— Канай, пидер! — вдавил в пол. И приказал Даниле, стоявшему за спиной:
— Вытряхни его из барахла!
Голого, дрожащего мужика привязали к лавке. Облили холодной водой.
— Зачем возник? — спросил его Лангуст.
— Ожмурите, сами не станете дышать. Найдется, кому достать и за мою душу! — сипел мужик.
— Вякай, кто прислал? — сдавливала Задрыга суставы ног бечевкой.
— Не расколюсь! Жмурите! А завтра вас достанут! — стонал мужик.
— Вломи ему, Данила!
Парень лишь вполсилы двинул в ухо. Тот затих. Пришел в себя не скоро. За это время пацаны обыскали всю его одежду. Но ничего не нашли. Тогда за дело взялась Задрыга.
В подкладе шапки нашла документы и деньги. Под стелькой ботинка — листок бумаги с цифрами. Подала Сивучу.
— Так это номера телефонов! Первый — угрозыска Брянска. Второй — телефон дежурного. Только последний — не знаю.
— Значит, он стукач?!
— Он всегда таким был. Засветил меня операм на Колыме, когда я с фартовыми в бега намылился! Застучал всех! Мы и дернуться не успели, как попутали. А кроме него никто не допер! Мы уже часового сняли. И, на тебе — со всех вышек пулеметы запели. Уложили харями в снег. И под штыками — в шизо. Там два месяца охрана нас сапогами пересчитывала. А этот — лыбился падла! — вспоминал Сивуч.
— Замокрить суку! — рванулась Капка, но Лангуст придержал:
— С этим не опоздаем. Пусть вякнет, с чем возник?
— Не расколюсь, одно вякну, ожмурите меня — от вас ни хрена не останется» Это — заметано! — сказал стукач.
— Лады! Одевайся, падла! — велела ему Задрыга, развязав все узлы, сняв все веревки.
— Оно и так доперло, зачем сюда возник. А чтобы знал, как нас «на понял» брать, хиляй вперед! — указала ему на полотно железной дороги, где обычно подкладывали под колеса поездов убитых стукачей, имитируя смерть по пьянке.
Мужику такой прием был хорошо известен. Он оглянулся на Задрыгу, бросив несколько слов, озадачивших ее:
— Меня вы знали. Вам подкинут нового. Узнаете ли его?..
Через час разнесли мужика в клочья колеса поезда дальнего
следования. А в душе Капки осталась тревога. Она понимала, охотится милиция не на стариков. На других капкан ставила. Да и сама ли?..
Ее озадачил и натуралист-ученый, появившийся здесь на следующий день. Этот не прятался по кустам. Приехал на велосипеде, открыто. Поздоровался с Лангустом и Сивучем. Разрешил пацанам покататься на велосипеде. А сам пошел в лес. Как сказал, старикам:
— Посмотреть, как оживает лес. Кто в нем проснулся, а кто спит?
Капка не поверила ему. Едва человек свернул за деревья, Задрыга пошла за ним следом, наблюдая за каждым движением и шагом.
Вот он поднял сучок, поковырялся в земле, потом подошел к дереву, нагнулся к самым корням.
— Уж не того ли стукача шмонает? — подозрительно вглядывалась Капка. Но ничего опасного за ним не приметила. Вернулась к Сивучу. А там — милиция.
Капка издали увидела машину, остановившуюся у дома. Решила не входить. Выждала здесь, в лесу. Ждала с полчаса. Двое оперативников вернулись в машину, переговаривались меж собой:
— Сам не пойму, какого черта нас сюда гоняют? Ну живут у него дети! Родные иль на квартиру взял, жить-то на что-то надо?
Конечно! А ребятня хорошая! Да и какие из них преступники? Нет! Не там чекисты ищут! Измельчали они нынче…
Задрыге сразу стало холодно…
Она вошла в дом, когда машина уехала. А пацаны и старики смеялись громко, весело.
— Ну, умора! Слышь, Задрыга! Лягавые к нам возникали! — заметил Капку Сивуч.
— И что им надо было из-под нас?
— Про «зелень» интересовались! Мол, где я их набрал и зачем? Во, пидеры! Зачем людям дети? Вякнул бы им! Да такие, как они — наделают пацанов, а растить их не хотят! — пробурчал Сивуч.
— Что трехнули лягавым? — спросила Капка.
— Назвал их родственниками своими! И прибавил, что сыскал я нынче всю свою родню, попросил не оставлять в старости одного. Вот и привезли детей. Сестра и брат. Еще ожидаю. У меня родни оказалось полсвета! Не отвернулись. И прошлого не испугались, потому что оно прошло. А детей мне дали своих — без страха. Чтоб они помогали. Иль вы запретите? Спросил я ментов. Они не знали, что трехнуть. Извинились за беспокойство и слиняли.
