Слабость этого плана заключалась в уверенности, что народ в Ориенте самопроизвольно поднимется на восстание в ответ на образцовые действия отряда Кастро. Повстанцы не были организованы и в самом Сантьяго; в действительности в провинции Ориенте только одна ячейка была представлена от столицы[40].
Написанное одним молодым поэтом, под наблюдением Кастро, воззвание «Кубинская Революция» претендовало на традиции кубинской борьбы за независимость в год столетия Марти. Оно также требовало нравственного возрождения общества, обещая экономическое развитие и социальную справедливость, правда, без указания средств, с помощью которых все это будет достигнуто. Манифест должен был сопровождаться призывом к национальному восстанию, записью прощальной речи Чибаса, патриотической музыкой, включая Героическую симфонию Бетховена и полонез Шопена. В действительности акция потерпела неудачу из-за столкновения с военным патрулем около ворот казарм. Одетые в военную форму, Кастро и его люди были обстреляны и вынуждены отступать еще перед тем, как они смогли проникнуть на территорию казарм. Два других отряда располагались за зданиями, чтобы дать ответный огонь. Один из них под руководством брата Кастро Рауля занял крышу ближайшего строения, а другой, во главе с лидером всей акции Абелем Сантамарией, захватил госпиталь, расположенный за казармами. Этот отряд, не зная о поражении штурмующих, оставался в госпитале, где и был схвачен солдатами и хладнокровно расстрелян или замучен пытками до смерти. Две женщины, принимавшие участие в акции, являлись свидетелями жестокостей, совершаемых над заключенными; одной из них, сестре Абеля Сантамарии, принесли выколотые глаза ее брата. Спасаясь бегством на машине, Кастро и некоторые из выживших направились в окрестности Сьерры, чтобы укрыться от патрулей, которые вскоре начали прочесывать холмы, расположенные за Сантьяго.
В Байямо небольшой отряд бунтовщиков имел удачу не попасть даже близко к казармам, так как еще до этого был обстрелян и вынужден отказаться от штурма. В течение следующих нескольких дней армия и сельская охрана захватывали скрывающихся повстанцев группами и по отдельности. Многие из них в итоге были убиты; из 111 человек, принимавших участие в акции, 69 умерли, только 9 из них погибли в сражении. Сам Кастро с небольшой группой выживших был, панонец, схвачен через 9 дней после быстрого отступления в горы. В отличие от многих их товарищей, им были сохранены жизни благодаря решительным действиям лейтенанта-негра, командующего отрядом, захватившим их. Чтобы избежать хладнокровного убийства, он настоял на их отправке в городскую тюрьму, а не в казармы Монкада, где их ждал разгневанный гарнизон. Другие мятежники были спасены благодаря вмешательству архиепископа Сантьяго в управленческие решения группы гражданских руководителей. Архиепископ лично отправился в горы и предотвратил дальнейшие расстрелы. Наконец, арестованных повстанцев забрали в большую тюрьму на окраине города для ожидания суда. Попытка захвата казарм в Монкада 26 июля 1953 года в некоторых отчетах Ортодоксос представлялась как первая ступень в более или менее определенной стратегии, приведшей в 1961 году к объявлению марксистско-ленинского государства[41]. Очевидно, Кастро, наоборот, считал, что целью штурмующих была вспышка всеобщего мятежа, ведущего к восстановлению демократии, установлению временного правительства Ортодоксос и проведению выборов[42]. Однако правительственная программа социальных реформ и национализации, которую имел в виду Кастро, была неприемлема ни для кубинской буржуазии, ни для Соединенных Штатов. Вероятно, поэтому он метил выше социальной демократической попытки путем радикальных реформ в пределах существующей структуры и рассматривал возможное столкновение с установленным порядком.
Однако ничто из вышесказанного не доказывает того, что Кастро был воодушевлен марксистскими идеалами или ленинской стратегией, как он позже заявлял[43]. Акция и программа в Монкада совершались строго в рамках кубинской традиции радикального национализма, главными представителями которой были Марти и Антонио Гутерас, в большей степени, чем другой герой, Антонио Мелла, который ассоциируется скорее с молодым коммунистом поколения двадцатых годов, с интернационализмом рабочего класса. План захвата казарм был извлечен из кубинской истории, а не из русской революции (хотя Кастро и Абель Сантамарня в то время читали «Государство и революция», написанное В. И. Лениным). Это был также отчаянный жест маргинальной социальной группы, имевшей небольшие связи с организованными рабочими. Объявлять, как сделали некоторые комментаторы, что акция в Монкадо имела пролетарский характер, исходя из профессий зачинщиков, — это значит предаваться символизму[44]. Несмотря на то, что многие из них принадлежали к рабочему классу, только один или два человека были из организованного рабочего движения; на самом деле большинство являлись рабочими непостоянных профессий, например, грузчики, строители, официанты, уличные продавцы, повара и тому подобное, в то время как некоторые были работающими не по найму и безработными. Большее количество людей принадлежало к составу Ортодоксос, основатель которой был антикоммунистом. Движение 26 июля, как вскоре оно стало называться, имело народные корни, в отличие от других подпольных групп, выступающих против Батисты, кроме коммунистов, которые не являлись организацией рабочего класса.
На судебном разбирательстве, начавшемся в сентябре, Кастро объявил программу возрождения Кубы, которую бунтовщики не могли услышать раньше. Кастро сам вел свою защиту и позднее восстановил по памяти свою длинную блестящую речь суду, используя записи, сделанные поклонниками во время разбирательства, речь должна была стать впоследствии официальным завещанием Кубинской революции. Стоя перед судьями в заимствованной мантии Кастро принялся за всеобъемлющую критику политической, экономической и социальной ситуации на Кубе. Стараясь придать законное оправдание штурму Монкада, он связывал акцию с революционными традициями Кубы, беспрестанно цитируя Марти, и взывал к принципам, таким, как право на восстания против деспотизма, извлеченное из многих веков истории. Имена Данте, Джона Солсбери, Св. Фомы Аквинского, Нокса, Мильтона, Томаса Пейна и других были выстроены в ряд в крошечной знойной комнате в небольшом тропическом городке. И это должно было изумить тех немногих, кому позволено было там присутствовать. Кастро закончил свою речь вызывающей нотой: «Я знаю, что заключение в тюрьме будет тяжелым, более тяжелым, чем оно было для кого-либо, полное угроз, бездушной и жестокой грубости, но я не боюсь этого, как я не боюсь и ярости подлых тиранов, уничтоживших семьдесят моих братьев. Осудите меня, это не имеет значения, история оправдает меня»[45].
Защитная речь Кастро приняла форму манифеста к народу, «эль пуэбло», из которого он намеренно исключил «состоятельные и консервативные слои населения». Хотя он очень осторожно стремился остаться в пределах структур конституции 1940 года, в действительности Кастро предлагал полную трансформацию Кубы из полуразвитого, зависимого общества в современную прогрессивную нацию. Речь содержала отпечаток большинства социальных и экономических реформ, которые постарается провести новый режим после победы Революции в 1959 году. Много лет спустя Кастро охарактеризовал программу Монкада так: «Кто бы ни прочитал ее внимательно и ни проанализировал ее глубоко — все увидят, что в первую очередь это была программа национального освобождения, очень передовая программа и программа, которая была очень близка к социализму»[46]. Из-за своей радикальной природы отчеты Ортодоксос изобразили речь как марксистский документ. Одни из них считали, что Кастро скрывает полный размер революционных планов, так как момент еще не наступил, а другие предполагали, что он переделал марксистско-ленинские идеи, чтоб они подходили к особенностям ситуации на Кубе.
