— У вас на комбинате были с кем-нибудь ссоры? Конфликтовали? Или все мирно складывалось? — спрашивал следователь.

— С бухгалтером гавкалась за расценки. Это всегда! Она, жлобка, за всякую копейку тряслась, будто из своего родного кошелька, иль из рейтузов, доставала. Мы с ней иногда и ругались, — призналась Лидка.

— А кроме нее?

— С другими — нет. Они к нам отношения не имели, нам тоже до них дела не было.

— Ну, а как вы, считаете, кто на комбинате мог ненавидеть вашу бригаду?

— Да все подряд! И те же мастера! Они считают себя в сравненьи с нами графьями. Они — сознательные, а мы — контры.

Потому — все через силу. Они когда контролировали нашу работу, то как надзиратели себя ставили. Ну да мы это старались не видеть. И ни разу до руганья у нас дело не дошло с ними.

— А обедали вы где? — спросил следователь.

— У себя дома. В Усолье. Я уже говорила о том. Когда чаны загружали, у нас не то что на обед — свободной секунды не было. Рыба — продукт капризный, ждать не может, сортность теряет быстро, а это — наш заработок. Потому — не до обедов, не до отдыхов было.

— Скажите, а всегда ли вы проходили на рыбокомбинат через вахтеров?

— Конечно! А как иначе попадешь? Другого пути нет, во всяком случае, я не знаю. И мои бабы — тоже.

— Вахтеры всегда проверяли ваши сумки, сетки? — спросил следователь.

— Не забывайте, кто мы! Нас с сумками на комбинат никогда не пропустили бы. Мы с пустыми руками шли. И то, бабы-вахтеры нас ощупывали. Это все видели.

— А рыбу?

— Мы ее через транспортер в чан подавала. Каждая рыба на виду всего цеха и контролеров проходила. А загружали на транспортер не со двора, а снаружи, с улицы. Нашу рыбу во двор, на территорию, не завозили. Я об этом тоже говорила вам, — напомнила Лидка.

— Ладно. Устали вы. И все же еще несколько вопросов задам. И отпущу вас, — успокоил следователь и поинтересовался:

— Вы часто обедали в столовой комбината?

Лидка громко рассмеялась:

— Никогда! Да и кто нас туда пустит? Кто нас накормит там? Сраной метлой по шее надают. Вот и все. Я даже не знаю есть ли она, а если и есть, то где находится — не знаю! Да и не до нее нам. Мы туда не обжираться, работать приходили! А обедали и ужинали — разом, дома, у себя в Усолье.

— А в магазине комбината были? — спросил следователь.

— Я даже не слышала о нем, — пожала плечами Лидка и добавила:

— Но и знай, где он, не рискнула бы пойти. Нас там не обслужат. Это точно. Только гадостей наслушались бы в свой адрес. Сами знаете, на нас вольные как на зверье смотрят.

— Вы когда-нибудь были на комбинате? — спросил следователь Оську.

— Был, когда баб наших работать подряжал. На территории не был. Не пустила бы без пропуска вахта. Да и самому — без нужды. Но сверху, со второго этажа, показали мне и двор, и эти чаны, чтоб им пусто в жопе было, — не сдержался Оська.

— С Волковым когда в последний раз виделись?

— В тот самый день, когда сцепились с этим падлюкой.

— Он после этого в Усолье приезжал?

— Не слыхал. Не говорили.

— Вы его на рыбокомбинате видели? — обратился следователь к Лидке.

— Нет. Ни разу, — ответила тут же.

— А вы его зачем искали повсюду? — обратился следователь к Оське.

Лешак поперхнулся, удивленный осведомленностью. Выпалил, немного

погод я:

— Хотел напомнить падле наше последнее с ним условие, за малую пакость я заявление отправлю, подписанное всеми ссыльными. Он же, козел, мне горе причинил, потому хотел я предупредить, что даром ему это не оставлю. И пусть не рассчитывает за бабьей юбкой от следствия спрятаться. Я его сучье вымя из могилы достану.

— Убить хотите?

— Не-ет, этого я не умею. Хотя, быть может, и стоило. Но не буду об говно руки марать…

— Знаете, Осип, я не имею права приказывать. Но мой вам добрый совет — не приезжайте в Октябрьский, пока следствие не закончено. И ничего не предпринимайте сами. Не подменяйте меня. Пусть всяк из нас займется своим делом. Так будет лучше, — подал следователь руку Осипу, тот растерянно пожал ее.

