— Не это болит! А то, что ответ на них дать уже некому, — отвернулся Сергей. И отошел к окну, дав возможность взрослым обсудить свои проблемы наедине.

Мальчишка вытащил отцовский дневник из сумки. Открыл его. Стал читать, листая пожелтевшие страницы, исписанные размашистым почерком.

«Я и сам не знаю, зачем мне нужен этот Дневник. Может, заранее, чтобы в старости спасаться от скуки, вспоминая прошлое? Слабое утешение! Ну, а что ждет впереди? Полное забвенье! Это, если быть совсем честным перед собою. Что имею кроме работы? Вернее, имел когда-то… Жена и сын! Были и есть. Но не со мною! Мы стали чужими друг другу. Вероятно, виною всему мой несносный характер. Так говорила бывшая жена! Может, она права? Но, согласившись с ее выводами, должен буду признать, что стоило смириться даже с противным моей натуре и убежденью. Человек не может жить на земле, обсчитывая на компьютере не только свой заработок и расходы, но и целесообразность отношений с каждым человеком. Полезен — дружу, бесполезен — в сторону. И не тратить время попусту! По какой шкале, таблице, можно это определить? И разве это не пошло? Сегодня я, завтра — меня станут высчитывать. И тоже отпихнут, если не смогу соответствовать эталону…

Человеческая полезность — вот главное мерило бывшей жены. Занимает человек хорошую должность, твердое положенье в обществе, давай его сюда! Что сказали бы о таком мои дед и прадед, прожившие всю жизнь с душой нараспашку? Вероятно, не поверили б, что говорят с обычным человеком. А мне попросту посочувствовали б.

Дед всегда считал — нельзя жениться на той, которая пытается взять верх над мужем. С такою семьи не создать. Заумные женщины обычно плохие жены и никчемные матери. Кто знает? Возможно, он был прав! Но теперь мне больно. Я не обсчитывал, я любил ее. А она, как оказалось, вышла за меня лишь потому, что был выгодной партией, перспективным… И, не случись этих перемен в государстве, может, и не узнал бы, что держало возле меня женщину? Она жила со мною, пока не подул холодный ветер перестройки. Черт! А где же идеалы? Где мечты? Где женская душевность и тепло? Что изменилось с тех пор? Перестал быть руководителем завода? Ну и что? Ведь остался прежним! И заработка хватало! Ей было непривычно слышать, что я — один из акционеров? Такой, как все! Смешно! Но в тот день я, кажется, заплакал, впервые в жизни. Женщина, моя жена, сказала, что разочаровалась во мне. Ей перестало быть интересно рядом со мной. Она не хочет прозябать с серой личностью. И, пока не все потеряно, сумеет устроить свою судьбу! А я не верил! Думал, пошутила. Но… Просчитался. И мне открыли двери. Настежь. Не в душу! Из сердца, из семьи, из дома!

Друзья, узнав о случившемся, не удивились. Спасибо им! Не сразу открыли глаза на истину. Дали время, чтоб пришел в себя. Молчали целый год. Пока не назначили генеральным. Лишь в тот день пришли. Не просто поздравить. А и рассказали все…

Какой же я был глупец и простак! Как мог так безотчетно верить ей? Оказывается, она никогда не была верна мне! Изменяла всегда! А я — слепец — поддерживал с ее любовниками приятельские отношения!

Нет! Не она! Это я глуп! В житейских вопросах никогда не разбирался. Жаль лишь одного человека! Моего сына! Он остался с нею. Будь Сергей постарше, забрал бы его к себе! Хотя, какое имею право делать несчастным своего сына? Что смогу предложить ему взамен пусть плохой, но матери? Постоянное одиночество? Ведь появляюсь дома поздним вечером, — а покидаю — ранним утром. Кто его накормит и присмотрит за ним? Ведь у меня нет даже выходных. А кто искупает, постирает, уложит спать? Ведь сын совсем мал. Как она вырастит его? Привьет ли свое отношение к людям? Или тоже отринет по несоответствию? Говорят, что он уже зовет отцом чужого человека! Неудивительно, он не помнит меня! А тот, чужой, как слышал, достойный человек! И к сыну относится неплохо… Говорят, дети по-своему чувствуют людей и не ошибаются. Может, моему Сергуньке повезло. Как жаль, что не со мной. А может, и для меня не все потеряно? Дал бы Бог…

Сережка сглатывает сухой комок. Вспомнился сырой подвал, подвыпившие бомжи играют в карты на голую девку, лежавшую в углу. Она накурилась анаши. Кто-то угостил. И теперь кайфовала:

— Тимка! Ты первый! Давай! Да поскорее!

