«И все ж ожмурить не смогли. Самих пришили. И Удава, как гада, казнили. «Маслину» на него не стали терять. Перо не замарали. А как он орал, даже вспомнить жутко. Наверно, когда вот так сдыхают, это хуже самого страшного мордобоя», — вздрагивал Гнида и думал в ужасе: а что ждет его?

Шило пихнул его коленом в зад:

— Не дрыгайся, — прошипел зло.

Привидение переступил с ноги на ногу. Ступни и колени занемели.

«Придет, паскуда. Куда ему деваться. Сейчас кайфует, что от петуха сумел слинять. Но как тварюга смог из Охи выбраться, мусоров обвести? Ведь на Тунгор и нам попасть не просто. Да и где он там банк сорвет? Теперь все пути лягавые стерегут. А может, стемнил Удав? Но и Гнида сказал, что туда смотался фрайер. Кого он там пришьет? Вот, блядво, и удается ему грабануть! С мокрым делом сухим выходит, гнус! Тут же на сраном ларьке кенты сыпятся. И что за фортуна у них такая? Его ж, паскуду, и мусора накрыть не могут», — думал Привидение.

«Своими руками прихлопну гада. За все враз. И за кентов, которых засыпали мусора, и за лажу перед «малиной». По нитке, по нерву из падлюки душу выпущу. Казню всем кентам на диво. Они такого не видели еще», — придумывал месть Кляну Берендей.

Он слушал землю и просил ее скорее прислать сюда того, из-за кого натерпелась много лишений его «малина».

А ночь смеялась в ответ каждому криками лесных обитателей.

И вдруг… Берендей весь в слух превратился. А может, это собственное сердце стучит так похоже? Ведь бывает, что оно, шальное, подслушав мысли, само себя тешит.

Берендей вглядывался в темноту ночи.

«Ни черта не видно. Но шаги уже ближе. Их слышно четко. Видно, хорошо дорожку знает. Нигде не спотыкается. С закрытыми, значит, мог бы прийти. Но почему один? И кто это? Кляп или Боксер? Ведь в одиночку корягу не сдвинуть с места. Да и сколько сможет взять один фрайер? Хотя не в клифт же взять собрался», — размышлял Берендей.

Привидение тоже шаги услышал. Напрягся.

— Вали, падла. Меня не минешь…

Под корягой кенты вдавились в землю. Носами в корни дышат.

Идет. И они услышали.

Шило гадюкой застыл. К прыжку приготовился. Коронному.

Вот только Гнида умирал от страха. Недолгую, видать, отсрочку у смерти выпросил. Какой она будет?

Шаги уже слышны всем фартовым, они вбиваются гвоздями в уши, тело.

«Шкуру лохмотьями снимать буду, по частям. За все навары, что отнял у нас. За каждую удачу твою, за все наши беды. Ох уж и выпущу юшку из тебя. Иди, паскуда, рисуйся на перо!»— ждал Шило, сгорая от злобы и нетерпения.

Молчала тайга. В ночи горланила сойка, запутавшись в ветвях. Но вот и она стихла. Лишь шаги. Они уже близко. Видно плотную фигуру человека. Он идет напрямик уверенно, не боясь

ничего, не вслушиваясь, не вглядываясь в темноту. Но ведь на то она и ночь, чтобы наказывать безрассудную неосторожность…

Человек поравнялся с елью и только пригнулся, чтобы пройти под ее лапой, как удар по голове с нечеловеческой силой швырнул его на землю. В тот же миг к нему кинулся Шило. Прыжок… И что-то короткое, яркое, грохнуло в глаза. Нестерпимой последней болью резануло затылок. Шило, обливаясь кровыо, упал на жертву, которой впервые за свою жизнь не мог причинить зла.

Лишь Гнида понял, что произошло, и теперь лежал, не дыша от страха. Он знал, что ни в одно дело никогда не брал с собой пушку Боксер. Его подводило зрение. Сбитое ударом на ринге, оно так и не восстановилось. И Боксер всегда мазал по цели, не попадая в нее даже с нескольких шагов. Надеялся лишь на убийственную силу кулаков. А про запас, на всякий случай, брал с собой финач, который редко пускал в ход.

Свои не станут стрелять в Шило. Это было бы понятно даже пацану. Гнида уже побывал в переделках и многое усвоил.

Кляп. Он где-то близко. Совсем рядом. Фартовые поспешили и снова поплатились кентом.

Трещит валежник под ногами, фартовые догоняют Кляпа. Но Гнида знает, что это бесполезно. Кляп — не олень. Он не станет бегать по тайге, чтобы схлопотать «маслину» в спину. Он коварен, как рысь.

