Фартовые держались кучей. Не расходились. Стояли вокруг бригадира. Бригада Трофимыча исподтишка наблюдала за ними. Чего ждать от блатных?

— Ну что? Мне вас знакомить иль сами общий язык сыщете? Вам теперь вместе жить и работать придется. Не один месяц. Давайте, мужики! Шустрее обнюхивайтесь и за дело! — подзадоривал Ефремов. — К обеду харчи подвезем, палатки. А пока позавтракайте вместе и вперед, на пахоту!

Вскоре он уехал, оставив в подкрепление двух охранников. Те, не оглянувшись на фартовых, уже пили горячий чай с охраной политических.

Бугор фартовых не мог первым подойти к бригадиру работяг. Это по воровскому закону считалось западло. Потому выжидал, когда Трофимыч подойдет. Тот, глянув, понял все. И, махнув рукой, предложил:

— Давайте, мужики, к костру. Поесть пора.

Фартовым это предложение не нужно было повторять дважды. И через минуту гремели ложки, миски, кружки. Половник набирал кашу до краев. Постная еда. Ну да не беда, в пузе потеплело — и то ладно.

Бригадиры сидели рядом. Плечо к плечу, колено к колену. Звание званием, но сначала пожрать.

Трофимыч присматривался к бугру воров. Тот ел торопливо, давясь. Жадный, черт! Миску хлебом выскреб. Проглотил кашу не жуя. «Значит, работать должен, как зверь», — подумал Трофимыч.

Проглотив добавку, запив ее кружкой чая, бугор фартовых отошел в сторону, закурил. Вскоре к нему подошел Трофимыч.

— Как определимся? Вместе или врозь работать станем? — спросил Яков без обиняков.

— Керосинка одна, — указал на бульдозер. — Потому ноздря в ноздрю придется, пока наш починится. Там и обмозгуем.

— Тогда следом за вальщиками, как всегда, — согласился Трофимыч.

— Ты не суши мне мозги. Что это — как всегда? Бригада нынче одна, и я в ней бугор.

— Это почему?

— Петри, два пахана одну «малину» не держат. Усек? Так вот, я на пахоте бугрю. А ты пашешь… Допер?

— То не нам с тобой решать, — усмехнулся Трофимыч.

— Чего? Иль я ослеп на локаторы? Чего ты тут шепчешь, родной?

Яков подступил вплотную.

— Тут тебе не хаза, свои порядки на воле устанавливай. А здесь — заткнись. Не то вмажу, где тебя искать станут твои кенты? — сказал вполголоса.

— В тайге тропинки узкие. Помни это. Там разберемся шустрее. Только помни: Шмеля знают все.

— Видали мы таких, — отмахнулся Трофимыч и пошел к своим, слегка прихрамывая.

Бригада Якова вскоре скрылась в чаще тайги. Запела пила, зазвенели топоры, послышалось уханье падающих деревьев. А через час, чихая и кашляя, увозил из леса бульдозер первую пачку хлыстов.

Фартовые о чем-то спорили в стороне. Но охранник прикрикнул на них, и блатные, влившись в бригаду Якова, перемешались, взялись валить лес азартно, жадно, весело.

Шмель сидел на пеньке, не прикасаясь ни к чему пальцем.

Трофимыч замерял хлысты, делал записи в блокноте. Поторапливал, помогал, подсказывал. Через полчаса он знал и кликухи, и имена всех фартовых.

— Косой! Генка! Пеньки пониже оставляйте. Не то запишут в недопил, горя не оберетесь, — заметил вовремя. — Ветки на кучи! Не разбрасывай. И сучья у ствола руби, не оставляй рога, — слышался его голос повсюду. — Какого хрена сидишь? Хоть обед приготовь для всех. Тут тебе шестерок не будет! — сказал Шмелю.

Тот будто не услышал.

— Не сиди наседкой. Мои мужики не поймут. Им твой закон до фени. Либо вкалывай, либо сгинь, — попросил Трофимыч.

Бугор фартовых ухмылялся, играл на нервах, Трофимыч решил не замечать его и следом за лесорубами уходил все дальше в глушь.

К обеду запыхавшийся бульдозер уже еле успевал. Двенадцать пачек хлыстов уволок с деляны. Отставать начал от людей. А они, — что взбесились, валили дерево за деревом. Пока бульдозер одну пачку уволок, мужики на два задела наготовили. Трактору не под силу. А люди — один перед другим будто силой мерялись.

Оглянувшись, послал Трофимыч одного из своих обед готовить на всех. Тот заартачился. С деляны не хотел уходить. Мол, пусть блатной бугор от нечего делать кашеварит. Коль мужское дело не по зубам.

