— Тебе лучше вернуться.

Он кивнул.

— Я позвоню, хорошо?

* * *

Мэрилин ждала ее, как мать-наседка, и готова была взорваться в любую минуту. Лизель стояла в дверях и выглядела виноватой.

— Где ты была? Я чуть не умерла, мы не сомкнули глаз всю ночь.

— Мы?

— Я и Эд, мы ждали тебя. Лиз, мы так волновались. Пожалуйста, скажи мне, что ты провела ночь не с Шоном Саттоном! Пожалуйста, скажи мне…

— Извини, Мэрл, и… нет, я точно провела ночь не с Шоном Саттоном.

— Тогда где ты была?

Где была? Лизель тяжело вздохнула. С чего начать?

Мэрилин сделала то, что делала всегда, — она слушала терпеливо и внимательно все, что рассказывала Лизель. С самого начала до конца. Со всеми взлетами и падениями, которые она пережила за последние двенадцать часов. В одно мгновение захлебываясь в экстазе и тут же сгорая от стыда в следующее.

— Я такая дура! — Так она закончила свой рассказ. — Неважно, что я чувствую к Тому, но то, что я сделала, было неправильно.

— «Когда кто-то любит, он сначала всегда обманывается сам и всегда кончает тем, что обманывает других»… — пробормотала Мэрилин.

— Что? — Лизель нахмурилась, соображая.

— О, это одно из высказываний Эда, нет, не Эда, конечно, а Оскара Уайльда, если точно.

— И что он хотел этим сказать?

— Любовь может быть порой очень сложной. У каждого есть ожидания, которые далеко не всегда сбываются.

— Что ж, я не думаю, что Кэролайн ожидала увидеть кого-то в постели Тома, — усмехнулась Лизель. — Я готова была сквозь землю провалиться, Мэрилин, я просто не знаю, что делать…

— Это не твоя вина. Танго всегда танцуют двое.

— Да. Но если бы танго было все, что мы делали, то мы не оказались бы в таком дерьме! А Шон? — воскликнула Лизель. — Я поступила с ним отвратительно, разве нет? Он должен ненавидеть меня…

— Честно говоря, не думаю, что ты заставила его испытать приятное чувство. Этим утром Кася получила записку.

Лизель, не понимая, нахмурилась.

— Он владелец дома, где она снимает комнату, — объяснила Мэрилин. — Старый викторианский особняк на другой стороне залива. Он предупреждает, что жильцы должны освободить помещение через две недели. Хочет превратить его в роскошные апартаменты.

— Ты шутишь? Думаешь, он сделал это, потому что я сбежала от него?

— Не будь глупой. Я просто хочу показать тебе, какой он отвратительный тип и что тебе надо быть с ним поосторожнее.

Лизель кивнула.

— И что собирается делать Кася?

— У нас будет еще один постоянный жилец. Я хотела предложить ей комнату в мансарде, но Лоррейн сказала, что они могут жить вместе. Представляешь, какие перемены?

— А что мне делать, Мэрл? — Лизель обхватила голову руками.

— Иногда не надо ничего делать. Пусть делают другие, а ты подожди и посмотри, что они будут делать.

— Это тоже из изречений Эда? — Лизель взглянула на сестру и лукаво улыбнулась.

— Нет, это Мэрилизм.

— Мэрилизм?

— Да. Это значит, что кто-то несет несусветную чушь, когда не может дать толковый совет, — улыбнулась Мэрилин и обняла Лизель. — И следующий мой совет: положись на судьбу.

Лизель уперлась подбородком в плечо сестры и в отчаянии закрыла глаза.

В это утро у них было столько звонков с просьбой забронировать номер, что Лизель почти не думала о происшедшем. Но только почти. И чем больше возвращалась мыслями к этой ночи, тем ужаснее себя чувствовала. И не только из-за себя.

Бедная, бедная Кэролайн, девушка, отказавшая ей в симпатии и, тем не менее, заслужившая ее. Как она могла быть такой эгоисткой? Что с ней случилось в эту ночь? К чему лукавить, Лизель прекрасно знала, что с ней случилось в эту ночь. Что-то удивительное, и даже утром это удивительное еще теплилось в ее душе.

