Федька в эти басни не поверил. Но однажды средь рабочего дня увидел, как внезапно бросились мужики бригады к реке. Федька сообразил все по-своему. Решил, что мужики вздумали скопом сбежать из зоны. И бросился за ними. Авось да повезет. Быстро нагнал последнего мужичонку. Тот бежал, задыхаясь, показал ему рукой вперед. Того и подгонять не стоило. Бежал так, что пятки влипали в зад. Он обгонял мужиков одного за другим. И вдруг увидел, как впереди куча мужиков нагнала двоих. Свалила их, смяла… Пока Федька добежал до вчерашних новичков, на талом снегу остались лишь кровавые пятна.

Разборка была столь короткой, свирепой и неожиданной, что Федька похолодел.

Беглецы пробежали не более километра. Жизнь у них отняли свои, зэки. Охрана даже не пошевелилась. Спокойно сидела у костра.

— Вот если б смылись, тяжко было бы всем. Теперь — нет. Ни на ком не отразится, ни на чьей судьбе! — говорил бугор мужику, который попал в зону позже Федьки.

— Как узнали, что они в бега пошли? — спросил тот Архипыча, бугра.

— Это мы нутром чуем. Своим, особым. Ни разу не подвело. И этим сказали… Они не поверили. Пришлось убедить, — обтер снегом кровь с РУК.

Когда Федьке пришла первая посылка от кентов, ее не потребовали на общий стол. Никто не тронул даже курева. Федька, знавший зоны не поналышке, немало удивлялся, как удается Архипычу держать в бараке и в бригаде железный порядок.

Здесь едва затевалась ссора, как ее гасили в самом начале. Дерущихся растаскивали и заставляли дневалить целый месяц вдвоем. Все знали, что за это не начисляется зарплата, не идут зачеты. Это наказанье бугра считалось хуже любого проклятья. Зэки боялись его. И знали: сказав однажды, бугор своего решения не отменит.

— Константин Архипович! — так обращались к бугру барака все без исключения и даже сам начальник зоны.

Федька возненавидел бугра. За все разом. Но не показывал вида. Старался не общаться с ним. Ждал, когда судьба подарит развязку. Но та не торопилась. И он отсиживал свой срок, ни с кем не сближаясь и не враждуя.

На его глазах умирали в бараках зэки. Те, кого привозили сюда пачками, к кому запоздало помилование и амнистия.

Ничья судьба не тронула Федьку. Но вот однажды привели к нему нового соседа. Прежний на волю вышел. После восьми лет. Новый, едва добравшись до шконки, мешком свалился. Смотрел на Федьку немигающим взглядом.

Познакомились. Сосед оказался бывшим ревизором. Из Омска. Говорил он трудно, тихо, шепотом:

— Попал ни за что. Подчиненные оклеветали. Подсунули в стол конверт с крупной суммой. Указали, что взятку принял. От руководителя предприятия, где ревизия намечалась. Началось следствие. На том предприятии вскрылись приписки, хищенье. А я, как назло, все оттягивал его проверку. Времени не хватало. Руководитель тот и впрямь хорошим приятелем был. Вместе учились, дружили даже семьями. О том подчиненные знали. Решили воспользоваться. Хотели отделаться от начальника за строгость. Оказалось, переусердствовали. Его не просто отстранили от должности, а и арестовали, завели уголовное дело на него и приятеля. Потом, после ревизии, никто не захотел вникать, — давал приятель взятку или эти деньги подсунули в стол. Следствие торопилось. Вот и приговорили за хищение средств государства в особо крупных размерах — к расстрелу… Хорошо, что жена юрист. Писала жалобы. Ей отвечали, что нет меня в живых. Она требовала очистить имя, свое и мое. Добилась пересмотра, детального изучения. И меня, видно с перепугу, враз сюда перевезли. Значит, задело всерьез взялись и что-то удалось найти, коль в тот же день по телеграмме меня из Сибири увезли. С рудника.

— А приятель ваш где? — спросил Федька.

— Он умер. Не дождался пересмотра. За чужие грехи ответил жизнью. И за доверчивость. Слишком порядочным человеком был. Думал, все так же живут. На зарплату. Но ошибался. Так и умер бессребреником.

— А я считал, что приговоренных к расстрелу убивают, — вырвалось у Федьки.

— Иных расстреливают. Это верно. Особо убийц. Их не привозили на рудник. Еще насильников. Особо за изнасилование малолетних.

— А ты откуда знаешь? — спросил Бобров.

