А через десяток минут записал на бумаге адрес Николая, переданный по телефону следователем.

— Возьми! Этот маршрут будет труднее, чем Колендо. Но тот не геолог, кто теряет счастье. Мы обязаны только находить. — Лившиц передал Тамаре лист бумаги с адресом Николая.

Тамара вышла из кабинета, не зная, что ей делать с этим адресом. Писать Кольке? Но о чем? Просить его вернуться? Но захочет ли он того? Вряд ли!

Неделю не решалась. Да и не умела писать письма. И отправила телеграмму: «Когда будет невмоготу — вернись! Тамара…»

Она ждала его каждый день. Ночами чутко прислушивалась к шагам на лестнице. Не стихнут ли шаги у ее двери? Ждала звонка. Она ждала у окна, всматриваясь в каждого прохожего. Смотрела, не завернет ли к ней почтальон с телеграммой. Но шли дни, недели… Ни Николая, ни ответа не было.

«Наверное, опять связался с ворами и попал в тюрьму», — предположила одна из самых близких подруг.

Тамаре от услышанного даже холодно стало. Она ушла, обидевшись. И больше ни с кем не говорила о Кольке.

А через полгода уехала на Колендо. Без слез. Стиснув зубы… Решив до окончания бурения скважины не возвращаться в Оху. Она просила присматривать за квартирой соседку-старушку. Оставила ей ключи. И, закинув рюкзак на плечо, уехала из Охи на вахтовой машине ранним туманным утром…

Тамара любила тайгу. Она не боялась идти ее зарослями даже среди ночи. Она находила в ней дорогу к жилью по одной ей известным признакам и никогда не блудила. Но теперь, едва выдавалась свободная минута, она уходила в тайгу успокоиться. Со временем работа затянула. И Тамара все реже вспоминала о Николае. В Оху она не приезжала целых полгода. Чем немало удивляла Лившица, появлявшегося на буровой каждую неделю. О Кольке он не спрашивал, не напоминал, не бередил память.

Тамара вернулась в Оху за пару дней до Нового года. Скважина дала нефть. Фонтан! Это было событие. И девушку поздравляли все геологи.

С рюкзаком на плече она шла знакомыми улицами домой. Не спешила. Зная, что никто ее там не ждет, кроме одиночества.

Старушка-соседка, услышав стук двери, вышла на лестничную площадку.

— С приездом, Тома! — посветлела она лицом. И вошла в квартиру вместе с хозяйкой. Она долго рассказывала обо всех городских и дворовых новостях, жаловалась на грубую невестку и пьяницу-сына, сетовала на судьбу, подарившую долгий век. Тамара, чтобы прервать поток стенаний, спросила, не рассчитывая ни на что:

— Ко мне никто не приходил?

— Как же! Был один! Лохматый такой! Ну сущий ведмедь! Справлялся о тебе. Спрашивал, куда уехала, когда вернется. Но ты мне ничего про то не говорила. Я и ответила: мол, неведомо мне. Он еще раз заявился. Долго звонил. А потом попросил передать тебе письмо. Вот оно — на столе у тебя лежит, — указала бабка. И, увидев, как поторопилась девушка к конверту, ушла домой.

«Я слишком поздно получил твою телеграмму. Ездил на похороны матери. Потом отдыхал на море. Впервые в жизни! Увидел и понял, как много я упустил, не оценил и не сберег. И, знаешь, стал геологом! Самого себя нашел! Как откопал с погоста! Вроде как слепым был до того. Зато теперь все наверстаю. Но это тебе не интересно. Ты позвала меня вернуться, когда прижмет. Выходит, хотела остаться благодетельницей. Вроде пахана? Думала, что пропаду я, шалопутный, в этой жизни без поводыря! Ан осечка вышла! Не сдох! И не прижало, что и хотел тебе доказать. Говорят, даже помолодел. Еще бы! Два месяца кверху кормой на пляже валялся! Пока ты меня в пропащие запихивала, я время даром не терял. И познакомился там на отдыхе с хорошими мужиками. Нынче к ним уезжаю! В телеграмме твоей я искал тепло. Хотел понять, зачем зовешь вернуться? Любишь? Убедился, что нет! Ты уехала из дома, куда звала меня, и ни словом не обмолвилась, где и когда вернешься. С любимыми так не поступают. Их не выкидывают на свалку памяти. А значит, это был еще один твой каприз, злой и жестокий. Но я не стану твоей игрушкой. Я ждал, еще там, в отряде, что ты поймешь меня. Но ты стыдилась моего прошлого и боялась будущего со мной. А любовь и расчет не живут вместе. А впрочем, о чем это я размечтался? Мы ведь с тобою просто старые знакомые. И не больше того! Ты стыдилась признать меня другом юности там, в отряде! Неспроста! Но я поверил! И прилетел по телеграмме. И снова прокол! Выходит, не судьба!

