А какая ерунда сплошь да рядом получается с анкетами, которые нам иногда приходится заполнять в школе, чтобы потом из них вывели некоего «среднего ученика»! Не завидую я тому «среднему», который получится из нашего класса — бедняга будет малость тронутый. В анкете, например, есть такой вопрос: помогаем ли мы родителям и в чем заключаются наши домашние обязанности. Мы с Ясеком в ответ на этот вопрос, не жалея красок, описываем приколотый к кухонной двери листок, на котором папа раз и навсегда запечатлел, по каким дням Ясек чистит картошку, а по каким я. В этот же список попали всякие уборки, мытье посуды и прочие гнусные занятия. Мы никого не обманываем, такая записка в самом деле красуется на кухне, накрепко приколотая к двери большими кнопками. Но, если честно признаться, я частенько придумываю разные способы, чтобы уклониться от обязанностей, которые за мной закреплены. А Ясек даже этим себя не утруждает — он просто ничего не делает, потому что занят тренировками, Клаудией и педагогической пустыней.

А вот Анджей Глендзен пишет, что у него нет обязанностей по дому. И это чистая правда. Пани Глендзен никаких записок у него перед носом не вывешивает и никогда ни о чем его не просит, потому что и так известно: Анджей сделает, что нужно, и даже еще больше, причем без всякого принуждения.

Вот почему я часто задумываюсь: что же люди из себя представляют на самом деле? Способен ли человек до конца понять другого? Иногда мне кажется, что это совершенно невозможно. Каждый из нас почти всегда что-то старается скрыть — либо достоинства, либо недостатки, или то, что он сделал, или то, чего не сделал. И я не лучше других! Я даже иногда сама за себя боюсь, потому что мне все-таки хочется, чтобы человечеству была от меня хоть какая-нибудь польза!

Признаться, я однажды спросила об этом нашу учительницу по обществоведению. Правда, я до сих пор не могу ей простить истории с песком и того, что она заставила нас учить наизусть структуру государственного устройства, но не стану отрицать, что в некоторых вещах она разбирается неплохо и кое-что может толково объяснить.

— Как жить? — повторила она мой вопрос. — Видишь ли, на это есть один-единственный ответ!

Я разинула рот. Мне казалось, что на этот вопрос или нет никакого ответа, или их целый миллион. А учительница посмотрела на меня, улыбнулась и сказала:

— Жить нужно честно!

Если бы при этом разговоре присутствовал кто-нибудь еще, я бы, наверно, удержалась и промолчала. Но мы были одни, и, когда я узнала, что учительница по обществоведению превыше всего ставит честность, мне захотелось задать ей каверзный вопрос. И я спросила, какая должна быть эта честность — гражданская или церковная, потому что, как мне кажется, между ними громадная разница. И услышала, что честность бывает только одна, для всех и каждого одинаковая.

Сказав это, учительница долго на меня смотрела, точно ждала, что я еще ляпну. А я как раз вспомнила, что накануне Данка, которая ходит на занятия в костел, и Виська, которая никогда там не бывает, поспорили из-за пасхального барашка[9]. Виська, которая в костел не ходит, купила такого барашка у уличного торговца, а Данка, которая ходит, ее за это осудила. Она сказала с возмущением: «Зачем тебе барашек, если никто из твоих родных в костел и не заглядывает?» Бедная Виська даже расплакалась — она купила барашка просто потому, что он ей очень понравился…

Так вот: когда учительница посмотрела на меня и я увидела — она ждет, что я спрошу ее еще о чем-нибудь для меня важном, я собралась с духом и такой вопрос задала:

— А в будущем какая она должна быть, честность? Ведь в новом обществе все будет по-другому, по-новому…

Учительница опять улыбнулась и долго не отвечала. Наконец она сказала:

— Все у тебя в головке перепуталось, Агата! Постарайся пока запомнить главное: такие понятия, как любовь к ближнему, честность, справедливость, верность, прекрасны и потому остаются неизменными во все времена. Никто не станет пренебрегать прекрасным.

И она снова занялась нашими тетрадками, а я вспомнила, что осталась убирать класс, и первым делом залезла под парту Луцека Турчниского, чтобы вытащить оттуда апельсиновые корки: известный неряха, он смахнул их на пол, потому что ему лень было подняться и выбросить в корзинку. Вот уж кто самый настоящий грязнуля, и это — пример объективной истины. Залезть под парту я залезла и корки собрала, но выползать обратно мне почему-то совсем не хотелось. Я села на пол и снова стала думать про барашка, которого Виська так горестно оплакивала. И решила, что спрошу учительницу и об этом, раз уж разговор зашел на такие темы. И спросила. Учительница сказала, что тут дело связано не только с религиозностью и церковным обрядом, пасхальный барашек — это традиция, все равно, что обычай петь на рождество колядки или в сочельник непременно подавать к столу рыбу.

Потом учительница велела мне встать с пола и сказала, что не понимает, почему у нас развязываются языки, только когда мы остаемся с ней с глазу на глаз, а на уроке, в классе, ни из кого слова не вытянешь, все сидят воды в рот набравши, что ее приводит в полное отчаяние. Тем временем я вылезла на свет божий из-под парты Луцека Турчинского, выбросила корки в мусорную корзину, взяла свою сумку — в классе все было в порядке, и только на минутку остановилась на пороге, чтобы попрощаться. Честно говоря, мне хотелось подойти к учительнице, сказать ей что-нибудь приятное… Сколько раз я сама доводила ее до полного отчаяния! И я чуть не сделала шаг в ее сторону, но что-то меня удержало — все-таки Клаудиа очень на нее похожа.

Агата закончила свой рассказ, но спиц не отложила, видимо, специально для того, чтобы и мне задать вопрос:

— Ты понимаешь, почему я так озаглавила свой рассказ?

— Человечество любит людей, которые любят человечество?

— Да. Мне показалось это название подходящим, потому что… — Агата заколебалась, но, собравшись с духом, отважно закончила: — Потому что, вообще-то говоря, учительницу по обществоведению у нас все очень любят.

Агата притащила ко мне в комнату кошелку с картошкой и коробку от своих новых сандалий, которую она приспособила для картофельных очисток. Мы собираем очистки, а пани Капустинская потом отвозит их своей двоюродной сестре в деревню. Время от времени в знак благодарности мы получаем оттуда чудесный деревенский творог.

— Я считаю, мы не должны брать у них творог, — сказала Агата. — Это непорядочно. Другое дело, если б мы эти очистки от себя отрывали ради подыхающих с голода поросят. Неужели нельзя оказать другому мелкую услугу просто так, за спасибо, не рассчитывая на творог? И еще я не могу понять, какого черта печатают в газетах благодарности! Это ж надо придумать: человек человека благодарит за внимание, доброту, а часто просто за исполнение своих обязанностей. Например: приношу сердечную благодарность любезной телефонистке с междугородной телефонной станции за быстрое соединение с Гданьском. Или: выражаем благодарность доктору Икс за заботу о покойном Михаиле Эн. Так ведь любезная телефонистка обязана быстро соединять абонента с Гданьском. И забота о смертельно больном Михале Эн вплоть до его последнего вздоха — прямой долг доктора Икс!

— Не забывай, что иногда люди делают чуть больше, чем приказывает долг. И за это потом благодарят друг друга, — перебила я Агату.