— Езжайте домой. Когда понадобитесь, вызовем, — сказал Лидке.

— А работать мне можно? — спросила она в свою очередь.

— Даже нужно.

— И на лову?

— Это уже ваше дело, — ответил следователь и сел за бумаги,

— Чему ты, дура, обрадовалась? Разрешению работать? Эх-х, ты безмозглая! Да это они не только разрешат, а и заставят… Спробовала б ты не вкалывать? Небось в землю живьем зарыли бы. Так уж хоть не лезь с дурными вопросами, — усаживал Оська жену в лодку.

Возвращение Лидки в Усолье было встречено радостным изумлением. Ссыльные пришли поздравить бабу с возвращением, радовались за нее искренне. Когда же узнали, что отпустили ее лишь под подписку, возмущаться стали. А Шаман, вызвав Лешака во двор, доподлинно обо всем расспросил его. А выслушав, сказал:

— Вот теперь Волкова стерегись. Непременно объявится провокатор. И не один. А с кем-то. Будет тут изголяться, чтоб в морду дали власти во время работы. Сам знаешь, что за это бывает. Сдержись. И язык свой спрячь. Не распускай его. Теперь нам в поселок лучше не соваться. Всякого жди горя. А его и так хватает… Прошу тебя, сдержись…

Лешак с того дня снова в работу впрягся с утра до ночи.

Ссыльные уже почти убрали урожай с участков. Лишь свекла осталась в поле, ей заморозки не страшны. Решили управиться с нею в конце недели. А когда пришли на поле, глазам не поверили. Вся свекла с землей перемешана, раздавлена тракторными гусеницами, облита соляркой. Словно не поле тут было, а мех-площадка.

Бабы со слезами в совхоз побежали, к Васильеву. Но тот в отъезде оказался. И тогда Гусев вспомнил, пошел к Панкратову. Никого с собою не взял.

Лидка вместе со всеми женщинами вернулась в село.

Гусев пришел в Усолье поздним вечером. Мрачный. На расспросы ссыльных ответил коротко:

— Не стал помогать. Отказался. Сказал, что надоели мы совхозу своими жалобами, а у них своих дел полно.

— Значит, знает чьих рук дело, — вставил Оська.

— Не переживайте. Без свеклы обойтись можно. Но чувствую, на весну не дадут нам земли в совхозе. Откажут. Под любым предлогом. А и нынешняя потрава не случайна, она — продолжение той, что на рыбокомбинате стряслась. Одна рука действует. Одна музыка играет, — предположил отец Харитон.

Гусев на следующий день сам решил съездить к следователю. Рассказать о случившемся. Знал, что не вернуть урожай, но хоть выводы сделает следователь. А вдруг прав отец Харитон?

Шаман не знал, что Оська его опередил, и чуть свет вышел из лодки на берег поселка, отправился искать следователя.

Вначале спросил о нем у дежурного милиции. Тот плечами пожал. Оська пошел в гостиницу. Но и там ему не удалось ничего узнать о следователе.

Когда вернулся в милицию, там уже появился Гусев. Вдвоем решили зайти к начальнику милиции.

Тот принял усольцев. И по своему обыкновению, выслушал их молча, дал выговориться.

— Когда туда в последний раз приходили ваши люди и поле не было потравлено?

— Дней пять прошло, — ответил Шаман.

— С совхозными рабочими кто-нибудь из ваших ругался?

— Нет. Нам не то лаяться с ними, словом перекинуться было некогда, — ответил Виктор.

— А трактористы имели обиду на вас?

Ссыльные переглянулись, плечами пожали недоуменно:

— Мы их не знаем. Свои поля мы под лопату подымали. Пололи, окучивали — тяпками. Никакого отношения к трактористам не имели. А за подвозку урожая на машине всяк рейс оплачивали. Как положено, — вставил Лешак.

— Может, поля у вас лучшие? Вот и разозлились совхозные? Решили таким путем выжить с удобных участков? — предположил начальник милиции.

— Какой черт? Эта земля не обрабатывалась никогда. Там не поле — сплошные чертоломины были. Одни пни, да коряги. Сколько их выжгли, выкорчевали! Да разве нам дадут хорошее? Никогда! У черта на куличках! От совхоза почти три километра. На краю болота! Этих пьянчуг туда по доброй воле калачом не заманить, дубиной не загнать. Эти участки они никогда не стали бы