— Нет. Евреи в Радоме. Ксендза мы не видали. Когда нам это сказали, мы уже не поехали в Едлинку, а отправились дальше вместе с полком, уверенные, что не разойдемся с вами. И вдруг, после полуночи, слышим выстрелы… Мы все бросились на помощь, думая, что разбойники напали на каких-нибудь путников. Нам даже не пришло в голову, что это вы. Слава Богу, слава Богу, что мы не опоздали!

— На нас напали не разбойники, а Кржепецкие. Они хотели отбить Сенинскую, которая едет с нами.

— Господи! — воскликнул Станислав. — Ведь у Яцека душа от радости выскочит!..

— Я писал тебе о ней, но, по-видимому, письмо пропало.

— Мы уже три недели находимся в походе. Последнее время я не писал писем, потому что знал, что скоро приеду сам…

Радостные крики панов Букоемских, челяди и солдат прервали дальнейший их разговор. В тот же самый момент прибежали работники с зажженными факелами, которых пан Цштрианович приказал взять целый воз, чтобы освещать ими путь в темные ночи. На плотине стало светло как днем. Среди этих ярких огней Тачевский увидел серую лошадь, а на ней панну Сенинскую.

При виде ее Яцек онемел, а ксендз Войновский, видя его изумление, проговорил:

— Да, она тоже с нами.

Тогда Яцек тронул коня и, остановившись перед девушкой, снял шапку и стоял так безмолвный, с белым, как мел, лицом.

Но через мгновение шапка выпала у него из рук, глаза закрылись, и голова склонилась к гриве коня.

— Да ведь он ранен! — воскликнул Лука Букоемский.

Яцек был действительно ранен. Один из ожесточенно защищавшихся разбойников ранил его концом косы в левое плечо, а так как солдаты в походе были без панцирей и наплечников, то острый конец довольно глубоко разрезал ему руку от плеча до локтя. Рана была не опасна, но кровь текла из нее очень сильно, вследствие чего молодой человек лишился чувств. Опытный ксендз Войновский приказал уложить его на телегу и, перевязав рану, поручил его уходу женщин. Яцек вскоре открыл глаза и увидел склоненное над ним лицо панны Сенинской.

Между тем челядь моментально засыпала ров и разобрала преграду. Обоз и полк перешли через плотину на сухую дорогу, где все остановились на отдых, с целью привести в порядок обоз и допросить пленных. Покончив с Тачевским, ксендз пошел посмотреть, не пострадали ли Букоемские. Но нет. Лошади их, правда, были исколоты и исцарапаны вилами, но не опасно, сами же они были не только невредимы, но и прекрасно настроены, так как все окружающие поражались их мужеству, говоря, что «они еще перед войной перебили столько людей, сколько другой солдат не перебьет в течение нескольких лет войны».

— А не хотите ли вы вступить в полк пана Збержховского? — предлагали им некоторые воины. — Давно всем известно, а Бог даст, и снова окажется, что наш полк считается первым даже и между гусарскими, поэтому пан Збержховский не всякого и не легко принимает в него, но таких достойных рыцарей и он примет охотно, а мы будем от души рады вам.

Братья Букоемские знали, что это невозможно, так как у них не было средств для соответствующей экипировки и свиты, совершенно необходимых для такого важного полка. Однако они с удовольствием выслушивали эти предложения, а когда чарки начали переходить из рук в руки, братья и в этом деле никому не дали опередить себя.

Тем временем солдаты вытаскивали за вихры из болота разбойников и отводили их к панам Збержховскому, Циприановичу и ксендзу Войновскому. Ни один из них не ушел, так как в сильном полку, насчитывающем, кроме трехсот дружинников, девятьсот человек их свиты, было достаточно людей, чтобы окружить всю трясину и оба выхода с плотины.

Вид пленников сильно удивил пана Серафима. Он ожидал найти среди них, как он говорил сыну, Мартьяна Кржепецкого и его радомскую компанию, состоящую из шляхтичей, а между тем перед ним стояла выпачканная в грязи и пропахшая торфом оборванная толпа разбойников, состоящая из беглых солдат, выгнанных слуг и других подонков общества, — словом, из всякого рода диких и зловещих тунеядцев, занимающихся разбоями в лесах и пущах. В те времена таких шаек было много, в особенности в лесистом Сандомирском воеводстве, а так как в них вступали люди, готовые на все, которым вдобавок, в случае ареста, грозили страшные наказания, то их нападения были необыкновенно дерзки и битвы с ними особенно ожесточенны.

