— Тогда увидим! — перебил пан Циприанович. — Пусть он только попробует! Это другое дело!

И старик грозно загремел саблей, а Букоемские заскрежетали зубами, повторяя:

— Пусть попробует! Пусть попробует!

А Вильчепольский добавил:

— Только ведь вы уезжаете на войну…

— Это уж как-нибудь устроится! — отвечал ксендз Войновский.

Дальнейший разговор был прерван появлением ключника. Он привез коробки с вещами девушки, что, как он говорил, досталось ему не без труда. Панны Кржепецкие пробовали протестовать и даже хотели разбудить брата, чтобы он не давал. Но они не могли добудиться его, а шляхтич внушил им, что это необходимо сделать и для их собственного блага и для блага их брата, иначе их обвинят в грабеже чужого имущества и их привлекут к суду. Тогда они испугались, как женщины, не знающие законов, и позволили увезти вещи. Ключник также предполагал, что Мартьян постарается вернуть девушку, но не допускал, чтобы он сразу прибегнул к насилию.

— Его удержит от этого, — говорил он, — старый пан Кржепецкий, который понимает, чем пахнет такое дело. Он еще ничего не знает о случившемся, но я прямо поеду отсюда к нему и изложу ему все дело, и сделаю это по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы он удержал пана Мартьяна, а во-вторых, потому, что я не хочу быть завтра в Белчончке в тот момент, когда пан Мартьян проснется и узнает, что это я устроил побег девушки. Он бы непременно накинулся на меня, и тогда одному из нас могло быть очень скверно.

Пан Серафим и ксендз Войновский похвалили находчивость ключника и, видя, что это человек добрый, а кроме того, опытный и знающий законы, пригласили его обсудить все дело с ними вместе. Тогда были устроены два совещания, так как другое устроили братья Букоемские на свой страх.

Зная, каким образом можно сократить их воинственный пыл и удержать их дома, пан Циприанович послал им во флигель порядочную флягу травника, за которую они тотчас охотно засели и начали пить за здоровье друг друга. Они все были сильно взволнованы и невольно вспоминали ту ночь, когда панна Сенинская в первый раз переступила порог дома в Едлинке. Братья начали напоминать друг другу, как они тотчас влюбились в нее и как поссорились из-за нее, а потом предназначили ее Станиславу Циприановичу, принося собственные желания в жертву дружбе.

В конце концов, Матвей хлебнул вина, положил голову на руки, вздохнул и сказал:

— В ту ночь Яцек сидел, точно белка, на дереве. Кто же мог бы тогда догадаться, что именно ему Господь Бог предназначил ее.

— А нам приказал оставаться сиротами! — добавил Марк.

— Помните, — спросил Лука, — как тогда стало светло от нее во всех комнатах? Светлее не стало бы и от сотни ярких свечей. А она то сядет, то встанет, то улыбнется… А как взглянет на тебя, так сразу тепло внутри станет, точно ты горячего вина выпил!.. Выпьем-ка, братцы, за наше неутешное горе!

Они снова выпили, после чего Матвей ударил кулаком по столу и воскликнул:

— Эх! Если бы она так не любила этого Яцека!

— Так что бы было? — ворчливо спросил Ян. — Думаешь, что она бы моментально влюбилась в тебя? Смотрите, какой красавец!

— Хорошо, что ты не красавец! — отвечал Матвей.

И братья начали недружелюбно посматривать друг на друга. Но Лука, обычно очень склонный ко всяким стычкам, начал их успокаивать:

— Ни для тебя, ни для тебя и ни для кого из нас! Другой получит ее и поведет к алтарю.

— Вот нам и тяжело и горько! — отвечал Марк.

— Так будем же, по крайней мере, любить друг друга. Никто нас на свете не любит! Никто!..

— Никто! Никто! — повторяли братья, мешая вино со слезами.

— А она спит себе там! — внезапно отозвался Ян.

— Спи, бедняжка! — в тон ему добавил Лука. — Лежи, как подкошенный цветочек, как овечка, растерзанная безжалостным волком. Братья мои родные, неужели этого волка никто даже за вихры не оттаскает?

— Не может быть! — воскликнули Матвей, Марк и Ян.

