но Дамьен так никого и не назвал — по-видимому, он просто сам был психически не вполне уравновешенным.

Казнь на Гревской площади продолжалась 9 часов и билеты во все окна окружающих площадь домов стоили дорого. Сначала вложили нож в цареубийственную руку и сожгли его вместе с рукой. Затем произвели «ущипывание», вырывая куски мяса из удобных мест на плечах, бёдрах, теле. Образовавшиеся раны залили кипящим маслом и расплавом олова или свинца, но и это не помогло: Дамьен только молил Бога дать ему сил и никаких сообщников не называл. Наконец приступили к четвертованию: на помосте закрепили плечи и бёдра специальными скобами, привязали к рукам и ногам четырёх лошадей и стали тянуть, подрезая жилы для облегчения отрыва конечностей по одной. Дамьен ещё кричал, даже когда отрывали последнюю руку, но лошади, видимо, были необученные, и процедура затянулась.

Термин «Дамьеновы муки» сохранился во французском языке до сих пор и прославил французскую культуру. Екатерина II тайком велела начать четвертование Пугачёва с отрубания головы именно для того, чтобы не повредить репутации России.

В воспоминаниях Казаковы, бывшего в тот день в Париже, сохранились свидетельства о дурном поведении французских зрителей у окон Гревской площади. В первом ряду у окна стояли дамы. Расположившиеся за ними кавалеры на глазах у стоявшего в третьем ряду Казаковы использовали представившуюся возможность для развлечений, причём возникающие вследствие этого стоны дам собравшиеся ошибочно приписывали Дамьену.

Дамьеновы муки не воспринимались населением как что-либо из ряда вон выходящее. Около того места, где теперь Комеди Франсез, раньше была пашня, на которой казнили королеву Брюнео (613 г.), привязав её к коню и бороня ею вспаханное поле. Это было следствием обычной для тех времён семейной ссоры среди потомков Хлодвига, которые не могли поделить Францию между собой (впрочем, Франции тогда и не было, а были страны со странными, ныне уже не употребляющимися, названиями: Нейстрия, Остразия, Аквитания, Септимания). Впоследствии все они разбились на мелкие владения, объединившиеся только ко времени Людовика XIV.

Вассалы французских королей иногда сами были королями, владевшими едва ли не большими территориями — например, «добрый король Рене», владевший Неаполем, Сардинией, Провансом, Бургундией и Анжу, прославившийся своими стихами и ботаническими занятиями, включая распространение красного винограда.

Отель Сене, некогда принадлежавший Сенскому архиепископу в Париже, сейчас — едва ли не единственный частный дворец (в стиле пламенеющей готики), оставшийся от старого Парижа.

В XIX веке здесь была то консервная фабрика, то Лионский вокзал дилижансов. Но в начале XVII века здесь жила бывшая королева Марго: первая жена Генриха IV, с которой он к тому времени развёлся ради Габриэлы д’Эстре (но женился на Марии Медичи, так как Габриэла, от которой у него было трое детей, внезапно умерла, — возможно, от яда).

Марго любила развлекаться (в детстве мать, Катерина Медичи, откусила у тринадцатилетней Марго часть зада за любовь к Генриху Гизу, с которым сестру застукали братья, будущие короли Генрих III, Карл IX и Франциск II).

В отеле Сене она жила по очереди со всеми лакеями и кучерами. Однажды утром она собиралась в карете ехать гулять с очередным любовником, но кучер, предыдущий любовник, пристрелил соперника в её руках. На следующий день Марго отрубила убийце голову на площади перед отелем. Генрих IV был очень недоволен: он считал себя гарантом законности в стране и имел право помилования.

Марго переехала на левый берег Сены в районе Нельской башни и застроила луга вдоль улицы Университета (эти луга против Лувра считались неприкасаемым украшением и не застраивались веками, но Марго считала себя вправе распоряжаться, так как и всю-то Францию Генрих IV получил в приданое за ней).