— Тебе, Задрыжка, врубиться стоит, кого из пацанов чему готовить? Сама секешь нынче, не все законнику дано. А «зелени», и подавно! Кош — на стрему, других в стопорилы, опять же й налетчики понадобятся. Будет и гавно. Вовремя отсей! Такое всегда случается, — вздыхал старик.

— Ей будет из кого выбрать! Там, в штольнях — не одна готовая малина! И не скудеет! — смеялся Лангуст.

— Что ж, коль по слову маэстро возник, приморись! Пригляди, где канать станешь, куда «зелень» определишь? Не трогай лишь мою! Я в ней морюсь много Лет! — указал Сивуч на свою комнату.

Лангуст отмахнулся, мол, поладим. И, глянув на Короля вприщур, спросил:

— С Задрыгой иль с Шакалом фартовать станешь?

— Фартовому трехнул бы! С тобой о таком ботать — западло теперь!

Лангуст сконфуженно умолк. Затаил обиду на медвежатника А тот, сев к камину, отвернулся от него.

— Тебе нынче много знать Надо. О пределе моем. Хиляй сюда, Задрыга! Покуда я сам зову! Хочу помочь тебе на будущее! — достал записи бывший пахан и объяснял Капке, к какому адвокату стоит клеиться в случае беды с фартовыми, как подъехать к судье?

— Впрямую, сама, не возникай! Не станет слушать и двери не откроет. Фраера нас ссут. А вот адвокату к любому судье и следователю — ход вольный. Через них мылься. На защиту башли не жалей. Особо, когда кайфовые кенты попухнут. Но не давай крапленые! Защита тебе такой подлянки не спустит! И подсунет лажу. Вместо защиты — засыплет фартовых. Но секи и про то, что если начнут кенты трехать об амнистии, чтоб сбить долю адвоката — не слушай никого!

— А почему? При амнистии защита на хрена? — удивилась Капка.

— Сюда лопухи подвинь! Если защита не встрянет и не докажет, что кент подлежит амнистии, судья ввек о том не вспомнит. На сухую глотку добро не делают! Доперла? — усмехался Лангуст. И продолжил:

— Амнистию тоже можно применить по-разному. По одной статье — враз на волю, с учетом возраста и первой судимости.

С другой стороны — из-за сверхсуммы и дерзости преступления, могут на первые факторы — попросту — забить… Еще могут подчистую выпустить, а могут с привлечением к труду. Условное оставить, либо с выплатой по месту работы, либо в фуфло отправить кентов, откуда не свалить. Все это ты сегодня сечь должна. Чтобы потом, когда паханкой станешь, легче было бы справляться тебе.

Задрыга подсела к Лангусту вплотную, откинув в сторону прежние счеты, поняла, расправиться с ним она всегда успеет, а вот этих знаний — не получит нигде и ни у кого.

— Зырь сюда! Вот этого адвоката береги от шпаны. Чтоб ее не трясли! Не тронули бы случайно бабу! Она фартовых из-под вышки вытаскивала не раз. И тебе пригодится.

— Как я шпану удержу? Только велю оттыздить? — спросила Капка.

— Зачем так накладно? Уменьши, урежь долю, какой для себя обложишь!

— Налог сбавить?

— Ну да! Это кайфовый ход! И тебя зауважают! Зачем законникам об блатарей клешни марать? Пусть корефанят меж собой! — учил Лангуст.

— Это верняк! — невольно поддержал Сивуч.

— Твоя малина, как я понимаю, станет самой молодой. Опыта мало. Не пускай в дело самих сразу. Натаскай. Чтоб не растерять скоро. В большие дела не бери враз. Дай обтереться им. закон не спеши их принимать. Проверь. Секи — у тебя один кентель! А за всякого лажанутого своей тыквой отвечать! Врубилась? — спроси Капку. Та головой кивнула согласно.

— Прежде чем брать в малину, тряхни, что за «зелень», имеет ли родню в пределе? И ни за что не клей тех, какие во сне ботают. Сама каждого проверь! Упаси тебя Бог от таких кентов! Засыпят разом всех. У меня один был — Дылда! Кент, как кент! Но угодило его ненароком пикирнуть с третьего этажа вниз кентелем. И что-то заклинило в тыкве. По ночам трехал во сне. Сам того не ведал. Лягавые усекли, когда попутали. Дылду раскололи, подсадив к нему «утку» к спящему. Потом мы полмалины посеяли. Дылду замокрили. А мне адвокат ботнула, как мусора на нас вышли.