И снова начали ссориться, а чем больше пили, тем чаще то тот, то другой огрызался или ударял кулаком по столу.

— Я придумал! — воскликнул самый младший.

— Говори! Ради бога!

— А вот как! Мы обещали пану Циприановичу не изрубить Чурбана! Правда?

— Правда, да ты говори, не спрашивай!

— Но все-таки отомстить за нее необходимо. Сюда приедет, как здесь говорилось, старый Кржепецкий попробовать, не отдаст ли ему пан Циприанович девушку добровольно. Но мы-то знаем, что не отдаст! А?

— Не отдаст! Не отдаст!

— Ну то-то, а как вы думаете, не выскочит ли Мартьян навстречу возвращающемуся отцу, чтобы посмотреть и расспросить, чего он достиг?

— Как Бог свят, выскочит!

— Ну, а на половине дороги от Белчончки до Едлинки возле самой дороги находится смоловарня. Не подождать ли нам Мартьяна в той смоловарне?..

— Хорошо! Но к чему?

— Только шш!.. Тихо!

— Шш!..

И братья начали озираться по комнате, хотя и знали, что, кроме них, там не было ни живой души, и перешептываться. Шептались долго, то тише, то громче, наконец, лица их просияли, они допили залпом вино, обнялись и потихоньку, гуськом вышли из комнаты.

С величайшими предосторожностями оседлав лошадей, братья вывели их за уздцы из ворот, сели и поехали стремя в стремя, пока не добрались до большой дороги. Там Ян, на сей раз командовавший братьями, проговорил:

— Теперь я с Марком отправлюсь в смоловарню, а вы привезите еще до рассвета бочку с перьями.

Как и предполагал ключник, старый Кржепецкий приехал на другой же день после полудня в Едлинку, но против всех ожиданий приехал с таким веселым и добродушным лицом, что пан Циприанович, имевший обыкновение дремать после обеда и потому несколько сонный, сразу точно отрезвел от удивления при его виде. Старая лисица с самого своего вступления на порог заговорила о соседской дружбе и о том, как приятно было бы для него почаще навещать друг друга, он благодарил за гостеприимство и, только покончив со всеми этими любезностями, приступил к самому делу.

— Любезный сосед, — проговорил он, — я приехал к вам с поклоном и в то же время, как вы уже, вероятно, догадались, и с просьбой, которую вы, принимая во внимание мои годы, не откажетесь любезно выслушать.

— Я рад исполнить каждое справедливое желание вашей милости, — отвечал пан Серафим.

А старик начал потирать руки.

— Я так и знал! Наперед знал! — проговорил он. — Хорошо иметь дело с умным человеком. Сразу можно поладить. Я и сыну сказал так. Поручи это мне. Если дело касается пана Циприановича, то все будет хорошо, ибо другого такого же не только умного, но и честного человека, не найти во всей округе.

— Вы слишком льстите мне!

— Нет! Нет! Я говорю еще слишком мало!.. Но приступим к делу!

— Приступим!

Старый Кржепецкий с минуту помолчал, точно ища слов, и только шевелил губами, так что подбородок сходился у него с носом, наконец, весело улыбнулся, положил руку на колено пана Стефана и сказал:

— Благодетель… вы знаете, что у нас улетел щегленок из клетки?

— Знаю! Видно, испугался кота!

— Ну, разве это не удовольствие беседовать с таким человеком! — воскликнул, потирая руки, старик. — Вот это остроумно! Ксендз Творковский лопнет от зависти, вот ей-богу.

— Я слушаю вас…

— Ну вот, просто с места, нам хотелось бы этого щегленка вернуть обратно.

— Почему бы и нет?

Пан Кржепецкий несколько раз повел подбородком в сторону носа, так как его встревожило, что дело идет слишком гладко. Однако он захлопал в ладоши и воскликнул с притворной радостью:

— Ну вот и дело с концом. Дай Бог, чтобы таких людей было побольше!

— Со мной-то кончено, — отвечал пан Серафим, — но нужно будет спросить эту птичку, захочет ли она вернуться, а сегодня этого сделать нельзя, потому что ваш сын так придушил ее, что она едва дышит…

— Она больна?

— Больна и лежит в постели.

— А не притворяется ли она?