Темп реформ Кастро частично определялся тем, насколько он был уверен, что появившееся в результате напряжение можно держать под контролем. В первые дни у власти в Гаване он показал способность мобилизовать непреодолимые силы огромных масс, поддерживающих его. Когда их соперники городская партизанская организация «Директорио Революсиопарио» (ДР) проявила нежелание сдать оружие армии бунтовщиков, Кастро настроил против них толпу и они капитулировали. Его реформистским планам помогло также отсутствие объединений экономических элит на Кубе. Например, «акт об аграрной реформе» предусматривал умеренную экспроприацию крупных собственников земли, исключая важнейшие сахарные и рисовые плантации, и это положение приветствовалось финансовым и промышленным капиталом, а также широкими слоями среднего класса.
Националистическая экономическая политика, предложенная новым правительством, увеличила надежды частных предпринимателей Кубы, что посредством этого им достанется доля в бизнесе большая, чем была прежде[79]. Таким образом, разъединенная внутренняя оппозиция постепенной национализации экономики была представлена слабыми откликами.
К середине февраля Кастро ощутил достаточно уверенности для принятия должности премьер-министра с новой, широко распространяющейся властью. Министерство, в большей мере, становилось резиновым штампом для решений, принимаемых Кастро и его советниками. Летом 1959 года он выступил против умеренности министерства, частично раздраженный публичным заявлением Урутиа против проникновения коммунистов в администрацию. Вновь созвав толпу, Кастро принудил Урутиа уйти в отставку, назначив на его место президента своего близкого сторонника Освальдо Дортикоса. Установление напряжения внутри Движения 26 июля из-за роста влияния коммунистов достигло пика и перешло в октябре в мятеж главнокомандующего бунтовщиков и правителя провинции Камагуэй, Убера Матоса. И снова Кастро смог использовать кризис для укрепления своей власти, объявив о создании вооруженного народного ополчения. Он также вмешался в деятельность ноябрьского конгресса Кубинской Рабочей Федерации, чтобы настоять на объединении делегатов ПСП и антикоммунистических представителей его Движения[80]. К концу года медовый месяц либералов и левого крыла Движения закончился.
Еще одним источником напряжения стала растущая оппозиция церковной иерархии радикальной направленности нового режима. В движении против Батисты было много католиков, и церковь вначале приветствовала Революцию. Однако традиционно церковь представляла консервативные силы в кубинском обществе, поддержав Испанию во время войн за независимость и позже, став на сторону франкизма во время испанской гражданской войны. Когда новое правительство учредило светское образование и понизило поучающую роль церкви в национальных делах, католическая иерархия объединилась с оппозицией Кастро, мобилизуя огромное движение протеста.
Однако именно растущая злобная реакция администрации США на кубинские реформы ускорила радикальные перемены в правительстве. Кастро был с самого начала заинтересован в сохранении отношений с Вашингтоном, не компрометируя своей программы внутренних реформ. Пытаясь улучшить связи, первые месяцы Революции он посвятил улучшению своего английского языка, на котором он говорил несовершенно, с сильным испанским акцептом. Нет причин сомневаться в оценке кубинско-американских отношений в 1960–1961 годах, данной Кастро много лет спустя в личной беседе с американским дипломатом: «Я пришел к власти с предвзятым мнением о Соединенных Штатах и их связях с Кубой. Размышляя о прошлом, я вижу многие моменты, в которые я бы хотел поступить иначе. В любом случае, мы бы никогда не стали близкими друзьями. США слишком долго решали все за нас. Тогда это было унаследованное столкновение интересов. До сих пор некоторые противники считают полезным сохранять мосты с тем временем. Возможно, я опрометчиво сжег некоторые мосты; были моменты, когда я, возможно, был резче, агрессивней, чем требовала ситуация. Тогда мы все были моложе и совершали ошибки молодости»[81].
