— Мне это не нужно, — сердито возразила я. — Я справлюсь сама.

Мама улыбнулась. Даже если она и волновалась, ей отлично удавалось это скрывать. Она совсем не выглядела усталой. Да, она была бледна, но в последние дни она всегда была такой.

— Закат — отличное время для рождения твоего малыша, — ласково произнесла она. — Правильное время, так мне кажется. Не забывай, дочка, что я целительница.

Я скривилась, выпила, почувствовала, как во мне поднимается новая волна боли, и на этот раз не смогла сдержать крика. Эта боль была иной, более сильной, более мощной, я испытывала непреодолимое желание тужиться и не могла ничего с этим поделать.

Дальше все произошло быстро, даже чересчур. Я издавала гораздо больше звуков, чем мне бы хотелось. Мама приказала мне прекратить тужиться, но я не могла. Кто-то держал меня за плечи, а Жанис говорила: «Так, хорошо, давай, девонька». А потом было последнее, неимоверное, раздирающее усилие, и вдруг наступила тишина.

— Быстро, — скомандовала Жанис, и мгновенно поднялась суета. — Переверни его вверх ногами, вот так. Очисть ему рот. Отлично. Теперь…

Я лежала совершенно без сил, но когда послышался первый возмущенный крик моего сына, рывком села, сморгнула слезы и потянулась к нему. О, он был великолепен! Такой маленький, сморщенный, весь красный, в липкой крови после родов, но уже с хохолком черных кудрей на макушке. Мой сын. Сын Брана.

«Ох, как же мне хочется, чтобы ты был здесь и увидел его. Чтобы посмотрел, какой у нас получился чудесный ребенок».

— Ты плачешь, девонька, — сказала Жанис, поспешно вытирая собственные щеки. — Не плачь. Славный мальчишечка у тебя родился! Крохотный, но сильный. Так долго боролся, а слышала, как громко завопил. Просто боец!

Как и всегда после родов, нужна была большая уборка. Все вокруг меня были заняты, а на моей груди лежал восхитительно теплый сын. Теперь он затих, а его крохотный ротик чмокал в предвкушении груди, пальчики крепко сомкнулись вокруг моего собственного пальца. «Не отпускай».

Мама непривычно притихла. Я подумала, что она, наверное, совершенно измучена этим бесконечным днем, но когда посмотрела на нее, обнаружилось, что она сидит у кровати и очень внимательно смотрит на малыша. Женщины закончили работу и пошли есть честно заработанный ужин. Мама велела Жанис пойти и принести мне еды и эля, и не слишком торопиться назад.

— И вот что, Жанис. Скажи Большому Человеку, чтобы зашел, ладно? Ненадолго.

Когда все ушли, и в комнате наступила тишина, она снова заговорила:

— Лиадан?

— М-м-м? — я почти засыпала. Небольшой огонь в очаге отлично согревал комнату, в воздухе разливался приятный запах лаванды — жженые цветы лаванды обладают целительными свойствами.

— Не знаю, как начать, но это должно быть сказано, Лиадан. Думаю, я могу назвать имя отца твоего ребенка.

— Что?!

— Тихо, тихо. Ляг, пожалуйста, ты напугаешь малыша. Я могу и ошибаться. Мы подождем твоего отца. Сходство просто поразительное. А Рыжий рассказал… он говорил мне, что твой мужчина каким-то образом связан с Херроуфилдом. Если бы не это, я бы не обратила внимания.

Мы услышали грохот сапог, явно перескакивающих через три ступеньки, затем топот по коридору, и, наконец, дверь распахнулась.

— Лиадан! — Отец в два прыжка пересек комнату. — Доченька, ты в порядке?

А потом он увидел ребенка на моей груди, и его губы расплылись в широченной, ласковой, необыкновенной улыбке. Как же давно он так не улыбался!

— Можешь подержать его, если хочешь, дедушка, — предложила я.

И вот отец стоит у огня с внуком на руках, пока мама рассказывает, а я, опершись на локоть, пью вино с пряностями, которое она вложила мне в руку.

— Эти роды… — начала Сорча, — эти роды настолько похожи на другие, при которых я присутствовала очень давно, что я никак не могу списать это на простое совпадение. Я могла бы не обратить на это внимание, если бы этот ребенок не был точной копией того, другого, мальчика, которого я принимала в Ман Геври в Херроуфилде.

