Оперативник расстегнул наручники. Машинально снял фуражку.

Вспомнилась недавняя секунда-погоня, дыхание бегущего рядом Дяди. Он не хотел уступать милиции свое право на месть. И опередил… Хотя нож был так близко к горлу оперативника.

Как же я решился оставить их? Но те двое могли сбежать. Ребята не успели бы нагнать их. Такой оплошки Яровой не простит. А ведь предупредил, что воры нужны живыми. Не думал, что Дядя так скор на расправу. В этой ситуации он вполне мог сбежать. Хотя ребята не промахнулись бы… Но почему меня от верной смерти спас? — не понимал оперативник, растерянно разглядывая холодеющего Дядю.

Ответа на этот вопрос он так и не нашел. Лишь Дядя, будь живым, сказал бы, что и фартовые, уходя из жизни, случается, возвращаются в обычное человеческое состояние. Это — как покаяние на смертном одре. Живя изгоями, уходят в небытие равными с другими людьми…

Оперативники в машине бурно обсуждали случившееся. Что ни говори, банду поймали. И Дядю не упустили.

— Жаль только, что не живым доставим его к Яровому, — сказал один из них. И, отвернувшись к окну, добавил — Собаке— собачья смерть.

Да будет тебе злобствовать. Мертв он. Нет его. А у жизни этой, у нынешней ночи, он свое выиграл — смерть на свободе, — сказал спасенный оперативник, до самого морга ехавший с непокрытой головой.

* Штрафной изолятор.