Задрыга смолчала тогда о подслушанном. Оглядевшись, она не увидела Данила и спросила о нем у пацанов:
— Где наш ублюдок? Куда его черти унесли?
— Не знаем! — пожимали плечами ребята.
— Я трехну, где Данилка! — отозвался Лангуст и подозвал Капку поближе. Предложив ей присесть к камину, сам не решился в ее присутствии присесть на стул. И заговорил стоя, понизив голос:
— С Данилой — ажур! Я его к шмарам определил. Пусть дурную кровь сгонит! — Пора его пришла!
— Как? Без моего ведома кентом распоряжаться?! Зачем из пацана кобеля делаешь? Только этого не хватало! Он и так дурак! Тут — последнее растрясет! — возмутилась Задрыга.
— Не горячись, успокойся! Время его пришло бабу познать! Природа свое взяла. Оттого он дурным был, что ни о чем другом не мог думать! Я это допер враз. Помочь решил, как мужик. Ты про это пока не врубилась, не секешь, что плоть мужиков допекает не спрашивая, кто он — фартовый иль фраер? Пусть опорожнится. А потом из него такого законника слеплю — удивишься!
— Почему мне не вякнул? Кто из нас пахан Данилы? Сколько он по шмарам таскаться будет? Не многовато ли для начала? По себе судишь?
— Стоп, Задрыга! Не перегибай! Я не в твоей малине, чтоб на меня наезжать. И на Даниле срываться не дам! Пусть оскомину собьет. Всяк мужик не бесконечен. Да и зачем он тебе теперь? Пусть натешится! Долго спокойным будет. Шелковым и послушным. Готовым к занятиям. А теперь, что толку его учить? Когда в яйцах свербит, в кентель ничего не лезет! Заклинивается на учебе. Я — старый, знаю, что ботаю! — усмехался Лангуст.
— Присядь! — заметила Капка, как переминается человек с ноги на ногу.
— Заплатил я за него шмаре. За неделю вперед! Нельзя, чтоб башли пропали!
— Абонемент у бляди выкупил! — подал голос Сивуч из-за Капкиной спины и, присев рядом с Задрыгой, встрял в разговор.
— Ты на Лангуста хвост не поднимай, Капля! Он меня за грудки с того света не раз выдернул. Я ж ни хрена не видел. Помнишь? А Лангуст меня выхаживает. И я хоть немного, а прозрел. Ноги уже сам таскаю. И по нужде теперь без нянек обхожусь. А все он! Не гляди, что его Медведь с паханов и закона выбросил. Лангуст — файный кент. И тебе еще, ох, как сгодится! Не отрывайся на нем! Не гонорись! И Данилке кипеж не закатывай! Ты еще не паханка! А Лангуст главней был. Смотри, чтоб за твой норов и тебя Фортуна не сунула шнобелем в сраный зад! Учись, покуда мы дышим! Я тоже гоношился поначалу. Потом доперло, что без Лангуста — не дышать. Он много знает. Прислушайся, зауважай, как кента! В накладе не останешься! Ты их оставишь и слиняешь в предел к Шакалу, а малину тебе — нам с Лангустом лепить вместе. Одному мне не потянуть такую свору. А ты еще подкинешь. Я тебя знаю. Они — тоже на его горб свалятся. Так что не сри в клешни, из каких малина всю жизнь хавать станет!
Капка после этой отповеди замолчала. Не бранилась на Лангуста, лишь спросила, сбавив тон:
— Он теперь все время будет по шмарам шляться?
— Все фартовые баб имеют. И эти пацаны, когда в свою пору войдут, не смогут без шмар обойтись. Не все счастье в леденцах. Детство проходит. И тебя когда-нибудь возьмет природа за горлянку. Кайф, если на ту минуту рядом окажется кент, а не гавно.
— Меня?! Я никогда не буду думать о мужиках! И они — тоже! — указала на пацанов.
— Погоди. Пока не созрела! Что тогда вякнешь? Тебе уже недолго ждать осталось. Тогда поймешь Данилку. Он вовсе не дурак! Просто в хреновое время вы его подловили! Он многих кентов за пояс заткнет, когда придет его час! — говорил Лангуст.
— Но ведь шмары и заразные бывают! Я слышала от кентов малины!
— Те заразы лечатся. Но Данила не заразится. Это верняк! Я его научил, как уберечься.