— Прежде чем на рудник нас отправить, сидели мы в общей камере с такими же смертниками. Услышали, кто за что попал. Насильников от нас на третий день увели. Потом их вещи охрана под опись забрала для пересылки родным. Еще через три дня — убийц. Так же… А нас со шмотками забрали… Больше десятка человек. Четверо уже умерли. Я — здесь. Остальные на руднике. Увидят ли волю? Да кто ж знает! За них вступиться некому.

— А как твои подчиненные теперь? Разве им ни хрена не будет?

— Не знаю я! Дай Бог самому душу унести отсюда. Уж не до мести. На нее просто нет сил, — отмахнулся сосед равнодушно.

Этот человек чем-то приглянулся бугру барака. И тот приносил ему чай, заваренный на березовых почках, зверобое. А то, растирая в пыль древесный уголь, мешал его в кашицу, заставлял есть, говоря, что эта мерзость выводит радиацию из крови.

Так это было или нет, но через месяц сосед Федьки уже не пугал зэков мертвенной бледностью, живее передвигался, лучше ел и спал.

Архипыч заставлял его есть морошку на болоте, едва тот уставал, не перегружал работой. Сам собирал для него яйца куропаток под стлаником и заставлял есть через силу.

Мужик давился, но ел. Его пичкали чесноком и вареной свеклой. Его берегли от простуд. А он после работы вел табель выходов, подсчитывал заработки каждого и объявлял, сколько кому осталось до воли.

Только о себе молчал, не зная, что его ожидает.

— Освободят тебя, раз из рудника взяли.

— Хрен там! Обязаны были перевести в следственный изолятор, коль дело попало на новое рассмотрение! Если этого не сделали, значит, кто-то срок влепить хочет, оправдать рудник, чтобы самому за следственную ошибку не оказаться на руднике.

— Нет, мужики! Этот выйдет! Нельзя ни за что человека мучить всю жизнь, — возмущался Архипович.

А сосед, просыпаясь ночами, ворочался с боку на бок. Не мог уснуть… О чем думал он? Чего ждал? О чем мечтал? Того не знал никто.

Он мог подолгу лежать тихо, молча, уставившись взглядом в одну точку. Он никого не ругал, ни на кого не сетовал, не винил в своем несчастье. Он молча сносил все, что уготовила ему судьба.

Ни с кем не ругаясь, не споря, жил человек своею жизнью, в полном неведенье. Другие, что крепче его, случалось, плакали. Этот, сцепив зубы, молчал…

Прошло три месяца. Ни одного письма или посылки из дома не получил сосед. Федька делился с ним тем, что получал от кентов. Угощал радушно. Жалел мужика. Тот был предельно щепетилен и не позволял себе объедать соседа. Не пользовался его добротой. Если и возьмет курева — не больше папиросы. Колбасы — лишь один кружок, чтобы от запаха вовсе не отвыкнуть.

И вдруг вечером за ним пришел оперативник. Позвал к начальнику зоны. Срочно. Ничего не стал говорить, зачем понадобился человек под самый отбой.

Зэки насторожились. Ждали нетерпеливо, поминутно выглядывая за дверь. Беспокоились за человека. А тот, едва волоча ноги, пришел через полчаса. Рот от уха до уха в улыбке растянул. Глаза глупыми слезами залились.

— Воля! Завтра утром ехать надо! — говорил мужик, теряя голову от счастья.

Его поздравляли. Все мужики, вся бригада улыбалась редкому везенью.

— Это все жена! Моя Ольга! Моя умница! — достал он фотографию, чтобы все увидели, какая у него жена.

Федька, взяв в руки фото, глазам не поверил.

— Будь ты проклята! — сорвалось само собой.

— За что ты так? — изумился сосед, ничего не знавший о Федьке. Тот вернул фотографию молча. Ничего не хотел говорить, но тут бугор подошел:

— Объясни, за что человека обидел?

И Федька рассказал все, вплоть до последнего процесса, когда увидел на пальце судьи вдовье кольцо.

— Я слышал о тебе. Рассказывала жена о первой любви своей. Обижалась, что в самую лихую минуту ты предал. Не поддержал, когда дед умер. Не пришел. Отказался и забыл. Испугался затрещин от местных ребят. На своей, деревенской, женился. Оставив Ольгу на посмешище всему поселку. А она ждала тебя. Ты же даже не объяснился с нею. Смелости или любви не было. Она тебя не предала больше, чем ты ее. Это только я знаю. Ты был единственным. Но не оценил. Не понял. Не знал, сколько ей из-за тебя пришлось вынести и стерпеть. Она не упрекала. Ничего не рассказала. Когда поняла, что тебя не вернуть, свела счеты по-бабьи. Я это предполагаю. Что же касается вдовьего кольца, ее уведомили о моей смерти. И тогда она решила очистить хотя бы имя. Свое и мое… Как видишь, ей повезло…