Еще некоторое время продолжался розыск разбойников по болоту, после чего пан Циприанович обратился к Збержховскому со словами:

— Господин полковник, мы предполагали, что это другие люди, а оказывается, это простые разбойники, совершившие самое заурядное нападение на нас. Тем не менее мы от всей души благодарны вам и всей дружине вашей за столь значительную помощь, без которой нам бы, вероятно, не видать сегодня восхода солнца.

А пан Збержховский, улыбаясь, ответил:

— Вот, что значит ночные походы. И жара не мешает, и можно оказать людям помощь. Не желаете ли вы сейчас же допросить этих людей?

— Приглядевшись к ним, я нахожу это излишним. Суд их и так допросит в городе, а палач — просветит.

При этих словах из толпы пленников выступил высокий мужик с мрачным лицом и белокурой, кудлатой головой и, поклонившись пану Циприановичу в ноги, сказал:

— Вельможный пан, если вы даруете нам жизнь, то мы расскажем вам всю правду. Мы обыкновенные разбойники, но нападение наше было необыкновенным.

Услышав это, ксендз Войновский и пан Серафим с любопытством переглянулись.

— Кто ты такой? — спросил ксендз.

— Атаман. Нас было двое, потому что соединились две шайки, но второй убит. Если вы помилуете нас, то я расскажу все.

Ксендз на минуту задумался и ответил:

— Мы не можем освободить вас от суда, но все-таки лучше, если вы сами признаетесь во всем добровольно, чем заставите вырывать у вас истину пытками. Может быть, в таком случае и божеский и человеческий суд будет к вам милостивее.

Атаман начал неуверенно поглядывать на своих, не зная, должен ли он молчать или говорить правду, а между тем ксендз продолжал:

— Если вы искренне признаетесь во всем, то мы можем походатайствовать за вас у короля и выхлопотать для вас высочайшее помилование. Король теперь нуждается в людях для пехоты и потому часто прощает подсудимых.

— Коли так, то я расскажу все, — ответил мужик. — Меня зовут Обух, а атаманом второй шайки был Кос, и обоих нас нанял какой-то шляхтич, чтобы мы напали на вас.

— А не знаете ли вы, как зовут этого шляхтича?

— Я его раньше не знал, потому что я дальний, но Кос знал и говорил, что его зовут Выш.

Ксендз и пан Циприанович снова изумленно переглянулись.

— Ты говоришь, Выш?

— Да.

— А не было ли с ним еще кого-нибудь?

— Был еще один, худой, тощий, молодой. Пан Серафим обратился к ксендзу и шепнул:

— Это не они…

— Но, может быть, это компания Мартьяна? — так же тихо ответил ксендз. И снова громко обратился к мужику: — Что же они приказали вам сделать?

— Они сказали нам так: «Что вы сделаете с людьми, это ваше дело, возы и добыча ваша, но в обозе есть девушка, которую вы должны схватить и доставить окольными путями между Радомом и Зволеньем в Поличную. За По-личной на вас нападет наша компания и отобьет у вас девушку. Вы ее защищайте для виду, но так, чтобы не причинить нам никакого вреда. За это вы получите по талеру на человека, кроме того, что найдется в обозе».

— Теперь все как на ладони, — проговорил ксендз. Но через минуту спросил снова:

— С вами разговаривали только эти двое?

— Потом приехал с ними ночью третий и дал нам по злотому в задаток. Хотя в это время было темно, как в погребе, один из моих людей узнал его, так как был раньше его крепостным, и говорил, что это пан Кржепецкий.

— Ага! Вот и он! — воскликнул пан Циприанович.

— А этот человек здесь или убит? — спросил ксендз.

— Здесь! — отозвался чей-то голос вдали.

— Подойди-ка сюда, поближе. Это ты узнал пана Кржепецкого? Каким же это образом, коли было так темно, что хоть глаз выколи?