Вспоминается мужик, потрусивший к девке, на ходу заголившийся ниже пояса.

— Эй, пацаны! Выволакивай на стол все из карманов! — потребовали игравшие.

Мальчишки, девчонки, а вместе с ними Сергей понесли на стол все, что удалось раздобыть за день.

— А ты, что так жидко? Себе прижопил? — поднял Серегу за ноги лысый, костистый бомж. Из кармана мальчишки выпал обсосанный леденец.

— Этот хмырь невезучий! — дал по уху.

«Эх, если б жил с отцом!» — подумалось тогда.

Сережка смотрел в дневник. Бегут перед глазами строчки. Но букв не видит. Расплываются. Невозможно прочесть. И на душе тошно.

«Он раздумывал, как мне будет с ним? Достойного ли человека назвал отцом? Но ни разу не попытался встретиться, поговорить. Ведь знал, что мать до вечера на работе. Мог позвонить, спросить меня, не слушая чужих. Но почему не позвонил? Был занят? Не до меня?» — сопнул обиженно. И снова вспоминалась старая дача в нескольких километрах от города. Там бомжи встретили Новый год. В темноте, но в тепле. Ночью, перебрав вина, передрались меж собой. Из-за кайфа. Кто-то заподозрил пацанов. Сказал вслух, быть может, они украли анашу? Ох и били в ту ночь мальчишек бомжи. Предположение приняли за истину. И молотили так, что до самого Рождества никто на ноги не поднялся.

Конечно, могли сбиться в свою кодлу и дышать отдельно. Но малолеток чаще всех отлавливала милиция, вешая на них ограбления ларьков и магазинов, о которых ребятня ничего не знала. Скольких забрали в колонии малолетних преступников? Сколько не дожили до суда? О том знала лишь милиция, отчитавшаяся о раскрытых преступлениях.

Сережку тоже ловили менты. Не раз попадал он в их руки. Избивали до потери сознания, вбивая в углы кулаками, сапогами. Иногда звонили матери. Та отказывалась от сына. И мальчишку, поддев под зад сапогом, выкидывали на обледенелые тротуары.

Несколько раз ему удалось сбежать. Но после каждой вздрючки давал себе слово не прикипать к малолетним бомжам, где помереть иль быть убитым оказалось куда как легче, чем со взрослыми бродягами.

«Пусть средь них порою голоднее, зато они каждого своего защитят, вырвут, спасут, не оставят в беде», — решил мальчишка.

— Сережа! Сергей! — вздрогнул мальчишка от внезапного голоса Александра. — Ты почему в темноте сидишь?

— Сумерничаю, — выдохнул трудно.

Александр включил свет, глянул в глаза:

— Не стоит сумерничать в одиночку. Пошли спать. Завтра нам в дорогу. Домой поедем! К своим. Нас ждут.

— А где бабка Валя? — вспомнил Сергей.

— Я вызвал такси. Она уехала домой. Хотела с тобой попрощаться, но глянула, что света нет в комнате, подумала — спишь. Будить не решилась.

— Думал, ночевать ее оставишь.

— Не стоит. У нее много забот. Пусть справляется. Да и отцу одному скучновато.

— Она собирается к нам — в деревню?

— Пусть сначала сама выздоровеет…

На следующий день Александр с Сережкой покинули город и, прибыв в райцентр, навестили Фаину Ивановну. Хозяйка бензозаправочной очень обрадовалась, что в жизни Сергея все стало налаживаться. Приглашала в гости обоих.

В родильном доме они лишь издалека увидели Стешу. С четвертого этажа она показала маленькое личико дочки, которое так и не удалось разглядеть и запомнить.

Стеша что-то говорила, улыбалась, но ни Сергей, ни Александр ничего не поняли. Они смотрели на изменившуюся женщину. Она сияла счастьем. Она снова стала матерью. У нее появился еще один якорь и смысл в жизни. Маленький человечек, спокойно спавший в ее руках.

— Дочурка! Машенька! — улыбался Александр.

— Сестра! Кажется, это уже навсегда! — радовался Сережка, садясь в автобус, уходивший в Дубровинку.