Отец бросил на маму острый взгляд.

— Как это может быть? — спросил он. — И кстати, — он посмотрел на сверток в своих руках, такой маленький по сравнению с ним. — Разве все младенцы не выглядят одинаково?

— Я уверена, что права, — ответила мама. — И думаю, ты со мной согласишься. И схватки и сами роды — они абсолютно похожи: ребенок, твердо решивший идти спиной вперед, долгие схватки, трудные роды. Лиадан моложе и сильнее, чем была Марджери, у нее гораздо больше твердости, ей понадобилось меньше нашей помощи. Но все происходило практически также.

— Все роды со спинным предлежанием бывают трудными, — сказала я с бьющимся сердцем. — А кто тот ребенок?

Но мама мне не ответила.

— Ты только посмотри на малыша, — обратилась она к Ибудану. — Посмотри на эти темные кудряшки, на серые глаза. Взгляни на линию подбородка, на брови. Он просто копия Джона, хоть и красный и сморщенный. Не говори, что не видишь этого, Рыжий.

Отец подошел ближе к свече и внимательно уставился на ребенка, который неожиданно протестующе закричал.

— Дай сюда, — сказала я, отставив чашку, и сын вернулся ко мне на руки. Я погладила его спинку и стала тихонько напевать древнюю колыбельную, что когда-то внезапно усыпила его отца.

— Рыжий?

Отец кивнул.

— Я заметил, Дженни. — Так он звал маму с самого дня их встречи, когда она не могла говорить и назвать свое имя. — И это отлично сходится с тем, что ты мне рассказала, Лиадан: будто отец ребенка когда-то жил в Херроуфилде. Когда Дженни уехала оттуда, мальчику было меньше года.

— Кто… кем он был? — осторожно спросила я, быстро считая в уме и удивляясь, неужели Брану действительно может быть меньше двадцати одного года? Как он тогда сказал? «Когда мне исполнилось девять, я решил, что уже мужчина». Возможно, это правда.

— Его звали Джоном, в честь отца. Но все называли его Джонни.

— Сейчас его зовут иначе. Но имя сменить легко.

— У твоего мужчины серые глаза?

— Да.

— А волосы? У того мальчика были темные кудрявые волосы, точно как у твоего сына.

Я почувствовала, как медленно заливаюсь румянцем, и порадовалась, что они не могут читать моих мыслей.

— Так и есть, — сказала я, помолчав.

— Он бритт? — спросил отец. — Если да, могу понять, почему ты не хотела открывать его имя. Но не забывай, откуда родом я сам. Я здесь вполне прижился.

— Я не знаю. Возможно. Пожалуйста, расскажите, что случилось.

Отец слегка нахмурился:

— Твоя мать очень устала.

— Тогда расскажи сам, отец, пожалуйста.

Он сел с другой стороны кровати. Снаружи уже совсем стемнело.

— У меня в Херроуфилде было двое верных друзей. Мой младший сводный брат Бен, быстрый в бою и еще более скорый на острое слово. И еще Джон. Джон был моим ближайшим соратником, моим советчиком, моим отражением, моим спутником в любом предприятии. Ему можно было поведать любую тайну. Ему можно было доверить жизнь. Джон женился на девушке с юга по имени Марджери. Они очень любили друг друга. Они потеряли одного ребенка, и было похоже, что потеряют и этого. Но твоя мать как раз была там, и после долгой-предолгой ночи Марджери родила здорового малыша.

— Не было на свете ребенка, которого бы ждали и любили больше, чем Джонни, — вступила мама. — Марджери так им гордилась! Это сквозило во всех ее делах. Она постоянно носила его у плеча, разговаривала с ним, пела ему песенки. Она шила для него очаровательные рубашечки, вышитые цветочками, листьями и крылатыми насекомыми. Джон был сдержанным мужчиной. Но он был предан им душой и телом.

— Что… что-то случилось? Я не понимаю, как такой обожаемый ребенок мог превратиться в такого, как отец моего ребенка. Он не… его явно не растили в любви. Уж это я точно знаю.

— Джон умер, — сурово сказал отец. — Он был убит, раздавлен скалой, когда следил за Дженни. Дело рук Нортвуда. Это было ужасно, Марджери очень тяжело переживала свою утрату. Но когда я уезжал из Херроуфилда, она делала все, что могла, чтобы вырастить сына в одиночку. В доме моего брата они были в безопасности.