Это мягкое воспоминание о политике США по отношению к Кубе принадлежит гораздо более позднему периоду, когда Кастро увлекся идеей о возобновлении отношений с Вашингтоном, но оно указывает на два важных аспекта американо-кубинского конфликта. Во-первых, революционные лидеры знали, что согласие с Соединенными Штатами было маловероятно, и, следовательно, к разрыву привела не реакция американского правительства на кубинские реформы. Во-вторых, в делах Кастро с США присутствовал элемент горячей национальной гордости, способствовавший увеличению разногласий. Тем не менее, несмотря на всю свою горячность, Кастро смог использовать конфликт с Соединенными Штатами для усиления своего могущества и ускорения темпов Революции.
Первые официальные заявления Кастро об отношениях с Соединенными Штатами подтверждали экономическую программу Движения 26 июля, составленную умеренным руководством Кубы. Он неоднократно утверждал, что в первые три месяца Революция будет иметь смешанную экономику, в которой частные американские инвестиции и помощь правительства США продолжат играть важную роль. Однако сейчас стало ясно, что он уже размышлял о вмешательстве в предприятия общественного пользования, горнодобывающую и сахарную промышленность, в каждой из которых присутствовали интересы США. Также известно, что уже в марте, когда умеренное правительство Урутиа все еще было у власти, Национальный Совет Безопасности США рассматривал предложение о свержении нового кубинского режима[82]. Следовательно, обе стороны были уже подготовлены для конфликта.
Хотя некоторые формы разногласий между Кубой и США были неизбежны, с самого начала конфликт разгорелся из-за взаимной подозрительности и непонимания. Первоначальная симпатия к Революции среди широких кругов американцев постепенно уступила место тревоге при виде судов и казней приближенного к Батисте персонала, подвергнутого пыткам и казненного, начавшимся вскоре после победы. Судебные разбирательства, в которых Кастро иногда участвовал в роли главного обвинителя, были скорее формальными версиями революционной справедливости, измеряемой жертвами крестьянских семей во время партизанской кампании. Американские стандарты правосудия вряд ли могли бы применяться в стране, которая многие годы страдала от жестокой диктатуры. Подобно этому, явилась приостановка Кастро выборов на время его визита в Соединенные Штаты в апреле; лишь некоторые из американцев могли охватить масштабы, в каких парламентарная демократия на Кубе была дискредитирована коррупцией политиков прошлого с молчаливого согласия правительства США. Закон о земельной реформе в мае, военное и торговое соглашение, заключенное между Кубой и Советским Союзом в феврале следующего года, только усилили опасения администрации США, что Куба становится коммунистическим островом.
Следует также вспомнить, что из-за своей стратегической позиции и исторических связей с Соединенными Штатами Куба считалась многими поколениями американских политиков частью обороны южного фланга США и ценным ключом к контролю за карибскими флотильными проходами в Панамский канал и из него. К традиционной чувствительности касательно безопасности своих тылов добавилась навязчивая идея времен «холодной войны», об угрозе подчинения коммунистам национально-освободительных движений на Кубе и в других частях «третьего мира».
Когда французское торговое судно, перевозившее оружие, взорвалось, стоя на якоре в Гаване в марте 1960 года, что привело к жертвам, среди кубинцев возникли подозрения, что США помогают контрреволюционерам захватить власть. На последующих за инцидентом массовых собраниях Кастро предупредил об опасности вторжения врагов кубинской Революции, впервые провозгласив известный лозунг «Патриа о Муэрте, Венсеремос!». На самом деле меньше чем через две недели администрация США под руководством Эйзенхауэра секретно дала указание ЦРУ сформировать полувоенные войска для акции против кубинского правительства[83]. Устный спор между двумя странами перерос в ряд мер и противодействий. Когда кубинское правительство национализировало у иностранных собственников заводы по очистке бензина в конце июня после их отказа обрабатывать сырую нефть, купленную у Советского Союза, правительство США отменило кубинскую квоту на сахар. Кубинцы ответили захватом крупнейших американских компаний, действующих на острове. Со стороны США последовал запрет на торговлю с Кубой. И, наконец, в октябре Куба национализировала не только все оставшиеся предприятия, но также крупные фирмы кубинских собственников.