Около Боксера два кента. На шухере. Чтоб не смылся. Им велено, чуть что, пустить в ход перо без раздумий.

Боксер скоро пришел в себя. Увидев стопорил, понял все сразу. Лежал тихо, как ему кенты приказали. Не рыпался.

Помыкавшись по тайге с час, вернулись фартовые, матюгаясь так, что головы деревьев краснеть стали.

— Что, падла, доскакался? Куда твои Кляп смыться хочет теперь? — подошел к Боксеру Привидение.

— Чего ж с опутанным ботаешь? Ты развяжи. Тогда мы на равных потолкуем. Иль ссышь? — стиснул кулаки Боксер.

И тут на Привидение нахлынул кураж. А может, решил он доказать кентам на что способен.

— Развяжи курву! — приказал фартовым.

Боксер мячиком подскочил. Привидение стоял перед ним ощерившись, потирая кулаки.

— Иди, блядюга! Я с тебя юшку вместе с говном выбью, — улыбался главарь.

Боксер не предупреждал. Молча подцепил Привидение в челюсть. Но не в полную силу, примерился, пощупал.

Фартовый устоял, попер буром. Ухватил Боксера за голову,

хотел вбить его в землю, как гвоздь. Но тот вывернулся и коротким ударом рассек кожу на скуле.

Почувствовав на себе силу Привидения, решил не шутить и сократить время схватки.

Удар в сплетснпе пошатнул, но не сшиб с ног. Боксер изумился. Его кулак — будто железо колотил. От такого — падали с катушек все, кто нарывался на ярость Боксера. Этот же — лишь едва заметно качнулся. И впервые холодок страха прошел по сердцу.

Испугавшись, Боксер влепил кулак под дых. Привидение согнулся пополам, и — тут же — новый удар разбил ему бровь: хлынула кровь.

Когда-то за подобное Боксера несколько раз дисквалифицировали. Но здесь — не ринг. Это — ордалия: кто кого — «законник» или беспределыцик? Какого из воров фортуна оставит жить, чтобы убивать… Привидение отскочил, разогнулся, стал дышать. А Боксер уже готовил решающий удар, которым не раз ломал челюсти. Сделал вид, что ударит справа в голову. Привидение невольно прикрыл рукой левый висок. Боксеру только это и нужно было, он ринулся вперед, на короткое решающее сближение с рослым противником.

— Он левша, фартовый! Левша он! — услышал Привидение голос Гниды.

Боксер, по природе своей тяжелодум, узнав бывшего кента, растерялся ка мгновение. Его хватило Привидению: сцепив свои кулаки крепче обычного, обрушил их на темя случайного в его жизни фрайера. Что-то хрустнуло. Изо рта, из носа, из ушей Боксера хлынула кровь. Он рухнул, открыл рот пошире, но слов уже не было.

Обшмонав, кенты взяли у Боксера свой навар, содрав с него, вдобавок к пухлому портмоне, золотые часы и перстень-печатку.

Наскоро закидав его землей под корягой, ушли, досадуя, что упустили Кляпа, за которым так долго охотились.

— Один он остался. А что в одни руки? Ни одно дело не провернешь. Засыплешься, как последний фрайер. Ни на стрему, ни на гоп-стоп некого. Ему теперь два пути. Либо линять с Сахалина на материк, либо здесь «малину» заново сколачивать. В откол он не пойдет. Не сможет без фарта, — рассуждал Берендей.

— У меня в Охе ему не обломится никто. Это заметано. Вся зелень и та моя, — говорил Привидение.

— К тому ж без общака остался. А без «кислорода» кого сфалует? — согласился Берендей.

— Лучшего кента моего загробил. Шило. Самого надежного! Ох, и отплачу за него! Тот и на том свете не успокоится, покуда не словлю Кляпа, — погрустнел Привидение.

— Недолго ему кайфовать, — откликнулся Берендей.

— Одно не могу усечь. Я четко уловил шаги одного. Откуда же второй — Кляп взялся? Почему я его не слыхал? — удивлялся Привидение.

— Хозяин всегда впереди себя пса посылает. Чтоб на случай засыпки самому выжить. Свою дорогу всяк выверяет по-своему. И я так делал. Но ему не иначе, как Удав такое давно присоветовал. Так оно вернее. Пса можно найти, сфаловать. Свою жизнь без него уберечь труднее. Да и для надежи лучше, — объяснял Берендей.

— Я не про сявку. Я про шаги. Как я Кляпа не усек?