Когда подошло время ленча, прихватив сандвич и апельсиновый сок, она вышла в сад и почувствовала себя чуть лучше, проведя время с Раби, которая бросилась к своей хозяйке с бешеным визгом, словно хотела пожаловаться на то, что Лизель покинула ее так надолго.

Она откопала свой любимый мячик, маленький желтый мячик, который Том подарил ей, и каждый раз, когда Лизель бросала его, ловила и приносила назад. Каждый раз без ошибки. Каждый раз, когда ока звала ее, Раби независимо от того, что она делала, бежала к ней, садилась у ее ног и, виляя хвостом, ждала. Безграничная преданность. Редкая вещь.

Внезапно маленькая собачка замерла и принюхалась и затем, запрыгав в волнении, побежала за угол дома и через секунду вернулась назад на руках Тома. Маленьким розовым язычком она лизала его щеку, которой совсем недавно он прижимался к щеке Лизель, когда та, пресыщенная и успокоенная, забылась счастливым сном.

Как странно, куда ушла его красота? Он выглядел хмурым и измученным.

— Привет.

— Привет. — Хотя Лизель не двинулась с места, ее глаза… они сделали то, что хотела сделать она — приблизились к нему, коснулись его, но она сдержалась, потому, что сдержался Том. Напряжение, возникшее между ними, растащило их в разные стороны.

— Мы можем поговорить? — Это было сказано так, что ей сразу захотелось сказать «нет», Лизель поняла по его лицу, что разговор не сулит ей ничего хорошего. Поэтому, вместо того чтобы ответить, она предпочла промолчать.

Лицо Тома еще больше помрачнело.

Он уже знал, что молчание Лизель — плохой знак. Так тиха она бывала только тогда, когда что-то очень сильно огорчало ее. Он не хотел делать ее несчастной, нет. Совсем не хотел, он хотел… О Господи! Он не мог сделать то, что хотел. Не мог?

Почему все так сложно? Но чувства непростая вещь, они сложны и запутанны, и иногда чертовски трудно разобраться в них, и когда получалось так, как получилось, единственное, что мог сделать такой мужчина, как Том Спенсер, — поступить правильно, не важно, что это больно.

Кэролайн ждала, когда он вернется домой, и встретила его бесконечным потоком слез и обвинений. И это отрезвило его. Неважно, какое чувство он испытывал к Лизель, оно захватило его целиком и полностью, но он помолвлен с Кэролайн. Он дал обещание, и она достаточно ясно дала понять за три часа криков, борьбы, упреков, рыданий, обвинений и заявлений, что хочет, чтобы он сдержал его. Он был с Кэролайн четыре года, и он любил ее. Может быть, сердце не подкатывало к горлу каждый раз, когда он видел ее или говорил с ней, может быть, когда она уехала, он не скучал по ней так сильно, как должен был бы скучать, может быть, не думал о ней все время, не вызывал ее образ в своих фантазиях. Черт, даже не мечтал о ней, как о Лизель. Но кто знает, что за чувство у него было к Лизель? Оно было новым, оно было пугающим, и он знал, что оно могло быть таким же слепым увлечением и кончиться так же быстро, как какая-то новая уличная мода.

То, что у него было с Кэролайн, было реально. И неважно, как далеки они были сейчас. Нельзя предавать человека, по отношению к которому у вас есть обязательства, вы, по крайней мере, должны разобраться во всем. Кэролайн хотела, чтобы они все исправили. Она умоляла его постараться. Он никогда не видел ее такой расстроенной. Но сейчас, когда перед ним стояла Лизель, он видел, что она тоже расстроена, и это было так, словно кто-то взял его за жизненно важный орган и с силой сжимает его. И что бы он ни сделал, он обязательно обидит кого-то. Включая самого себя.

— Это так тяжело, — вздохнул Том.

«О Господи, думаю, да», — молча согласилась Лизель.

— Лизель?

Его испуганный голос разрушил ее фантазии, в которых они уже лежали на его широкой постели, творя безумства. Она взглянула на него, увидела его расстроенное лицо и мигом вернулась к действительности.

— Извини. — Она извинялась за мысли в собственной голове, но, конечно, он не мог знать это.

— И меня тоже. Ты не веришь? Нет, правда, я беспокоюсь о тебе, было бы глупо отрицать, что я неравнодушен к тебе. Потому что ты сразу бы поняла, если б я тебе солгал. И я не хочу лгать, я хочу быть честным, насколько возможно… со всеми.