— Это — гавно. Вот у меня кент был! Тот, падла, в мусориловку влип! Лягавые ему «конвейер» устроили, опетушили хором. У кента в тыкве что-то поехало. Но никто враз не допер. А он, хорек, сам не раскололся про свою беду. И куда б ни пер — сам с собой ботал. Да еще на разные голоса и вслух! — закашлялся Сивуч. И, промочив горло, продолжил смеясь:

— Шуруем мы на дело! Меховой тряхнуть вздумали. Туда товар подкинули. И слышу:

— Блядь буду, принычу себе шкурье! Не то, падла пахан облапошит на доле!

И тут же бабьим голосом загундел:

— А Марусенька тоже мех уважает! Всю ночь за него греть будет! За кучерявый навар своего голубка файно согреет!

— Я шары чуть не посеял. Остановил кентов. Велел при-, смотреться. Вовремя вернули кента «на хазу». Потом, когда с дела возникли, и вовсе от него избавились.

— Замокрили? — спросила Задрыга.

— Зачем? За плесенью ходить отправили его. Он и теперь там канает! Отошло у него все. Успокоился. Но фаршманутого никто не пригрел в малине. Не поверили, — умолк Сивуч.

— Проверяй кентов своих после каждого дела и ходки. Не пускай в купе к фраерам на ночь, если без надюги! — подытожил Лангуст.

— И еще! Вот тебе хазы, все адреса тех, кто давал наколки малинам. Здесь много почтовиков. Эти проныры все кругом пронюхают. Носят письма, пенсии и телеграммы. Все видят. Дадут адрес. Коль обломилось дело — не посей того, кто наколку дал, В другой раз сгодится. Отломи и его долю. Чтоб не на холяву было. Я так делал. И все как по маслу — шло! — сознался Лангуст, добавив:

— Ну и бухари помогали! Они в коммунхозе пашут. Сантехники, электрики, газовщик, плотники — кешуйся с ними помаленьку. Они глазастые! Вон, канала бабка всю жизнь, как таракан на печке. Мы даже не воняли в ее дверь. А тут ей на копейки с пенсии всучили внаглую лотерейку. Бабка, пока с печи слезла, чтоб билетом почтальонку в нюх натыкать, та смылась. А через неделю сунулась шнобелем в газету, оказалось, «Волга» обломилась! На холяву! Тут-то наводка и сработала! Да и к чему плесени такой жирный навар?

— Так старуха свой билет помнит! Заявит! На хрен с ней связываться! — запротестовала Капка. И бросила хрипло:

— С властями фартовые в лотереи не балуют! Не знаю, как ты, но Шакал о таком даже не слушал.

— А кто заявит? — удивился Лангуст.

— Замокрил, что ли?

— Ну, не своими клешнями! Зачем в малине мокрушники? Нельзя их без дела оставлять. А выигрыш тот — немало затянул. Мы его в кассу не понесли. Толкнули кенты на бирже за тройную цену. И ваших нет! Дальше пусть фраер кувыркается. Но, по- моему, у него все обошлось.

Задрыга внимательно слушала Лангуста.

— Какие проколы чаще всего бывали в твоем пределе? — спросила недавнего пахана.

— Чаще сыпались на мелочах. Сеяли кенты кентели, бывало, оставляли «автографы» следствию. Те работу каждого назубок знали. И считывали, накрывали. В ходку выкидывали, чтоб в другой раз чище работали! — смеялся Лангуст и, указав на Короля, предложил:

— Пусть трехнет, медвежатник, как на ломбарде накрылся! Небось, враз поумнел после ходки в Воркуте! Хорошо, что мы его там надолго не приморили. Сделали ксиву подходящую. Сыскали болезнь, какой отродясь в малинах не страдают. Его и списали по ней.

— А чего не слинял?

— Оттуда только на погост сваливают кенты! — сознался Король.

— Как лажанулся? — напомнила Задрыга.

Медвежатник густо покраснел. Отвел глаза и заговорил, опустив голову:

— Да ничего особого! Выронил из кармана клифта «луковицу». Из червонной рыжухи. А на задней крышке часов — моя кликуха выгравирована была. Шмонали долго. Не могли попутать. А взяли — на «живца». Объявили по радио, что в бюро находок города имеется «луковица». И приметы моей — описали. Вякнули, что вернут хозяину. Я и поперся на почту. Там схомутали. Молодой я был тогда. Дурак. Развесил лопухи. Луковку жаль стало. Она была памятью…

— От кого? — похолодела Капка.

— С первого дела! Я ее сгреб в ювелирке. И не отдал пахану. Недолго кайфовал.