— Сгинь, падла! Шары выбью лярве! — Чужак грозил овчарке, подкрадываясь к порогу шаг за шагом.

— Взять его! — крикнул Федька вне себя от злобы. Собака, увидев хозяина, взвизгнула от радости. Бросилась на чужого, но цепь не дала достать его.

— Чего надо тебе, паскуда, у меня? Почему прешься в хазу, не спрося позволенья? Иль мозги посеял, пидор вонючий? — спускался по откосу лесник.

— Кент?! Чтоб мои шары лопнули! Век свободы не видать! Я старого хорька стремачил, что раньше тут канал! Он что, откинулся, задрыга? — присмирел мужик, прислонился к дому грязным мешком.

— Ты кто есть, чтоб я с тобой трехал? Отваливай, гнида! Иль закон просрал, что блатарь, как и шестерка, не смеет задавать вопросы фартовому и валиться в его хазу, как в кабак! Тебя звали сюда? Нет! Линяй, покуда на своих катушках дышишь!

— Какой с тебя законник, если вкалываешь, как работяга? И дышишь не в «малине»! Откольник! А такие западло! Нет на тебя закона! Ты — фраер! — ответил занозисто и сунул руку в карман.

Федька усмехнулся. Старый прием запугивания, — много раз видел его. Он сбросил мешок с плеча, подскочил к незваному гостю, сбил с ног, наступил сапогом на горло так, что блатарю дышать было трудно.

— Попух, козел? Ну, что не трехаешь? Иль говном подавился? Так вот секи, зараза, не смоешься сам, помогу! Но выкину отсюда уже жмуром! Доперло?

Блатарь молчал, глаза из орбит лезли.

— Хиляй по ветерку! — принял ногу с горла лесник. Мужик встал с земли. Лицо бледное, подергивающиеся губы синевой взялись. Он глянул на Федьку исподлобья:

— Лажанулся я, как последний фраер. Напоролся на тебя по ошибке. Файно, что не ночью… Я ведь отомстить возник тому дряхлоте, что до тебя здесь канал. С ним у меня счеты давние. Я и в зоне выжил, чтоб с ним разборку сделать. Он, сука, заложил меня, когда в бега сорвался. Не только я, двое фартовых из-за мудака снова в зону загремели. И срок, как хвост у ящерки, новый вырос. По пятаку на шнобель. Я ему тогда пообещал, что на холяву не спущу фискальство. Пришью, как курву! Не за себя, за фартовых. Их в зоне охрана размазала после суда. Я с ними в одной «малине» всю жизнь дышал. Как без них нарисуюсь, не замокрив стукача?

Федька оглядел мужика с ног до головы:

— Ты что ж, фартовых тем поднимешь, коль старика замокришь? И кто тебе велел размазать его? Пахан или «малина»? Чье слово было? — спросил лесник.

— Фартовый ли ты, коль о таком спросил? Да разве нужно слово, чтобы прикончить суку?

— Прикончить где? Иль кентель запасной держишь? Тебя тут же накрыли бы, прикончи старика! И уже не срок, а «вышку» бы впаяли. Поставили бы к стенке самого, как маму родную! Вот и отомстил бы, но кому?

— Да кто о том допер бы?

— Тебя искали здесь с заставы целым нарядом. Как только ты смылся на Кодыланье, тебя и взяли под колпак. «Зеленые» по следам на хвосте у тебя висят. И мне вякали, что на материк ты не смотался. Чего уж допирать? Обложили тебя, как пидора. Срывайся и молчи, зачем сюда возник. Иначе накроет и не вырвешься! Секи, покуда они тут не нарисовались. Тогда уж крышка! И про старика посей мозги!

— А мне уже трепыхаться ни к чему. В «малину» ходу нет. Ну, а дышать мне надо!

— Под «вышку» загремишь, козел! Там не одыбаешься. Прикипись где-нибудь тихо. Сам. Канай без фарта! На хамовку иметь будешь. Иль не надоело шестерить у фартовых? За крохи от навара кентелем рискуешь! Стоит он того?

— Меня в «малине» не приморят! Они спросят за кентов!

— Захлопнись, ботаю тебе! Пахан твой и не знает, куда суешься ты! И если тебя накрыли б на старике, никому из законников не дали бы дышать на Сахалине, коль даже шпана местных мокрить вздумала. А здесь много фартовых канает. Им из-за тебя сматываться надо теперь? Всех трясти начнут. Никого не оставят дышать, если кто-нибудь лажанется! Вот за это и пахана, и твою «малину», и тебя даже под «вышкой» законники достанут! Клянусь волей, я первым стану! — потерял терпенье Федор.