Теперь прощай, Томка! Я уезжаю слишком далеко. С геологами! Меня взяли. Мне поверили там, познакомившись на пляже! А ведь ты дольше и лучше их знала меня. Я любил тебя! Я вернулся! Но ты исчезла! Теперь уезжаю и я! В Арктику. Она чем-то похожа на тебя, слишком белая, очень чистая, бездушная и холодная, она тоже не умеет дружить, не способна любить…»

Тамара вложила письмо в конверт. Сунула на полку, подальше от глаз и памяти. Чертыхая себя и Кольку, долго не могла успокоиться.

«Уехал… Меня упрекаешь? А сам? Последний идиот! За заработком погнался! Меня на деньги променял! Мог узнать в конторе, где я работаю! Там, любой мог сказать о Колендо. Каждый день туда вахтовые машины ходили. Не дальний путь. Не конец света! Или язык потерял? Не догадался? Так любил, что не мог найти! Дурак! А может, не ты моя судьба? Ведь вон сколько раз могли остаться вместе, да все срывалось», — задумалась Тамара и, поняв, что Колька уехал далеко и надолго, что ждать его бесполезно, решила не терзать себя понапрасну.

«Хватит жить затворницей!» — разозлилась она на себя. И уже на следующий день вздумала пойти на новогодний вечер, который устраивали геологи Охи.

Ей очень хотелось выглядеть привлекательной. Но как это сделать? Она давно забыла обо всем. И с трудом накручивала на бигуди жесткие волосы. В парикмахерские города теперь не протолкнуться. Тамара промучилась весь вечер с прической, маникюром, гардеробом, подыскивая что-нибудь подходящее для этого праздника. Как непривычны оказались для нее платья, от которых вовсе отвыкла в тайге. Раздражали духи. И все же собралась. Глянула на себя в зеркало. Не узнала.

Похудевшая за лето и осень на буровой, она казалась старше своих лет. Вот только глаза… В них еще сохранилось любопытство и озорство.

«Впрочем, стоит вот так следить за собою каждый день, а не только по праздникам». Она подкрасила губы и вышла из дома.

Едва девушка вошла в районный Дом культуры, ей тут же нацепили маску Бабы-Яги и затащили в фойе, забитое до отказа людьми, музыкой, смехом.

«Кто есть кто? Где знакомые?» Все скрыли лица под масками. Голоса тонули в грохоте музыки, взрывах смеха. Тамара вначале растерялась, ведь на таком вечере она впервые. Не знала, как держаться. Но ее кто-то подхватил за руку, втащил в круг танцующих, и она, хохоча до изнеможения, отплясывала краковяк «с бараном», вальс — «с чертом» на бис, получив приз лучшей паре — набор духов; не успев опомниться, станцевала фокстрот с «кабаном», твист — с «козлом».

Условием этого вечера было — не снимать маски ни на минуту до самой полуночи.

Вдоль стен уже стояли накрытые столы. Там все было готово к встрече Нового года. До него оставался час…

Тамара впервые забыла о Кольке. Она шутила с «ежом», пригласила на белый вальс «пирата». Она почувствовала себя совсем девчонкой, которую незаслуженно обходили наивные чистые радости и праздники.

Ей не давали отдохнуть, присесть. Оркестр играл без перерывов.

Тамара едва успевала сделать глоток лимонада, как ее снова уводили в круг танцующих. Особо настырным оказался «рыцарь». Он следовал за Тамарой повсюду. Танцевал с девушкой несколько раз подряд и не выпускал ее из вида. Отжимал всех, кто пытался опередить его.

Тамаре так хотелось узнать, кто же это? Ни голос, ни манеры человека ей не были знакомы. Но подметила настойчивость партнера, умение шутить и ценить шутку. Судя по голосу, не зеленый юнец. И в то же время руки сильные. Танцует и держится уверенно. Не новичок на праздниках. И среди геологов свой, чужих сюда сегодня не пускали.

Упрямый подбородок да губы, улыбающиеся сдержанно, вот и все, что не сумела скрыть маска.