«Ну какое у нее может случиться несчастье? Небось, за меня ей комсомольцы всыпали на собрании. Она и согнулась. Куда ж ей нашу долю ссыльную? Одни невзгоды да горести. Такое лишь Катеринке по силам. Она для жизни. Своя. Нигде не подведет. Ее ни отговорить, ни переубедить. Уж коли любила, так и сказала. Не стала кочевряжиться. А эта? Еще пошла б она за меня иль нет, тоже вопрос, а сколько я из-за нее перенес? Стоила она того? Да, конечно, нет!» Он ухватил покрепче Катькину руку, та посмотрела на него долгим, потеплевшим взглядом.

— Присядьте! — вспомнила Ольга, указав молодым на стулья напротив. Она старалась не смотреть на Федьку. Делала вид, что не знакома с ним. Это ей давалось нелегко. Парень видел подрагивающие пальцы, закушенные губы. И ликовал молча:

«Тебе обидно? А разве мне не было больно, когда ты не пришла, забыла? Вот и получи за свое! В жены бессердечных не берут… Слава Богу, что маманя открыла глаза. Как бы мог вляпаться… Притом на всю жизнь».

Ольга мельком окинула взглядом Федьку. И парень почувствовал, как много хочет она сказать ему.

Но… Стоит ли? Все закончено. Опоздала и упустила. А может, оба?

«Нет, нет», — поежился Федька, не выпуская руку Катерины.

С нею ему жить, делить и горе, и радости. Она крепкая, работящая. Не случайно ее мать выбрала, сказав недавно вечером:

— Тебе, сынок, не попутчица нужна. Жена твоя должна быть особой. Заменить собою всех. И меня, когда помру, и всю недожившую до этого дня семью нашу. Детей должна рожать без страха. Растить их в строгости, в страхе перед Богом. Власти поменяться могут. Такое уж было. А Господь всегда один. Кто его помнит, тот живет. И от жены своей, коль слово дадено, ни на шаг в сторону не моги. Иначе грех содеешь…

Федька глянул на Катерину, на ее руки, большие, крепкие, не по-девичьи мозолистые.

«Из таких не выскользнешь, не повернешь в сторону. Эта любого сумеет удержать», — вспомнились шутки лесорубов на деляне, узнавших о решении Федьки жениться на Катерине.

«Не дурак наш Хведор, все обмозговал. Он же, гад, безлошадным был. Теперь, как женится, враз кобылку в доме заведет. Катька не то воз, целый стог сена попрет сама. Только погоняй».

«Держись, Федька! Она тебе за поселковую да за посиделки все волосы на макухе выщиплет».

«Знал Федор, кого выбрать, самую лучшую из девок. Это ж все равно что половину сосновских девок в жены взять!» — завидовал парню хилый, гнилозубый, с вечно слезящимися глазами поселенец, какой и в полсотню лет остался Костиком.

— Поздравляю вас! — услышал Федор.

Ольга передала свидетельство о браке в руки парня.

Хрипнув мехами, залилась гармошка лихой песней. Свидетели повскакивали со стульев, бросились поздравлять молодых. Окружили плотным кольцом. Повели к выходу.

Федька оглянулся на Ольгу. Она стояла у стола, одинокая и потерянная.

— Привет Силантию от меня передай! — попросил он, сам не зная зачем.

— Нет его. Умер, — ответила она, опустила голову и вернулась к стулу.

Улыбка сползла с лица Федьки. Он выпустил руку Катерины и, вернувшись к Ольге, спросил:

— Давно?

— В тот день, когда тебя избили, слег с простудой. За неделю сгорел. Похоронили как раз на Новый год…

— Жаль! Хороший был человек. Умный, — вздохнул парень.

— Что делать? Прокляла меня твоя мать. Горе и достало. Только не было моей вины. Нигде, ни в чем. А зло осталось над моей головой. От него трудно избавиться, — глянула девушка в глаза Федьке так, что у того душа заныла. Все понял, да пониманье запоздало.

— Ну, чего тут застрял? Пошли! Пора домой! Кони совсем продрогли! — подошла Катерина, взяв Федьку за руку крепко, требовательно. И, отодвинув от стола, глянула в лицо Ольге: — Ты чего тут лопочешь? Снова завлечь вздумала? Смотри! Пока я с ним не была записанной, молчала! Нынче бельмы выдеру! Поняла? Не смей отбивать! Мой он нынче! Не жених, уже мужик! Семейный. И слюни свои подбери! Не то я тебе утру! — рванула Федьку за собой и, не давая оглянуться, попрощаться, выдернула из поссовета.