С полчаса уговаривал. Все без толку. И тогда не выдержал Санька. Вырубил хлыст похлеще, подошел к бугру. О чем они говорили, никто не слыхал. Далековато было. Да и трактор заглушал. Но драки не случилось. И бугор исчез. Вернувшийся Санька закинул хлыст, никому ничего не сказав, принялся за работу.

Когда условники пришли к палаткам, обеда не было. Даже костер не горел. Лесорубы быстро развели огонь, поставили котел. А через полчаса ели пшенную кашу, едва сдобренную тушенкой.

Бугор фартовых не вылез из палатки, прикинулся спящим. Но кто-то из воров угодил, перед самым носом Шмеля миску с едой пристроил. Чтоб не похудел, не обижался.

Трофимыч оставил у палаток Саньку, чтобы ужин приготовил, а сам вместе с мужиками ушел в тайгу.

В душе он понимал, что нелегко и непросто будет ему переломить Шмеля, заставить работать. Может, и вовсе не удастся. Помощи ждать неоткуда. Вон охрана и та делает вид, что ничего не замечает. Неспроста это…

«Уж хоть бы не подрались они там с Сашкой. Тот рыжий не дает на своем горбу ездить. Ну, этого охрана не допустит», — подумал Яков. А вскоре, занятый работой, забылся до самого вечера.

Вспомнил Трофимыч о Шмеле, когда в тайге совсем стемнело. Позвал мужиков на отдых, похвалить не забыл. Те ion молчали.

У палаток горел большой костер, это издалека приметили люди. Две кудлатые тени возились у огня.

Мешки и ящики с продуктами топорщились заботливо укрытой горкой. Их привез из Трудового, как и обещал, Ефремов.

Возле костра — куча дров. Чтобы обогрелись, обсохли люди после работы, отдохнули у огня душой и телом.

Санька приготовил на ужин хлёбово из концентратов да извечную перловую кашу.

Люди ужинали молча. Трофимыч взглядом спросил, помогал ли бугор? Санька утвердительно кивнул головой.

Перемыв посуду всяк за собой, уселись сумерничать. Тепло, вид огня действовали на всех магически.

— Чего загрустил, Косой? — спросил Трофимыч одного из фартовых. Самого молодого в бригаде воров.

— На волю бы теперь, — ответил тот дрогнувшим голосом. И добавил: — Папаня у меня лесник. Весь век лес выращивает. Как над родным дрожит. Он его сажает, а я — валю. Не по уму это.

— Сколько тебе осталось? — полюбопытствовал бульдозерист.

— Тут и месяц — много. А мне еще целый год.

— Чего хвост опустил, сопли тут на уши вешаешь? Встряхнись, кент, ты же законник. Выйдешь, все будет в ажуре! Пойдем в дело. Это от безделья кровь киснет, — захохотал над Косым старый плешивый вор.

— А я эту пору не люблю. Конец марта всегда был неудачным для меня. В это время я в плен попал, — вздохнул Тарас Сидоренко из бригады Трофимыча. И, помолчав, обронил в тишину: — Потом, опять же в марте, на Колыму меня упекли. Прямо из концлагеря. На двадцать лет…

— Не хрен было сдаваться в плен, — послышалось за спиной внезапно.

Все оглянулись. В отблесках костра, заложив руки за спину, стоял Шмель.

— Это кто же сдавался? Я? Сам, своей волей? Да ты, гад, думаешь, что мелешь? Я с ребятами из окопов не вылезал, обовшивел, не жрал неделями! — сдавил кулаки Тарас.

— То-то и оно, что из окопов не вылезали. Потому и взяли тепленькими. Теперь вкалывай, раз сдыхать ссал, а воевать не умел.

Тарас вскочил. В озверевших глазах ярость вскипела. Мужика перехватили, удержали.

— Ты, подлюка, где в войну был? Разве солдат решает, как вести бой? Я не стратег, не командир. Я выполнял приказ. И не моя вина, что командовал нами тупица, такой, как ты, болван. Он должен вместо меня тут отбывать, за то, что людей не сберег, за поражение и погибших, за всякую изувеченную судьбу, собственной жизнью и шкурой! Да только он — тебе сродни. Умело слинял. До сих пор его не нашли. Попадись он мне, за всякий день мук с него спросил бы! — заходился мужик криком.

— Замолкни, гнида окопная! Таких, как ты, живьем надо давить было. Танками! Чтоб жопы в окопах не просиживали, пока нас немец в домах сжигал вместе со стариками и старухами, — поддержал своего бугра Косой.