— Выходит, без понту я сорвался с поезда! Ну так тогда дай мне хоть эту ночь у тебя прокантовать, — попросил мужик.

— К себе не могу! Средь ночи шмон проводят «зеленые». Сгребут тебя — и мне несдобровать.

— Я ж вольный!

— Но не прописан здесь! А тут погранзона! За нарушение паспортного режима каталажкой премируют. Я из-за тебя не хочу такого! А потому — шмаляй!

— Куда теперь? — развел руками гость.

— Вон там, наверху на сопке, палатка есть. Ночь переканай. Но утром чтоб мои шары тебя не видели!

— Эх-х, кент! И тут мимо… Свой, а не доперло! — вздохнул мужик и поковылял наверх.

Федька вскоре забыл о нем. Он допоздна чистил грибы, нанизывал на толстую нитку, вешал на чердаке, радуясь, что нынешняя зима не застанет врасплох.

Да и то верно, не сидел сложа руки. Рыбы насолил целых три бочки. Икры бочонок закрыл. Засолил черемши и щавеля. Наварил варенья из лесной малины, из черники и голубики, теперь из брусники и кишмиша собирался запасы сделать. Скоро картошку убирать надо, посолить капусту. На все время понадобится. Вон в кладовке бочка соленых груздей — глаз радует. Тоже запас.

Лесник вспомнил, что пора ему подкупить в поселке сахара и соли, муки и табака, спичек и мыла. Решил с утра в Кодыланью поехать. И чуть свет запряг Клеопатру в телегу. Проверив, все ли взял, закрыл дом. И, привязав Эльбу к крыльцу, уехал не оглядываясь.

О ночном госте вспомнил, когда проехал полпути. Да и то лишь потому, что пограничников увидел. Они пробежали за собаками, взявшими след…

Федор проехал мимо, ничего не сказав, не остановив. Он был уверен, что блатарь успел уйти и пограничники его не возьмут около дома.

В поселке, как ни старался, управился лишь к обеду. Пока в лесхозе получил зарплату сразу за два месяца, поговорил с Василием Ивановичем об участке, получил спецовку на зиму, потом в магазине с час отоваривался. Телегу до верха харчами загрузил. И только хотел в обратный путь, парикмахерша, сдобная баба, замечанье сделала. Предложила постричься, побриться. Не устоял. Не умел отказывать бабам. Хотел в гости напроситься, но узнал, что занятая женщина. Имеет мужа, детей. Федька завздыхал. Пришлось уходить, извиняясь. А баба ему вслед: мол, почаще приезжай, жену тебе сыщем.

Лесник не обольщался, не доверял бабьим словам. И все ж решил не обходить парикмахерскую, бывая в Кодыланье.

«Видно, я еще не совсем запаршивел, коль баба заметила и позвала. Не будь у нее мужика, как знать, может, и сговорился бы с нею», — улыбался лесник загадочно.

Федька бережно придерживал корзину с цыплятами и квочкой, которых ему удалось приобрести. Узнал, почем он сможет купить телку по осени. Хотелось человеку завести у себя хозяйство, чтобы жить, как когда-то в Сибири с матерью.

«Ничего, вначале хозяйством обзаведусь. Чтобы все у меня было. Полный дом и двор. На готовое живее бабу уговорить можно. И ей тоскливо не будет, когда на работу пойду. Оно с хозяйством не соскучишься. А и без нужды проживешь. Повкалывал, зато все свое. Покупать меньше придется. Да и подмога сбоку — целая тайга! Грибы да ягоды, орехи и черемша, щавель и травы лечебные».

Размышляя о том, что ему нужно сделать в первую очередь, призадумался. Лошадь не торопил. Та плелась по таежной дороге, отмахивая хвостом назойливое комарье.

Так и доехал неторопко. Ни разу голоса не подал. И вдруг услышал, как его окликают.

Глянул вверх. Пограничники. Те, которых утром видел. Его поджидают. В душе тревога поднялась. Что случилось? Иль поймали блатаря?

— К вам никто не приходил вчера? — глянул в глаза капитан.

— А что случилось? — не хотелось врать Федьке.

— Мы же просили вас предупредить, если кто появится? Зачем вам понадобилось прятать его? — укорил капитан.

— Я никого не прятал! Я велел ему отвалить. Не пустил в дом. Ничем не помог. Даже куском хлеба. Не стал слушать. Разрешил лишь в палатке передышать до утра и сматываться на материк, покуда сам жив. Он уже, конечно, уехал. Не ищите его. Он никому больше не причинит зла. Я думаю, он послушал меня. Не гоняйте его собаками. Дайте уйти… Самому, — внезапно для себя попросил Федька.