Ольга и слова не успела сказать в свое оправдание или защиту. Она подошла к окну. Увидела, как легко, будто перышко, закинула Катерина в сани Федьку. И, загородив спиной поссовет, велела дружкам поторопиться.

Тройка рванула с места так, что дух перехватило. Снег из-под копыт полетел в разные стороны. Молодые и свидетели, сбившись в кучу, смеялись громко, на всю улицу.

Катерина перебралась в дом Федора на следующий день вместе с бабкиным кованым сундуком, набитым приданым до отказу, и рыжей коровой, которая через пару дней отелилась, подарив молодым лобастенькую телку.

Катька сама прибралась в доме, подготовив его к свадьбе. Все выбелила, вычистила, вымыла, постирала.

Свою будущую свекровь и ту в бане отпарила. Ничего не давала ей делать, управлялась всюду сама. Федька лишь дрова да воду носил. В сарае убирал. Его Катька жалела. И, несмотря на то что уж неделю расписаны были, к себе не подпустила. Велела до свадьбы подождать. Чтоб как положено. Лишь изредка целовал ее, поймав в сарае, возле коровы.

Катька тогда краснела с непривычки. И все спрашивала, кого он любит больше, ее или Ольгу?

Федор вначале отшучивался, потом озлился. Мать, услышав такое, зазвала Катьку в свою комнату и там сказала, что не стоит Федьке напоминать про поселковую. Наоборот, делать надо так, чтобы из сердца и памяти имя ее выстудить. А та далеко, в девках осталась. А Катька — жена. Лишние вопросы мужику задавать не должна.

А вскоре отгуляла Сосновка свадьбу Федьки. Целых три дня не смолкала гармонь в доме. Днем и ночью приходили люди поздравить молодых. Веселье било через край. И только Федька иногда вдруг становился грустным: оглянется на раскрасневшуюся Катьку, а видятся ему другие глаза — несмелые и тихие, чистые, как озера, другие косы — светлые, шелковистые. И губы…

«Нет. Не забывала она Федьку. Это он понял в день росписи. Дед Силантий, чистый, умный человек, своею болезнью и смертью, не желая того, помешал, изменил судьбы, сделал чужими Ольгу и Федьку. А может, и несчастными оставил», — думал парень, понимая, что ничего в своей судьбе не мог и уже не сумеет изменить. И все ж… Вздыхал, глядя на веселившихся сельчан. Они верили, что молодые будут счастливы.

Федька вышел во двор подышать чистым морозным воздухом. К нему мать подошла, обняла, прильнула головой к груди:

— Совсем взрослым стал, сынок. Теперь уж и мужчина. Дай Бог счастья вам, — улыбалась тихо.

— Эх, мама! Зачем судьба жестока? Зачем ты Ольгу проклинала? За что обидела ее? Ведь если б не ее сестра, замерз бы насмерть. А сама она прийти не могла. Дед умирал. Сумела ты меня женить на Катерине. Но вот любить — не заставишь. А без того о каком счастье говорить? Давай уж лучше помолчим, — укорил он беззлобно…

Женщина, вздрогнув, уронила слезу на платок. Вздохнула тяжко: поняла, что не хотел огорчать ее сын. Пока она жива, будет жить с Катериной. А дальше… «Пусть у него будет много детей. От них он никуда не денется», — подумалось матери.

Федька старался не появляться в поселке, а потому почти не вылезал из тайги, работая вместе с лесорубами. Домой он не спешил. Как и все сосновские мужики, был жаден на работу. Она давала заработок. А он ой как нужен! В семье ожидалось прибавление…

В тот день он, как всегда, уходил из леса вместе с бригадой. Топоры и пилы разобрали в сумерках. В лесу их никогда не оставляли. Опасались. А под утро проснулись от криков:

— Тайга горит! Огонь к селу подходит! Скорее вставайте, люди!

Ссыльные выскакивали из домов, не успев проснуться окончательно. Глянув, откуда идет дым, поняли: горят штабели, подготовленные к отправке строителям поселка.

— Господи! Без зарплаты остались, — ахнул кто-то потерянно. И сосновцы побежали тушить пожар в тайге.

Мужики и бабы, старики и дети, похватав ведра и лопаты, топоры и пилы, кинулись в тайгу, спасать ее, кормилицу. В селе остались лишь дряхлые старухи да малые дети, трое беременных баб. Среди них и Катька.