—

Отпиши ему! Все как есть пропиши! Усовести злодея!

—

Негодяй! — побагровел Сашка и предложил внезапно: — Хочешь, я ему напишу?

—

Э-э нет, Сашок! Уж если сыну своему, то сам напишу. Какой ни на есть, он — мой!

А на следующий день, уже под вечер, взялся за письмо. Писал его до глубокой ночи:

«Здравствуй, Павел! Я знаю, это письмо ты уже не ждал! И как думаю, давно выбросил меня из памяти, поверив, что закончена моя жизнь. Оно и верно, бесшабашному ветру нет места среди серьезных людей. Я не отец и не мужчина! Не имею права рассчитывать на память в сердце твоем! Такие выводы еще много лет назад сделали вы с матерью. Я был нужен вам, лишь когда нужда хватала за горло обоих. Я помогал ее переживать и становился любимым. Правда, только в письмах. Вы ждали меня не как родного человека. Иначе не выставляли бы в тот же день на улицу, как бездомную собаку, наплевав в душу. Кто, кроме вас, посмел бы вот так унизить и предать? Только вы, моя семья… У меня за всю жизнь не попалось на пути столь жестоких и бессердечных людей, как вы, считавших меня подкидышем.

За все годы моих страданий никто из вас не только не помог, не поддержал в трудную минуту, но и не поинтересовался, как живу и жив ли вообще?

Оно и неудивительно! Ты слишком много унаследовал от матери, став ее копией. И ни разу не попытался понять, почему у нас не получалась семья? Все дело в том, что она, как и ты, умела жить лишь для себя! На ближнего и родного не хватало тепла. Именно такие могут выкинуть из квартиры, даже не задумываясь, а есть ли куда пойти, имеется ли у человека угол? Так поступали она и ты!

Упрекаешь, что не писал? Не оправдываюсь. Но я работал и получил письма с опозданием. Я дал тебе адрес своего последнего причала. Я не спешил бросать якорь, выверял все, боялся ошибиться, навязываться. И, честно говоря, в глубине души ждал, что буду нужен вам, что. позовете! Ждал верной собакой — все годы, что кто-нибудь из вас двоих скажет мне когда-то: «Останься! Ты нужен здесь!»

Я напрасно мечтал. Я придумывал вас. Мы слишком разные и чужие друг другу. Будь я таким, как ты считаешь, я не дожил бы до нынешнего дня. И не пришел бы к своему причалу. Не имел бы его. И никогда меня не приняли бы здесь.

Мне до сих пор помнится твоя поспешность, с какою подсунул мне заявление, написанное тобой от моего имени, где я соглашаюсь на продажу квартиры и не имею к тебе никаких претензий. Стоило мне подписать эту бумажку, как вся семья потеряла интерес ко мне, к самой встрече и явно дали мне понять, что я в этой квартире — лишний.

Если бы не эта подпись, я так и не увидел бы своих внуков! Ты никогда не позвал бы и не стал настаивать на встрече. Я всегда был л

и

шним в вашей семье. Но ждал, что с возрастом ты поумнеешь, пересмотришь свое. Пустые иллюзии! Ты лишь укрепился в своей подлости. И посмел свои недостатки и просчеты взваливать на плечи других. Ты не смог найти себе место под солнцем в России! Но ведь те, кто искали тебя здесь, еще легче разыщут там! Не за деньги, не за долю, за подлость хотят отплатить тебе. Это я услышал в те дни, — когда разгружали товар на твоих складах. Я не хочу, чтобы люди расправились с тобой, и молю судьбу не допустить расправы. Ибо над каждым из нас есть Господь. Его кара, поверь, страшнее любого человечьего наказания. Он спросит разом — за все!

Ты пишешь, что снится Россия. Ее березы, ее леса? Как страшно мне, Пашка, писать тебе такое, но ты обрубил все корни. Тебе не вернуться. А как будешь жить — не представляю. Да и чего она стоит теперь, твоя жизнь? Ты избавился от плохого отца, никчемной родины, лишился матери! Скажешь, избавился от страха? Лукавишь! В твоей пустой душе нет места другим чувствам! Ты знаешь, что проиграл и в этот раз! Но никогда не признаешься в том, потому что тебе уже не перед кем каяться и просить прощенья! Ты уже разделил мою прежнюю участь и стал одиноким в своей семье! Иначе не снились бы наши березы! Но я оставался на своей земле. А ты — на чужбине. У тебя и дома — заграница! Ты всем чужой. И скоро, очень скоро придет к тебе прозренье. Но ты не сумеешь ничего исправить и изменить.

Мне жаль тебя! Как заблудившегося в гордыне и алчности! Я видел, что ты гибнешь. Но ни одна лодка, ни один человек уже не способны спасти тебя от самого себя.

Кстати, тебе известно, что ветер, сколь ни гуляка, всю жизнь ищет свой причал. Я тоже искал его — в семье. Но ваша — оказалась миражом. Но судьба не без милости. И у меня имеется семья. Моя! Не призрачная, не придуманная. Здесь меня ждали, любили всегда! И я наконец-то обрел то, что хотел иметь, что искал всю жизнь. У меня имеются дети и внуки. У меня жена, какой не нужны мои заработки, а лишь я! Она действительно умеет любить и ценить во мне человека! В подтвержденье высылаю фотографию, как ты и просил. Не беспокойся, мне не нужна твоя помощь. Брошенный тобою, я снова выжил. И поверь, не пропаду. Не все на свете негодяи.

Ты, как и мать, подумаешь, что эти тылы для себя я приготовил давно! Заранее знай — ошибся. На этот шаг толкнули твои письма, где ты, сын, отказался от меня навсегда, даже не узнав, почему не получал ответа? Тебе, как всегда, понадобился повод! Слабое утешение для мужчин. Да и мужчиной назвать тебя не могу. Истеричная бабенка, и та постыдилась бы поставить под ним свою подпись. Что осталось в тебе от сына? Фамилия и отчество? Уверен! Скоро сменишь их! И мою незвучную фамилию — на импортную, с этикеткой и ценником. Как ты теперь предпочитаешь! Чтобы все было звучно и со вкусом!

Эх, ты! Семья без корней и тепла! Летучий Голландец! Я простил тебе все! И давно не обращаю внимания на твои наскоки. Знаю их причину. Ты потерял уверенность в себе. Но кто виноват? Обрекающий на одиночество живую душу обязательно сам становится скитальцем! И даже самый красивый цветок, оторвавшись от корней, не обретет жизни.

Я не прошу тебя ответить мне! Это твое право! Я не претендую даже на право считаться твоим отцом! Мы слишком далеки друг от друга. Дело не в расстоянии. Оно преодолимо. Нельзя перешагнуть то, что пролегло между нами навсегда! Эту пропасть ты проложил своими руками. Загладить ее уже нет сил и времени. Ты всегда спешил. А потому опоздал. И не увидел в жизни самого главного, оставшись навсегда в моей памяти обиженным ребенком, так и не ставшим мужчиной…»